У императора было нежное сердце, он заколебался, хотя лодочник, который был переодетым мятежником, закричал ему, что нельзя медлить, что жизни евнухов ничего не стоят. Но император посмотрел на умоляющих евнухов, среди которых был совсем юный мальчик, нежный и добрый, он часто и всегда усердно прислуживал своему господину. Увидев этого плачущего юношу, император не смог ступить в лодку. Он покачал головой, и лодочник, не осмеливаясь больше задерживаться, отчалил в безмолвную рассветную дымку.
Эта грустная история достигла ушей императрицы. Выслушав, она ничего не предприняла, или казалось, что ничего не предприняла, но она сохранила этот случай в своем сердце, чтобы потом припомнить его императору. Тем временем она казнила мятежников, принцев и министров, которые поддерживали императора. Но его она оставила жить, ибо у нее было припасено оружие. Ее подданные настолько глубоко почитали древнюю мудрость Конфуция, что ей достаточно было только напомнить им, что император замышлял убить ее, и они закричат, что он предатель. Она знала, что молодой император понимал, что оружие ее было сильным, он сам слишком почитал Конфуция.
За милосердие Жун Лу похвалил ее. Он снова попросил частной аудиенции и сказал:
— Хотя верно, ваше величество, что народ никогда не простил бы заговор против вас, однако он не стал бы почитать вас, если бы вы допустили, чтобы император лишился жизни. Он должен быть в заточении, я это признаю, так как иначе он станет оружием в руках ваших врагов, но пожалуйте ему всякую возможную милость. Пусть он появится рядом с вами, когда вы будете принимать посланника из Японии через десять дней, — пусть он появляется, когда будете принимать посланников от внешних территорий. Вы, ваше величество, можете позволить себе всякий акт милости и доброты. Пусть мне будет позволено также предложить, чтобы Жемчужная наложница…
Но она подняла обе руки, приказывая ему замолчать. Сами слова «Жемчужная наложница» не должны были произноситься в ее присутствии. Она посмотрела на Жун Лу холодно и спокойно, и он больше ничего не сказал. Она была императрицей и женщиной, но в этот день он видел только императрицу.
— Я буду говорить о других вопросах, — сказал он. — Хотя в стране сейчас мир, однако люди беспокойны. Они выражают гнев, прежде всего против белых людей. В провинции Гуйч-жоу толпой был убит английский священник. Это снова навлечет на трон английских шершней. Они потребуют компенсации и уступок.
Императрица впала в ярость. Она сжала кулаки и трижды ударила себя по коленям.
— Опять эти иноземные священники! — закричала она. — Как это они не сидят у себя дома? Разве мы посылаем наших священников бродить по свету, уничтожая богов других народов?
— Они — плод тех поражений, которые мы потерпели в битвах с белыми людьми, — напомнил ей Жун Лу. — Мы были вынуждены позволить войти в наши порты их священникам и торговцам.
— Клянусь, я больше не потерплю этих людей, — заявила императрица. Она сидела, охваченная недобрыми мыслями, ее прекрасные глаза помрачнели под насупившимися бровями. Она забыла, что Жун Лу стоял перед ней, или притворялась, что забыла. Видя ее настроение, он откланялся и ушел, а она даже не подняла головы.
В последний месяц того года был убит еще один иностранный священник, на этот раз в западной провинции. Его убивали жестоко, избивая, вывертывая руки и разрезая кожу. В тот же самый месяц толпы селян и горожан восстали против иностранных священников в провинции Сычуань. Это произошло также из-за расползавшихся по стране слухов, что священники эти были колдунами, что они похищали детей и приготовляли из их глаз лекарства и перетирали их кости, чтобы делать волшебные отвары.
Императрица была вне себя, ибо, когда убивали их граждан, иностранные посланники становились заносчивы и угрожали, что их правительства начнут войну. Весь мир, казалось, приходил в движение против нее. Россия, Англия, Франция и Германия недовольно брюзжали. Франция, потерявшая нескольких священников, направила сообщение через своих посланников, что вышлет военные корабли, если только ей не будет предоставлен кусок земли в качестве концессии в Шанхае. Португалия также потребовала расширения своих владений вокруг Макао, а Бельгия настаивала, чтобы ценой за двух убитых бельгийских священников была земельная концессия в Ханькоу, в этом огромном порту на реке Янцзы. Тем временем Япония зарилась на богатую и плодородную провинцию Фуцзянь, и Испания выступала с угрозами, так как среди убитых был и испанский священник. Самой рассерженной была Италия, ее посланники требовали концессии самой лучшей земли в провинции Чжэцзян.
