От берега и от басмачей нас отделяло теперь метров тридцать, не больше. Шамурад-ака успел ссадить еще одного, но грохнули выстрелы из десятка винтовок, и старый рыбак повалился на дно лодки. Мы бросились к нему — он прохрипел только: «Простите меня… дурака старого… не довез…» — и затих.
Человек десять басмачей въехали в реку и по отмели приближались к нам.
— Ну, собаки, подходи, кому жить надоело! — Новруз вырвал весло из уключины, поднял над головой и достал ближнего к нему басмача — тот свалился в воду.
Джуманазар выстрелами в упор сбросил с лошадей еще двоих, я вместе с туркменами отбивался на корме, потом схватился врукопашную…
Но долго мы выстоять не могли, и скоро всех нас, избитых и окровавленных, вытолкали на берег. Всем ребятам связали руки. У меня голова раскалывалась от боли, и я плохо видел — получил сзади по голове, наверное, саблей плашмя попало… С нами не было Новруза и Атаджана: как погиб Новруз, я видел — он успел свалить веслом и второго басмача, а третий достал шашкой его самого… Куда делся Атаджан, я не знал: от удара я потерял на какое-то время сознание. Тела Шамурада-ака и Салима басмачи бросили в лодке… Джапак свалился в воду еще во время перестрелки…
С тоской, затравленно оглядывали мы реку, берег, пустыню — никого! Никто не мог помочь нам!
Думал ли я, что так скоро рухнут все мои надежды и мечты, что придется кончить жизнь на пустынном берегу под ногами вооруженных бандитов! Надежды спастись не было.
Когда мы отдалились от реки, басмачи вновь окружили нас. Смеясь и грязно ругаясь, стали выталкивать из нашей группы девушек. Те заголосили. Раима вырвалась, хотела бежать. Ее сбили с ног, рванули на ней платье, она закричала. Я зажмурил глаза…
Джуманазар не выдержал. Бросился на басмача, схватил его за горло. Грохнул выстрел. Джуманазар упал на песок, опрокинулся навзничь. От уголка его рта протянулась струйка крови…
— Если хотите в живых остаться, не рыпайтесь, ясно говорю? — Плотный чернобородый басмач повел перед нами дулом винтовки, потом закинул ее за спину.
Я оторвал взгляд от тела Джуманазара, глянул на басмача и замер. Два дня назад он сидел в моей комнате!.. Это он привез мне письмо от дяди!..
Басмач тоже узнал меня, ухмыльнулся:
— И ты попался? Ай да Алибек! Знал, поди, что племянник в гости едет, а? — Он захохотал, я опустил голову.
Сразу вспомнилось мне письмо дяди с туманными угрозами обидчикам, расспросы Лойко о нем… А вдруг мой дядя Алибек тоже здесь? Ну нет, быть такого не может, какой же дядя бандит, он же тихий… немой… поспать любит… Я поднял голову, исподлобья оглядел оставшихся с нами басмачей. Нет, среди них дяди Али не было. Хотя неизвестно, что лучше в моем положении, — был бы он с басмачами, может, помог бы? Уж очень глупо погибнуть вот так… по дороге в Москву.
Все же тень надежды ожила во мне. Я отыскал взглядом Гавхар. Девушки испуганно жались друг к другу, у Гавхар в лице ни кровинки, губу закусила… Почувствовала мой взгляд, посмотрела, я кивнул ей ободряюще, она отвела взгляд.
Басмачи уселись в седла. Один хотел посадить с собой Гавхар, потянулся за ней — она укусила его за руку… С проклятьями басмач тронул коня, но хоть стрелять не стал, и то хорошо…
Нас погнали куда-то в сторону холмов, видно, хотели увести в глубь пустыни: конные басмачи окружали нас широким кольцом. Так мы и шли, связанные.
Близилась ночь. С холмов мы в последний раз оглянулись на реку. Наша лодка, накренившись, оставалась еще на отмели, два басмача что-то делали с ней, похоже, хотели подтащить ближе к берегу. Огромное багровое солнце уже коснулось горизонта, и тело Джуманазара на песке у воды казалось освещенным пламенем.
Я посмотрел на Гавхар: она тоже глядела на реку, словно оттуда неожиданно могла явиться помощь.
— А ну шагай! Живо! — басмач замахнулся на меня плеткой…
Куда нас гонят, что готовит нам ночь?
Уже было темно, когда главный среди басмачей, тот самый, посланец дяди, распорядился остановиться.
Место незнакомое — кусты, редкие деревья… Басмачи попрыгали с коней. Две девушки из наших без сил опустились на песок. Гавхар подошла, склонилась над ними.
Я посмотрел на ребят — лица измученные, почерневшие, губы потрескались.
— Воды… — попросила одна из девушек.
— Сейчас, красавица, не спеши, скоро не воду — вино пить будем! — басмач приоткрыл в хищной улыбке рот.
— Чего скалишься? — оборвал другой, постарше. — Или своих детей нету?
