Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона

— Вы сами, какъ настоящая англичанка по виду, получили бы, большое удовольствіе отъ этого путешествія! — отвѣчали Ліонель, — а такъ какъ мнѣ тоже уже извѣстно кое-что положеніи въ здѣшней странѣ, то я поддержу съ своей стороны ваши совѣты. Замокъ Равенсклиффъ и нашъ домъ на Сого-Скверѣ вполнѣ къ услугамъ мистриссъ Лечмеръ.

— Я собственно желала бы, чтобы она приняла приглашеніе нашего родственника по отцу, лорда Кердевнеля, который уже давно зоветъ меня къ себѣ погостить, на нѣсколько лѣтъ. Мнѣ будетъ очень тяжело разставаться съ бабушкой, но если политическія событія заставятъ ее удалиться отсюда въ резиденцію ея предковъ, то и съ моей стороны не будетъ неправильнымъ поступкомъ если я также поселюсь на это время на помѣстьѣ моихъ отцовъ.

Майоръ Линкольнъ посмотрѣлъ на молодую особу своими проницательными глазами и улыбнулся отъ пришедшей ему въ голову мысли, что провинціальная красавиц унаслѣдовала отъ бабушки манеру гордиться своимъ происхожденіемъ, и нарочно пожелала дать ему понять, племянница виконта выше наслѣдника баронета. Но вспыхнувшій на минуту горячій румянецъ на хорошенькомъ личикѣ Сесили доказалъ Ліонелю, что ей эту фразу внушило чувство, болѣе глубокое и болѣе достойное ея души, чѣмъ простое мелкое самолюбіе, въ которомъ онъ ее заподозрилъ. Во всякомъ случаѣ онъ очень обрадовался, когда вышла мистриссъ Лечмеръ, опираясь на руку своей племянницы.

— Я вижу, кузенъ, что васъ моей Сесиліи можно и не представлять: вы сами познакомились, — сказала пожилая деди, разслабленными, шагами направляясь къ дивану. — Вамъ обоимъ помогло взаимное сродство Я подразумеваю подъ этимъ не кровное родство, которое между вами вовсе уж не такое близкое, а то моральное сходство, которое несомнѣнно существуетъ между людьми, принадлежащими къ одному и тому же роду.

— Мнѣ было бы очень пріятно, если бы у меня оказалось какое-нибудь моральное или физическое сходство съ миссъ Дайнворъ, — сказалъ съ очень разсѣяннымъ видомъ Ліонель, ведя мистриссъ Лечмеръ подъ руку къ дивану. — Тогда бы я еще больше гордился нашимъ родствомъ.

— Я и не думаю отрицать своею кровнаго родства съ кузеномъ Ліонелемъ, — воскликнула, вдругъ взволновавшись Ceсилъ. — Наши предки пожелали…

— Дитя мое, — перебила бабушка, — слово «кузенъ» примѣняется къ болѣе близкому родству при давнишнемъ, кромѣ родства, знакомствѣ. Такъ пригято въ высшемъ свѣтѣ. Но майоръ Линкольнъ знаетъ, что мы, колонисты, придаемъ этому слову несравненно болѣе широкое значеніе и считаемся между собою родствомъ даже въ очень отдаленныхъ степеняхъ, какъ дѣлается въ кланахъ… Кстати, по поводу клановъ, мнѣ припомнилось возстаніе 1745 года. Считаете ли вы въ Англіи возможнымъ, что наши здѣшніе безумцы тоже способны взяться за оружіе?

— Объ этомъ существуютъ различныя мнѣніи, — отвѣчалъ Ліонель. — Одни презрительно отвергаютъ самую мысль о чемъ-либо подобномъ, но есть офицеры, служившіе на здѣшнемъ континентѣ, которые полагаютъ, что возстаніе будетъ непремѣнно поднято и что борьба будетъ кровопролитная.

— A почему бы колонистамъ и не поднять возстанія? — сказала вдругъ Агнеса Дэнфортъ. — Они такіе же мужчины, какъ и англичане, нисколько не хуже.

Ліонель съ нѣкоторымъ удивленіемъ взглянулъ на юную энтузіастку, которая сидѣла такой скромной, точно и не она сказала эту фразу. Онъ улыбнулся и повторилъ ея слова.

— Вы спрашиваете, почему бы имъ не поднять возстанія? Да потому, что это было бы и глупо, и преступно. A что здѣшніе мужчины! нискольно не хуже англичанъ, такъ не я стану съ вами объ этомъ спорить: я вѣдь самъ родомъ американецъ.

— Почему же вы въ красномъ мундирѣ? Я слышала, что наши земляки, которые служатъ въ англійской арміи, носятъ синій мундиръ, а не красный.

— Его величеству угодно, чтобы его 47-й полкъ носилъ только красные мундиры, а что касается лично меня, то мнѣ рѣшительно все равно, какого цвѣта одежду ни носить. Пусть бы ужъ красный цвѣтъ носили одни дамы — я согласенъ.

Ліонель смѣялся, говоря это.

— Вамъ очень легко перемѣнить цвѣтъ своей одежды, — сказала Атнеса,

— Это какъ?

— Выходите въ отставку.

Вѣроятно, мистриссъ Лечмеръ не безъ причины позволила свой племянницѣ говорить такъ смѣло и свободно. Видя, однако, что ея гость вовсе не выказываетъ обиды, какъ дѣлаютъ всѣ англійскіе офицеры въ такихъ случаяхъ, она дернула за сонетку и сказала:

— Не правда ли, майоръ Линкольнъ, это очень смѣлый языкъ для молодой особы, которой нѣтъ еще и двадцати лѣтъ? Но миссъ Дэнфортъ взяла себѣ привилегію говорить все свободно. Многіе ея родственники по отцу замѣшаны въ безпорядкахъ послѣдняго времени, но мы позаботились, чтобы Сесиль осталась болѣе вѣрна своему долгу.