Надвигалось бедствие. Императрица вызвала принцев и министров на особую аудиенцию и послала за генералом Ли Хунчжаном, чтобы он прибыл с Желтой реки, где она приказала ему восстановить дамбы против наводнения.
День аудиенции был жарким, с северо-запада шла песчаная буря. Воздух сделался удушающим от мелкого песка, и, ожидая императрицу, принцы и министры закрывали лица платками. Но когда появилась императрица, то она, казалось, не замечала бури. Она была в своих самых величественных одеждах, и когда сошла со своего императорского паланкина и прошла к трону Дракона, опираясь на руку Ли Ляньиня, то поразила всех своим гордым безразличием, что заставило присутствующих убрать платки с лиц и упасть на колени в почтении. Только Жун Лу отсутствовал, и она немедленно отметила это.
— А где Верховный советник, мой родич? — спросила она у Ли Ляньиня.
— Ваше величество, он прислал сообщить, что болен. Я думаю, что он болен, потому что вы послали за Ли Хунчжаном.
Внедрив в ее ум эту стрелу злобы, он отступил назад, и она со своим торжественным изяществом открыла аудиенцию. Одного за другим она вызывала принцев и министров дать свое мнение по поводу кризиса, и каждому она любезно уделяла внимание. Последним она вызвала престарелого генерала Ли Хунчжана, который вышел вперед нетвердыми шагами и с трудом встал на колени в почтении. Она смотрела, как два евнуха опускают его на колени, но не дала ему позволения сидеть. Сегодня она требовала всех знаков подчиненности и почтения, и то, что она не позволяла, никому не разрешалось.
— И что же имеете сказать вы, почтеннейший защитник нашего трона? — спросила она приятным голосом.
На это Ли Хунчжан ответил, не поднимая головы от пола:
— Высочайшая, над этим вопросом я думал много месяцев. Мы окружены разгневанными врагами, людьми, чуждыми нам и нашим обычаям. Однако мы должны избежать войны любой ценой, ибо вступать в войну со столь многими равносильно на деле пытаться оседлать тигра. Осмотрительно поэтому было бы привлечь одного врага, чтобы он стал нашим союзником. Пусть это будет наш северный враг, Россия. Среди остальных Россия — самая азиатская, как и мы, народ нам чуждый, это верно, но азиатский.
— А какую цену придется заплатить, чтобы сделать одного врага нашим другом? — спросила она. Старик затрепетал от нежной холодности ее голоса. Она увидела, как задрожали его плечи, а его сцепленные руки затряслись. Он не смог говорить. — Нет, — сказала она решительно, — я сама отвечу на свой вопрос. Эта цена слишком велика. Какая польза, если мы завоюем на нашу сторону одного из наших врагов только для того, чтобы стать его вассалом? Разве какая-нибудь страна даст что-либо просто так? Увы, я еще не встречала, чтобы так поступали. Мы отразим всех наших врагов. Больше того, я не сложу руки, пока всякий белый человек, мужчина, женщина и дитя, не будет изгнан с наших берегов. Я не уступлю. Мы возьмем обратно то, что принадлежит нам.
Говоря, она поднялась с трона, а министры смотрели на нее во все глаза, и им казалось, что с каждым словом она становится все выше и выше. Ее глаза горели черным пламенем, ее щеки раскраснелись, она распростерла руки, растопырив пальцы, и драгоценные щитки на ее ногтях казались золотыми когтями хищной птицы. Она источала власть, даже воздух пропитался гневным жаром. Они упали на колени, опустив головы, все как один, и она смотрела на согбенные тела этих мужчин и чувствовала, как исступленный восторг разливается по ее венам.
И в этот самый миг она подумала о Жун Лу, о том, что он не пришел поддержать ее. Ее глаза скользнули по склоненным фигурам, по блистательным одеждам, разметавшимся по изразцовому полу всеми цветами и оттенками, и выбрали Верховного советника Ган Ни, человека уже немолодого, который все эти годы тратил свои силы на поддержание древних традиций и выступал против новшеств.
— Вы, мой Верховный советник Ган Ни, — сказала она громким и отчетливым голосом, — вы останетесь на частную аудиенцию. Вы, мои вельможи и принцы, свободны.
С этими словами она сошла со своего трона, и Ли Ляньинь вышел вперед, и, положив руку на его плечо, она торжественно прошла мимо склоненных фигур к своему паланкину. Ее воля была тверда. Она больше не уступит белым людям.
