– Слушай, парень, чего ты носишься по городу? Ты сходи-ка на кладбище, там поищи своего Або. Быть того не может, чтобы сын, если он жив, не пришел на могилу матери. Ты помнишь, где похоронена Сара?
Как же, дорогой дядя Ванечка! Автандил Джакели помнит все! Мать Або похоронена чуть ниже могилы его родителей! И он пойдет туда, найдет могилу, встретит, обязательно встретит Або! Как это он до сих пор не додумался сходить на кладбище. Або придет туда, непременно придет. А если не придет, значит, нет в живых Або. И Автандил Джакели не станет больше искать его.
Давно уже закрыто кладбище в Ваке. Открыли новое – Сабурталинское. Потом и его закрыли и открыли еще одно новое – в Дигоми. Чем больше от города отдаляются кладбища, тем меньше близких и знакомых провожают покойника в последний путь. Если так будет длиться, то в конце концов провожать усопшего никто, кроме родных, не станет.
А в деревне не так! Деревенское кладбище – часть природы. Идти по деревенскому кладбищу ночью не страшно – у каждого там похоронен близкий или родной, чего же ему бояться? На деревенских кладбищах устраивают сходки, игры, праздники, танцы, потому что, как правило, кладбища расположены в церковных дворах, куда испокон веков человек шел в дни радости и в дни печали. На деревенском кладбище люди, как и при жизни, селятся по признаку родства, а кладбище, как и село, имеет свои участки – участок Джакели, участок Беридзе, участок Каландадзе и так далее. В деревне не существует профессии могильщика и гробовщика: здесь каждый умеет мастерить и гроб, и люльку.
В городе смерть превратилась в сложное дело. Созданы огромные тресты, управления, конторы, отделения могил и гробов, оркестров и панихид, посуды и столов для поминок, автобусов и траурной драпировки, цветов и венков, мрамора и гранита, памятников и воды… На городском кладбище воруют деревья, розы, горшки, мраморные плиты и даже траву. Землю здесь накрепко забирают в гранитную или мраморную броню. Наконец, городское кладбище радиофицировано и электрифицировано. Да, смерть в городе – дело сложное. В городе боятся смерти.
– Маро-о-о!
– Здесь я, кто зовет?
– Подымись-ка сюда, пожалуйста!
– Кто это?
– Это я, Джакели!
– Иду, иду…
Маро поручено присматривать за могилой моих родителей. Дед ежемесячно присылает ей пятнадцать рублей, чтобы она поливала цветы, сметала пыль с надгробной плиты и иногда срезала сорняки. Однако могила почти скрыта травой, розы обломаны, на плите сантиметровый слой грязи.
– Здравствуйте! – В руке у Маро ведро с водой.
– Здравствуйте. Я сын.
– Да, я поняла.
– Скажите, Маро, почему эти цветы так обломаны?
– Воруют, дорогой. Что я могу поделать? Воруют, потом продают по рублю штуку.
– Хотя бы срезали аккуратно…
– Вот именно, хотя бы срезали…
– А трава? Сорняки вот…
– Как мне быть, дорогой? Столько у меня покойников, разве за всеми поспеешь присмотреть?
– Тут скамеечка стояла. Где она?
– Что, нет скамейки? Украли, видно, бесстыдники!
– Сюда никто не ходит?
– Почему же? Ходит один мужчина. Полный такой, седой. Он и деньги мне дает, спасибо ему!
– Дядя Ванечка?
– Не знаю, дорогой, я имени не спрашивала.
– Так вы тут приберите, пожалуйста. Я скоро вернусь.
– Сейчас, сейчас, дорогой, сию минуту!..
Я спустился вниз по тропинке. Где-то здесь должна быть могила бедной Сары. Вот эту могилу я хорошо помню. Раньше здесь была только надпись, теперь стоит большой бюст.
Врач
Ражден Исидорович
Мемарнишвили
1900—1950
И четверостишье:
Ты неожиданно покинул нас,
Не избегнув страшной руки смерти.
Последний подарок тебе поднесли
Безутешные твои дети.
Черт возьми, неужели и врачи умирают неожиданно?
Я медленно шагаю по кладбищенскому лабиринту среди могил, надгробий, памятников, бюстов… Море мрамора! Дворцы из мрамора! Обширные особняки, крытые цинком! Кое-где видны забытые, поросшие травой могилы.
Откуда-то доносится женский плач и причитания. Я иду на голос. На свежем холме сидит женщина в черном.
– Авто, сын мой, жизнь моя! Авто, надежда моя единственная, солнышко мое! О, горе мне, несчастной!
Я вздрогнул, услышав свое имя. Авто! Кто он, бедный парень? Я присел неподалеку. А женщина продолжала громко плакать:
– Зачем ты погубил свою несчастную мать, Авто, мой ненаглядный! Сын мой, дорогой мой мальчик!..
Дрожь пробрала меня, я весь похолодел. Я представил, что это я лежу под свеженасыпанным могильным холмом, что это меня оплакивает моя дорогая, милая мать, И я заплакал.
