— Надо кусок чистого полотна, и хорошо бы дать ему выпить чего-нибудь теплого, — попросил Тимофей.
— Сейчас, сейчас все будет, — подбрасывая в разгоравшийся очаг тонкие поленья, заверил старик. — Меня зовут Славчо, или, как принято у нас, бай Славчо. А кто вы?
Богумир представил товарищей и коротко рассказал, как разбился на скалах галиот.
— А мы давно считали тебя погибшим и оплакивали, — помогая снять с Яцека пропитавшиеся потом и кровью лохмотья, призналась Злата.
— Говорят, тот, кого заживо отпели, проживет сто лет, — пошутил Головин и, склонившись над Яцеком, понюхал рану. Место разреза вспухло и покраснело, но, к счастью, гнилостного запаха не ощущалось. Это давало надежду, что все может обойтись благополучно.
Сарват скромно опустился на корточки в углу, стараясь никому не мешать. Жозеф пристроился поближе к огню, чтобы просушить одежду. Кондас, Тимофей и Злата занимались раненым. Богумир помогал отцу. Они повесили над огнем котел с водой, а потом бай Славчо принес остатки похлебки, овощи, немного хлеба и сыра. Сбегал в погреб за кувшином вина.
— Наверное, будет дождь, — вернувшись, сообщил он. — Все небо заволокло тучами.
Рану Яцека промыли виноградной водкой и смазали топленым маслом. Наложили повязку из чистого полотна. Бережно поддерживая голову поляку, Злата напоила его теплой похлебкой.
— Где же его так? — участливо спросила она.
— На дороге, у перевала, — ответил Богумир. — Кстати, турки здесь есть?
— А где этих собак нет? — зло сплюнул Славчо. — Но вы не бойтесь, они далеко, там. — Он махнул рукой в сторону гор.
Однако осторожный Кондас не успокоился, пока точно не выяснил, что в городке нет турецкого гарнизона, и что турок здесь последний раз видели больше недели назад, когда они приезжали собирать харадж — налог, который ввели для иноверцев в покоренных странах.
Бай Славчо развел водой немного вина и дал выпить очнувшемуся Яцеку. Поляк поблагодарил слабой улыбкой и провалился в сон.
— Пусть спит. — Старик укрыл его старой шерстяной накидкой. — Сон даст ему силы. А вы садитесь к столу.
Изголодавшиеся беглецы жадно набросились на скудное угощение. Жозеф похвалил вино и сыр, Сарват молча ворочал челюстями. Кондас, утолив первый голод, расспрашивал Славчо о житье-бытье. Слушая их, Тимофей разглядывал жилище отца Богумира и думал, что вряд ли здесь удастся получить одежду и оружие, — все вокруг свидетельствовало о бедности хозяев, едва сводивших концы с концами. Конечно, беглецов здесь укроют и обогреют, поделятся с ними последним куском хлеба, но… Стоит ли обременять добрых людей и подвергать их опасности? Не лучше ли потихоньку разойтись каждому в свою сторону, сохранив в душе искреннюю благодарность баю Славчо и его дочери? Им и так придется оставить у себя поляка до тех пор, пока он не поднимется на ноги.
Далеко над перевалом прокатился первый раскат грома, в темном небе блеснула молния. Все подняли головы и подумали, как хорошо, что в эту ненастную ночь они под крышей гостеприимного дома, где жарко пылает очаг, а на столе стоит глиняный кувшин с вином.
— Пора спать, — ни к кому не обращаясь, сказал Жозеф.
— Я постелю. — Злата поднялась и ушла в смежную комнату.
По крыше застучали первые капли дождя. Сначала робко, а потом все сильней и сильней, пока их стук не превратился в барабанную дробь ливня. Пожелав хозяевам доброй ночи, беглецы улеглись на полу, оставив Богумира с отцом и сестрой.
Усталость быстро взяла свое: Тимофей задремал, убаюканный мерным шорохом дождя, — гроза проходила стороной, ливень постепенно превратился в мелкий моросящий дождичек, но за окном все еще сверкали сполохи молний. Рядом посапывал грек, с другой стороны лежал Сарват, а у порога устроился неунывающий Жозеф — он уже успел выпросить у Златы шнурок и стянул им на затылке свои длинные, давно не знавшие ножниц волосы. Сквозь сон Головин слышал глухой голос Богумира, рассказывавшего о своих скитаниях по свету, жалобные причитания его сестры и ругань бая Славчо, проклинавшего османов. Возбужденный нежданной встречей с сыном и выпитым вином, старик говорил излишне громко. Злата одергивала его, чтобы не мешал усталым гостям отдыхать.
Но Славчо никак не мог успокоиться и вновь начинал рассказывать, как турки в прошлом году собирали налог крови — девширме, — от каждых сорока дворов по одному пятилетнему мальчику, чтобы увезти детей в Константинополь и воспитать из них кровожадных янычар. Сколько было пролито материнских слез, как сжимались кулаки отцов! Многие после этого ушли в горы и пополнили ряды юнацких дружин, постоянно тревоживших захватчиков. Конечно, юнаки молодцы, честь им и слава, но разве скинуть им без помощи русских ненавистное иго?
