Нина еще не привыкла к бессилию русских.
Нина вышла на улицу. Маленькая турчанка догнала ее, дала черный платок, чтобы она закрыла свое славянское лицо и слилась с этим неверным лукавым городом. Нина отбросила его и быстро зашагала по узкой улице под выпятившими вторые этажи домами.
- Ханум! Ханум! - жалобно звала турчанка, но Нина не остановилась.
Кого только не было на набережной! Мелькали алые фески, белые шапочки американских матросов, расшитые золотой вязью фуражки греков, французские помпоны, английские хаки, меховые куртки армян, русские погоны.
Нина искала графа Грабовского и корнета Ильюшку, поднимаясь по широкой Галатской лестнице к Пера.
- Покупаю и продаю! - услышала она родную речь. - Настоящие царские романовские, керенские, думские, архангелогородские, астраханские, ташкентские, колчаковские и прочая!.. Эфенди, друг - базар! Валюта! Беш куруш!
Перед ней выпорхнул сухопарый человек в распахнутой английской куцей шинели без погон, физиономия непонятная - то ли конокрад, то ли казачий урядник.
- Казак? - спросила Нина.
- Князь Шкуро, мадам, - отрекомендовался человек и вдруг подняв голову, сделал как бы собачью стойку, тревожно сузив глаза.
До Нины донесся откуда-то из толпы:
- Фараоны!
Физиономия князя приобрела армейскую определенность, какая вырабатывается за годы службы, никаких конокрадских отблесков в ней больше не светилось.
Прошествовал английский патруль в знакомых плоских фуражках - блинах, розовощекие поросята. Они мельком взглянули на князя и Нину и отвернулись.
- Не желаете в "крокер"? - спросила Нина.
Он возмущенно сдвинул брови, ожесточился лицом, но лишь на мгновение, пока не дошло, что ни к чему офицерская фанаберия.
- Вам чего, мадам? - спросил он.
- Ищу графа Грабовского и корнета Ильюшку, - сказала Нина.
- Вы на кого работаете? Я вас не припоминаю, - ответил князь.
- Некогда болтать, - отрезала она. - Вы их видели?
- Вон там, - он махнул рукой по направлению к Пера. - А давайте, мадам, организуем с вами трактир? Готовить умеете?
Нина пожала плечами и пошла дальше. Мало ли сумасшедших? Князь двинулся за ней, держась в двух шагах и говоря, что у него есть думка затеять на базаре харчевню под названием "Малороссийский борщ", однако борща он не умеет варить.
- Револьвер есть? - обернувшись, спросила Нина.
- Найдем! - обнадежил князь. - Значит, согласны?
- А ты не трус? - спросила Нина, в один миг подминая его, почувствовав, что он слабее ее. - Мне нужен храбрый человек.
- Зараз храбрецы все в могилах, - усмехнулся князь. - Вам телохранитель требуется или шайку сколачиваете? Для телохранителя я, пожалуй, не гожусь, а в шайку пойду.
Нина огляделась. Пробежал трусцой грузчик с огромной плетеной корзиной на спине. Продавец лимонов, прикрыв глаза, вполголоса твердил, как молитву:
- Амбуласи! Амбуласи!
Внизу открывалась пристань и сверкало море, усеянное пароходами и лодками. Дорого обойдется Рауфу пароход!
- Нужно еще два-три человека, - сказала Нина. - Что думаешь о Грабовском и Ильюшке.
- Достойные люди, - ответил князь. - Умеют держать язык за зубами, сейчас поищем их... - Он наклонился к Нине и добавил шепотом: - Завербованы англичанами. Может, я один справлюсь?
- Плевать на англичан! - воскликнула она. - Чтоб нашел мне людей. Как только найдешь, даю всем задаток.
- Не кричите! - попросил он. - Еще подумают, что к вам пристают.
- Ты, что, боишься турок?
- Нет, мадам.
- Называй меня Ниной Петровной. Разыщешь и приведешь в отель "Тройкос", это возле Пера. У тебя есть цивильная одежда?
- Нет, мадам... Виноват: Нина Петровна. - Князь вытянулся и выпятил грудь, его глаза преданно смотрели на нее - он увидел в ней надежду.
"Бедный офицер! - мелькнуло у Нины. - Как собака без хозяина". Его звали Василий Иванович Волков, он шел рядом с Ниной и рассказывал о своих приключениях, набивая себе цену. Но ее не интересовали ни бои, ни страдания.
Она не хотела жалеть Волкова, ибо собиралась использовать его только один раз, - и тогда прощай, князь Шкуро, живи как знаешь.
На верху лестницы, у начала Пера, она встретила графа Грабовского и корнета Ильюшку. Оба залавливали вислозадых и исполняли им свое: "Эфенди, беш куруш!", а вислозадые разглядывали на свет водяные знаки и забавлялись, перебирая осколки некогда грозной русской империи. Корнет Ильюшка согласился сразу, а граф Грабовский, наклонив к плечу голову, стал расспрашивать Нину о предстоящем деле.