– Сынок, ты товарищ моего Авто?
– Да, тетя.
– Вместе учились в университете?
– Да, тетя.
– Погубил он меня, погубил…
– Да, тетя.
– Не забывайте меня, заглядывайте…
– Обязательно, тетя.
– А как тебя звать?
– Авто, тетя.
– Горе мне! Почему же я тебя не помню? Ты тоже учишься на физическом?
– Да, тетя.
– Ты был тогда там? Во время драки…
– Где это, тетя?
– Там, на Тбилисском море, будь оно проклято!
– Нет, тетя.
– Ну спасибо, сынок. До свидания.
– Это вам спасибо, тетя!
– За что, сынок?
– Так. Спасибо. До свидания, тетя. Будьте здоровы!
– Будь счастлив, сынок. Будь счастлив!
Солнце спускалось за горой. На кладбище воцарилась тишина. Сосны, чинары, плакучие ивы, тихо шелестя листьями, шепотом переговаривались, словно поверяя друг другу тайну.
Я медленно поплелся вниз, к выходу.
В конце кладбища багебские дети играли в прятки. Маленькая девчушка прислонилась к могильному памятнику и, закрыв лицо руками, громко считала:
– Раз, два, три, четыре, пять…
Дети, словно вспугнутые коршуном цыплята, носились по кладбищу, прятались, ложились за памятниками, мраморными надгробиями, лезли в кусты.
– …Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят! Открываю глаза! – крикнула девочка.
Она настороженно оглядывалась вокруг, разыскивая притаившихся детей. Вдруг девочка захлопала в ладоши и радостно закричала:
– Вижу, вижу! Выходи, Темо! Ты во-о-он там, за могилой Чхенкели! Выходи! Стук-стук!
Темо вылез из-за могилы.
– Татиа, выходи! Вижу тебя! Ты под памятником Бакурадзе! Стук-стук!
Девочка продолжала поиски, а Татиа предупредила остальных:
– Скажу «груша» – выходи, скажу «яблоко» – не выходи!
Я стоял на пригорке и хорошо видел детей, прятавшихся за могильными плитами и памятниками. Солнце почти скрылось, стемнело. И вдруг меня охватил ужас. Я быстро спустился с пригорка и помчался вниз, размахивая руками и крича во весь голос:
– Дети, перестаньте сейчас же!.. Выходите, дорогие мои, вылезайте все!.. Дети, хорошие мои, милые дети. Не смейте прятаться!.. Выходите, дети!..
Перепуганная насмерть детвора сломя голову разбежалась по домам.
– Добрый вечер, Даду!
– Здравствуйте, Джако!
– Так поздно с лекций?
– Сегодня был практикум, а потом пошли в кино.
– Что смотрели?
– Не помню, какая-то чепуха – «Мертвые говорят громче живых» или наоборот. Каково?
– Очень хорошо!
– Что хорошо?
– Название хорошее.
– Да, название-то и подвело меня.
Дадуна замолчала и стала крутить головку высохшего крана. Молчал и я.
– А со мной вы пошли бы в кино? – вдруг выпалил я и почувствовал, как краска залила мне лицо.
– С вами?
– Да.
– Почему бы нет?
– Когда? – обрадовался я.
– Когда пригласите.
– Завтра.
– Нет, завтра у меня гости. Приходите и вы, буду очень рада. Придете?
Я посмотрел на свои брюки, Потом на Дадуну и пожал плечами. Поняв меня, Дадуна расхохоталась.
– Глупости. Приходите обязательно.
– Спасибо, приду.
– Ровно в десять. Не подведете?
На мою просьбу отгладить брюки и сорочку тетя Шура ответила категорическим отказом. Тогда за дело взялся я сам. Когда в комнате третий раз запахло паленым, тетя Шура не вытерпела.
– Со спекулянтами и прочими жуликами тебе нечего дружить! Видела я парней получше тебя, обалдевших от этой бесовки-девки! Стоят до утра во дворе с гитарами и орут какие-то глупые песни. Тьфу, противно даже смотреть! Чтоб глаза мои не видели тебя в этой компании!
Дядя Ванечка невозмутимо читал газету.
– Да скажи хоть слово! – набросилась на него тетя Шура. – Расскажи-ка ему, какая тут из-за нее заварилась поножовщина! Расскажи!
Дядя Ванечка осторожно отстранил жену и продолжал читать.
– Что ты нашел такое в газете, проклятый! – завопила тетя Шура. – Парень на краю гибели, а тебе наплевать?!
– Отстань, ради бога, не до вас мне! Тут про Мао Цзедуна написано!
– Скажи ему что-нибудь!
– Да что мне ему говорить? – дядя Ванечка отложил газету и взглянул на меня.
– Скажи, была поножовщина?
– Ну, была! Что же из этого?
– Как что? – подскочила тетя Шура. – О чем это, по-твоему, говорит?
– О том, Шурочка, что Дадуна – красивая девушка и она многим нравится.
– И больше ни о чем? – подбоченилась тетя Шура.