Внезапно в шум дождя за окнами и гул голосов в соседней комнате вплелся новый звук — где-то неподалеку заржал конь, затем послышались шлепки копыт по грязи. Похоже, к дому бая Славчо подъехал верховой. Тимофей сел и прислушался — уж не почудилось ли спросонок? Француз тоже заворочался и открыл глаза. Значит, и он услышал. Только увлеченные разговором хозяева продолжали мирно допивать вино. Ага, вот опять зачавкала грязь под копытами.
— Кто это? — шепотом спросил Жозеф.
Казак пожал плечами и нащупал лежавший рядом ятаган: у хозяина дома нет денег, чтобы купить лошадь, а для соседней время слишком позднее, да и погода неподходящая. Значит, у крыльца кто-то чужой!
Наконец и Богумир услыхал слабое позвякивание уздечки, чавканье грязи под копытами и храп скакуна. Он выскочил из-за стола и кинулся будить товарищей, но они уже были на ногах, а Сарват даже успел вооружиться топором. Бай Славчо подкрался к двери и прислушался.
— Кто тут? — срывающимся голосом спросил он. Никто не ответил, только вновь донеслось тихое ржанье.
— Может, чей-то конь приблудился? — шепотом предположила Злата.
— Надо открыть и посмотреть, — сказал Кондас.
— А если турки? — обернулся к нему старик.
— Тогда они все равно не уйдут. — Тимофей решительно отодвинул засов и приоткрыл дверь.
У крыльца, мотая головой, стоял конь темной масти. На небе сверкнула молния, и в ее неверном свете все увидели, что, вцепившись в мокрую гриву, на шее лошади почти лежит человек. Больше во дворе никого не было.
— Эй! — окликнул всадника бай Славчо, но тот не отозвался. Тогда старик потряс его за плечо. Неизвестный застонал и начал сползать с седла. Жозеф и Кондас подхватили его на руки и не дали упасть.
— Он ранен, — быстро определил француз.
— Несите в дом. — Славчо пошире распахнул дверь и покачал головой. — Ну и ночка сегодня!
— Надо спрятать коня, — решил Богумир. — Я отведу его в сарай.
Когда он вернулся, раненый лежал на полу около жарко пылавшего очага. Вокруг него молча стояли беглецы, бай Славчо и Злата. Даже проснувшийся Яцек привстал на лавке и не отрываясь смотрел на незнакомца.
Раздвинув собравшихся, Богумир увидел залитого кровью янычара в богатой одежде
* * *
— Исчадие ада! — прохрипел старик. — Это ламия [28], его надо убить, а труп бросить в реку. За ночь его размолотит о камки и унесет далеко отсюда.
— Он и так не жилец. — Кондас опустился на корточки возле янычара. — Весь левый бок разворочен пулей.
Грек отстегнул от пояса раненого саблю и вытащил из ножен клинок: он был зазубрен и покрыт свежими пятнами крови. Видно, недавно янычар с кем-то ожесточенно рубился.
— В седельных кобурах разряженные пистолеты, — тихо сообщил Богумир.
— Конь нам пригодится. — Сарват прищелкнул языком. — Скакун хорош, не меньше полусотни пиастров стоит.
— Я не позволю осквернить наш кров убийством, — неожиданно заявила Злата. — Если хотите, тащите его к реке и утопите. Но как после этого брать из нее воду?
Все понуро молчали, не зная, на что решиться: слишком ошеломляющим было появление среди ночи раненого янычара на коне. Откуда и куда он скакал, кто его ранил? И как узнать, не рыщут ли сейчас по округе другие янычары, разыскивая пропавшего?
— Не берите грех на душу, — вздохнула девушка. — Ведь он раньше был христианином.
— Среди янычар много турок, — возразил ей грек.
— Все равно, — не успокаивалась девушка. — Пусть он басурман, но мы-то православные!
— Не все, — усмехнулся Жозеф. — Я католик! Яцек наверняка тоже, а вот как Сарват — не знаю.
— Я православный. — Албанец перекрестился. — У нас те, кто покорился туркам и не хочет платить харадж, принимают ислам, а сохранившие веру отцов берут в руки оружие и уходят в горы.
— У нас то же самое, — опустил голову бай Славчо. — Ну, потащим к реке?
— Подожди, — остановил его француз. — Сначала снимем одежду.
— Куда торопитесь? — осадил их Тимофей. — Надо бы рас-
спросить его.
Он плеснул в кружку вина, опустился на колени и, поддерживая голову раненого, влил ему в рот несколько капель. Янычар слабо застонал и облизнул бледные губы. Веки его дрогнули, глаза открылись. Казак расстегнул рубаху у него на груди и положил ладонь на сердце. Внезапно его пальцы нащупали небольшой твердый предмет, спрятанный в пришитом к изнанке рубашки небольшом кармашке. Что это?