- Вот вам по лире, - прервала она. - Завтра в семь утра встречаемся здесь. Возьмите револьверы. Стрелять, наверное, не придется. Припугнете одного неверного. И прошу - погоны снять.
На что она надеялась? На доблесть этих трех героев? Или на судьбу? Но больше не на что было надеяться.
Простившись с офицерами, Нина пошла по роскошной Пера мимо зеркальных витрин с золотым блеском, красными и голубыми драпировками, и уже не ощущала себя бедной беженкой. Она имела опору. Теперь можно было разговаривать с Рауфом на равных.
На углу возле кафе старик-турок жарил на маленьком мангале каштаны. Проехал черный экипаж, арабаджи-извозчик лихо щелкнул кнутом. Глядя на них, Нина подумала: а если собрать всех офицеров и захватить Константинополь и Турцию? Устроить здесь русскую губернию?
Какой заманчивой была эта мысль! Но послышались простые детские звуки дудочки, и по Пера, сразу ставшей узкой, заполняя даже тротуар, широким шагом двигался строй шотландских стрелков в коротких клетчатых юбках. Нина посторонилась. Крайний в строю стрелок чуть уклонился из строя и скользнул плечом по ее плечу и груди, потом оглянулся, смеясь молодым лицом, наткнулся на мангал с каштанами, и мангал зазвенел на плитах, рассыпая угли. Шотландец скакнул козлом, выломившись из строя, потом размашисто кинулся вперед и занял свое место.
Шотландская волынка продолжала играть детскую мелодию. Солдаты английского короля не остановились. А где русские солдаты, русская губерния? Их не стало.
Турок оглянулся с выражением стыда и какой-то робкой надежды, что никто не заметил его унижения. Увидел Нину, гордо отвернулся и, горюя, закрыл руками лицо, словно перевернулся не мангал, а все мечети Константинополя.
* * *
Великий Византий, кому издревле наследовала Россия! Кого только не было на этих холмах, кто не любовался городом на берегу Золотого Рога и кого не пронизывала вечность при виде ничтожных человеческих усилий, создавших прекрасный город. Здесь жили древние греки, персы царя Дария стирали город с лица земли, здесь первокреститель Руси святой Андрей проповедовал христианство, отсюда пролился яркий свет, дошедший потом до самых далеких уголков Российской империи. Прошли и исчезли в веках афиняне, римляне, крестоносцы, византийцы. Развалилась Османская империя, рухнула Российская. А город стоит, сохраняя память о Византии в мечетях, бывших некогда православными храмами. Мечеть Хаджа Мустафа-паши таила в себе образ храма святого Андрея, мечеть Календер - Богородицы, Айя-София - святой Софии, и многие мечети, перестроенные из церквей, вызывали у русских весной 1920 года странное чувство.
Из-под мусульманского великолепия Айя-Софии с зелеными щитами, на которых золотом были написаны стихи Корана, с резными мраморными решетками и колоннами, на сводах купола явственно проступала византийская мозаика шестикрылые серафимы.
Русские видели в незнакомых чертах города что-то родственное, явно из древних снов и старинных преданий был соткан Константинополь. И хотя одни беженцы жили в роскошном "Палас Пера" и в "Токатлиане", а другие в занюханном "Тройкосе" или по-цыгански ютились в общежитии посольства или вовсе мучились на Принцевых островах вблизи города, - все они одинаково надеялись, что город будет милостив к ним.
* * *
Нива возвращалась в отель. Спереди, сквозь уличный шум и голоса мальчишек-торговцев доносилась русская гусарская песня:
Оружьем на солнце сверкая...
Возле русского ресторана "Уголок" стоял слепой солдат с шарманкой и пел. Иссеченное шрамами лицо с раздвоенным носом было спокойно.
Она остановилась - стало больно, снова, как и в Новороссийске, вспомнился покойный Макарий. Он ведь тоже пел, когда ослеп, превратившись из авиатора в убогого лирника. Какая песня сильнее всех трогала сердце? Нина вспомнила: "Покрыты костями Карпатские горы, озера Мазурские кровью красны..." Печальна судьба героев. Этот солдат вырвался из новороссийского ада, чтобы огласить задорной песней турецкую улицу?
Нина опустила в его тарелку пять пиастров, потом подумала: не добавить ли еще, но не добавила. Он никуда не денется, можно добавить и завтра, после визита к Рауфу.
А если бы здесь был Макарий?
Раньше она считала, что калеки должны находить выход в самоубийстве, но на самом деле никто, с кем ей пришлось пройти крестный путь, не наложил на себя рук. Только брат Макария, гимназист Виктор, втянутый Ниной в "ледяной поход", с жестокой заботливостью застрелил раненного в шею, парализованного юнкера, исполнив просьбу мученика.