— Но вѣдь и сама Сесиль тоже постоянно отказывается посѣщать праздники, устраиваемые англійскими офицерами, — проговорйла Агнеса не совсѣмъ довольнымъ тономъ.

— Развѣ Сесмь Дайнворъ можетъ являться на какіе бы то ни было балы и праздники безъ приличнаго покровительства? — возразила мистриссъ. Лечмеръ.- A мнѣ въ семьдесятъ лѣтъ не подъ силу выѣзжать съ ней въ свѣтъ. Однако, мы только разсуждаемъ, говоримъ все не дѣло, а майору Линкольну даже освѣжиться съ дороги ничего не подано до сихъ поръ. — Катонъ, можете подавать.

Послѣднее относилось къ вошедшему негру. Мистриссъ Лечмеръ сказала эти слова почти таинственно, потому что бостонцы еще съ 1771 года, изъ ненависти къ Англіи, бойкотировали чай. Старый слуга, привыкшій за долгую практику безъ словъ угадывать желанія своей госпожи, закрылъ первымъ дѣломъ ставни и задернулъ занавѣск. у оконъ, потомъ взялъ небольшой овальный столикъ, скрытый за занавѣсками, и поставилъ его передъ миссъ Дайнворъ. Послѣ того на гладкой полированной поверхности столика появился серебряный массивный чайникъ съ кипящей водой и такой же подносъ съ превосходнымъ саксонскимъ сервизомъ.

Мистриссъ Лечмеръ старалась тѣмъ временемъ завлечь гостя разспросами объ англійскихъ родственникахъ, но, не смотря на всѣ свои усилія, не сумѣла сдѣлаать такъ, чтобы онъ, не замѣтилъ таинственныхъ предосторожностей, съ которыми негръ накрывалъ на столъ. Миссъ Дайнворъ спокойно позволила поставить передъ собой чайный столикъ, но ея кузина Агнеса Дэнфортъ отвернулась съ холоднымъ и недовольнымъ видомѣ. Заваривъ чай, Катонъ налилъ его въ двѣ фарфоровыя чашки, на которыхъ очень искусно были нарисованы красныя и зеленыя вѣточки, и подалъ одну своей хозяйкѣ, а другую молодому офицеру.

— Виноватъ, миссъ Дэнфортъ! — воскликнулъ Ліонель, прннявъ чашку. — Эта дурная привычка образовалась у меня за время долгаго плаванія на кораблѣ: я и не обратилъ вниманія что у васъ нѣтъ чашки.

— Пожалуйста, не извиняйтесъ, сэръ, и кушайте на здоровье, разъ вы это любите, — сказала Агнеса.

— Но мнѣ будетъ гораздо пріятнѣе, если и вы будете кушать. Чай — вѣдь это такая утонченная роскошь!

— Вотъ именно — утонченная роскошь, вы очень удачно выразились. Настолько утонченная, что безъ нея вполнѣ можнь обойтись… Благодарю васъ, сэръ, я чаю не пью совсѣмъ.

— Вы женщина — и не любите чай? — воскликнулъ со смѣхомъ Ліонель.

— Не знаю, какое дѣйствіе этотъ тонкій ядъ производитъ на вашихъ англійскихъ леди, майоръ Линкольнъ, но мнѣ, какъ американкѣ, вовсѣ не трудно отказаться отъ этой отвратительной травы, изъ-за которой происходятъ на моей родинѣ всѣ эти волненія и грозитъ опасность моимъ роднымъ.

Ліонель, извинившійся только изъ обязательной учтивости учтивости мужчины къ дамѣ, молча поклонился и повернулъ голову въ другую сторону, чтобы посмотрѣть, съ такой ли же строгостью судитъ о чаѣ и другая моладая американка. Сесиль, наклонясь надъ подносомъ, небрежно играла ложечкой очень любопытной работы. На этои ложечкѣ какой-то искусникъ попытался изобразить вѣтку того растенія, душистые листья котораго наполняли въ эту минуту гостиную своимъ ароматонъ. Вырывавшійся изъ стоявшаго передъ Сесилью чайника паръ окутывалъ легкимъ облакомъ ея головку, придавая ей какой-то воздушный видъ,

— A вотъ вы, миссъ Дайнворъ, повидимому, не чувотвуете къ чаю отвращетія и не безъ удовольствія вдыхаете его ароматъ?

Гордый и холодный видъ сразу соскочилъ съ Сесили, когда она взглянула на Ліонеля и отвѣтила ему съ веселостью и добродушіемъ, которыя къ ней гораздо больше шли.

— Я женщина и признаюсь въ своей слабости. Мнѣ кажется, что тѣмъ плодомъ, который соблазнилъ въ земномъ раю нашу общую прабабушку, былъ именно чай.

— Если это вѣрно, — сказала Агнеса, — то у змѣя-искусителя въ послѣднее время нашлись, стало быть, подражатели; только самое орудіе искушенія утратило, повидимому, часть своихъ качествъ.

— Откуда вы это знаете? — засмѣядея Ліонель, которому нравилось продолжать этотъ шутливый разговоръ, такъ какъ, благодаря ему, между нимъ и его кузинами устанавливалась нѣкоторая короткость. — Если бы Ева такъ же отнеслась къ словамъ соблазнителя, какъ вы къ предлагаемой вамъ чашкѣ чая, то мы, вѣроятно, до сихъ поръ всѣ жили бы въ раю.