Он полез в суму, притороченную у седла, достал фляжку, протянул Гавхар:
— Пейте.
В глубине кустарника показался огонек, вышел человек с плошкой, приблизился.
— Где столько пропадали?
— Да провозились с ними, кусались, сучьи отродья… — ответил за всех чернобородый.
Человек подошел к нам, посветил каждому в лицо и, ничего не сказав, двинулся прочь. Чернобородый последовал за ним, и я услышал:
— Зачем щенков притащил?
— Один — племянник Алибека…
Так… Значит, мой тихий дядя — все-таки с басмачами! Как же он попал к ним? И я его сейчас увижу? А может, тут есть и еще обиженные на власти, как дядя, — такие, у кого отобрали дом, землю?.. Но как он мог?! Они же бандиты, убийцы!
— Бекджан! — услышал я тихий шепот. — Как по-твоему, Джапак спасся? — Мысли о дяде сразу как ветром сдуло, я обернулся к Берды — это он мне шептал: — Слушай, попробуем бежать, а? Доберемся до наших, пошлют отряд, накроют этих сволочей! Рожки да ножки останутся!.. Бежим?
— А девушек — оставим, да?
Берды задумался. Правда, девушек с собой ведь не возьмешь — они и так с ног валятся, далеко не уйдут… И бросить их — тоже нельзя. Как быть?
— Эх, хорошо бы Джапак спасся, тогда он уже добрался до наших…
— Слушай, — сказал я, — бежать нужно одному из нас, сейчас ночь, может, до утра не заметят — за ночь далеко уйти можно…
— А кто — ты или я?
— Ты… — Я ни за что не ушел бы без Гавхар…
Берды кивнул.
Потом он поднялся, подошел к басмачу, охранявшему нас, — тот сидел на песке у костерка, винтовку держал на коленях и, кажется, клевал носом. Берды наклонился, что-то сказал ему, басмач выругался, потом смягчился) развязал ему руки и кивнул в сторону кустов. Мой товарищ исчез в кустах.
— Да не сиди там всю ночь, ты, отродье потаскухи! — крикнул вслед басмач.
«Только бы ушел подальше! Только бы ушел! — лихорадочно думал я. — Заснул бы этот, что ли…» Я вслушивался, вглядывался в кусты, смотрел на охранника — в кустах все вроде было тихо, охранник дремал…
И вдруг его точно ударили, он вскинул голову, поглядел на куст, за которым скрылся Берды, и крикнул:
— Эй ты, падаль, подох там, что ли?
Кусты не отозвались.
Басмач нехотя поднялся, подошел к кустам — и тут же заорал во всю глотку:
— Убежал, убежал, собака, сюда, эй, сюда!
Из темноты возникли, подошли к охраннику человек пять. Он, показывая на кусты, стал им объяснять…
На плечо мне легла рука.
Я обернулся — чернобородый, главарь.
— А я было подумал — ты дал деру! Ну, этого мы быстро… Эй, джигиты, — по коням! Догнать!
Через полминуты десяток всадников, взметая песок, ускакали в ночь.
Я почувствовал, что рядом со мной Гавхар. Обернувшись, я увидел в отсветах костра страх в ее глазах.
— Догонят… — шепнула она.
— Темно… — возразил я, но сам понимал ясно и тоскливо: далеко ли уйдет Берды, не зная местности, пеший, когда за ним — десяток конных, знающих все вокруг как свои пять пальцев.
Вдалеке грохнул выстрел, донесся крик, еще выстрел. Все стихло.
Гавхар опустилась на песок, плечи ее вздрагивали.
Надеяться нам больше было не на что.
Когда конники, уходившие в погоню, вернулись, тот, что прежде сторожил нас, снова направился к костерку и мимоходом спросил с издевкой:
— Ну, сын потаскухи, может, и у тебя брюхо болит?
Я не выдержал, шагнул ему навстречу:
— Собака! Бандит!
— Смотрите, оказывается, он еще не проглотил свой поганый язык! — Басмач подошел ко мне ближе. — Ты с кем так говоришь щенок, а?!
Свистнула плеть, боль обожгла мне лицо, из глаз посыпались искры…
— Ах ты зверюга! — стиснув зубы, я что есть силы ударил басмача ногой в живот. Заорав, тот согнулся в три погибели, потом стал кататься по земле.
— А ты парень крепкий, себя в обиду не даешь! — послышалось у меня над ухом. Я обернулся — чернобородый. Хотя руки мои были связаны, он крепко взял меня за локоть и так держал, пока охранник не поднялся.
— Бек! — прохрипел охранник. — Бек, отдай его мне! Отдай! Ты же видел, бек!
— Замолчи! — распорядился чернобородый — Этот пленник — мой, понял? Не трогать! Веди его за мной.
Он двинулся в сторону кустов, туда, куда ушел человек с плошкой, и охранник погнал меня следом, толкая в спину прикладом и проклиная весь мой род до седьмого колена.
