Робер помрачнел. Неужели эта внезапная помеха лишит их внимания короля?
– Да, обещал. – Генрих повернулся к дамам и кивнул. – Вам всем следует послушать, – позвал он придворных, и свита торопливо собралась возле монарха полукругом. – Дело было в замке Фонтенбло на прошлой неделе. Там были я, моя жена, мой маленький сын и вся обычная компания. Но развлечение, организованное для нас английским послом, было необычным. Он привез труппу артистов, и те сыграли для нас пьесу одного человека по имени Шекспир. Кто-нибудь слышал об этом авторе? Нет? Я также ничего о нем не знал, но в Англии его почитают знаменитым. Представьте мое удивление, когда мне сообщили, что эта пьеса – обо мне!
– Прекрасная тема для пьесы! – воскликнул кто-то из придворных.
– Соглашусь с этим, – мило улыбнулся Генрих. – Но оказалось, что в пьесе говорится об английском Генрихе Четвертом. Я был разочарован. Но что я мог поделать? Мы все сели. Я усадил рядом с собой сына. Ему всего три года, но я подумал, что ему полезно будет посмотреть спектакль. Принцу никогда не рано познакомиться со скукой. – Он обвел всех ироничным взглядом. – И вот, друзья мои, пьеса началась. Я не стану утверждать, будто все понял, но там был один персонаж, толстяк по имени Фальстаф, довольно смешной. И к моему удивлению, сыну пьеса доставила больше удовольствия, чем кому-либо другому. Он был зачарован этим Фальстафом, уж не знаю почему. Сцена подошла к концу. Мы поаплодировали. Потом была пауза, и в тишине вдруг мой мальчик поднялся, показал пальцем на того актера, который изображал принца, и крикнул: «Срубите ему голову!» Так и сказал: «Срубите ему голову». Все повернулись к нему. Я видел, что актеры встревожились. Они, очевидно, подумали, что французы – какие-то чудовища. «Ты вправду хочешь, чтобы я отрубил ему голову?» – спрашиваю я сына. «Да, папа, – говорит он, – хочу».
– Я и не знала, что он такой кровожадный, – засмеялась одна из дам.
– И я, мадам, – признался король. – Но вот тогда я совершил одну большую ошибку. Я строго посмотрел на него и сказал: «Тебе придется подождать. Мы никогда не казним актеров, пока не закончено представление». И на этом все закончилось.
– Вы имеете в виду, что больше мальчик не шумел?
– Совсем не это, мадам. Я хотел сказать, что актеры отказались продолжать. Они умоляли посла спасти их. Ничто не могло заставить их произнести хотя бы строчку. – Он нашел взглядом одного вельможу. – Бернар, вы были там. Скажите, все случилось именно так, как я рассказываю.
– Именно так, сир.
Все захохотали.
– Вы не приказали им играть дальше? – спросила одна из дам.
– Сказать по правде, – сказал король, – мне к тому времени пьеса уже наскучила и я велел подавать закуски.
Закончив анекдот, Генрих как будто вознамерился углубиться в беседу с дамой. Робер хотел схватить его за руку и повернуть к себе, но, конечно, позволить себе такого он не мог и беспомощно смотрел, как исчезает его последний шанс помочь Алану.
Король же что-то негромко говорил собеседнице, но потом внезапно оставил ее и вновь посмотрел на Робера.
– Прогуляйтесь со мной, де Синь, – сказал он любезно, – и ваш брат пусть идет с нами. Лучше всего мне думается, когда я двигаюсь.
Они пошли по дорожке, которая протянулась вдоль длинной новой галереи.
– Скажите мне, – спросил король у Алана, – любите ли вы приключения?
– О да, сир, – не колеблясь, ответил тот.
– В наши дни величайшим приключением в мире является Америка, – заявил король Генрих. – А конкретно я говорю сейчас о ее северной части, которую мы зовем Канадой. Первобытная местность, невообразимо огромная и столь же невообразимо богатая природными дарами. Эту территорию нужно исследовать и заселять. Еще при вашей жизни Канада станет мощной колонией, новой Францией. Интересно ли вам это?
Робер в ужасе уставился на короля. Он что, пытается отослать его младшего брата прочь, в неизведанную даль? Хочет разлучить их на всю жизнь?
Но Алан от восторга буквально просиял.
– На каких условиях я могу поехать туда, сир? – спросил он.
– Я отдал монополию на пушную торговлю и заселение сиру Мону. Он подобрал себе много способных людей. С ним исследователь Дюпон. Еще молодой человек по фамилии Шамплен. Этот юноша происходит из семьи мореходов, знает, как изучать крупные реки и составлять карты. У него к этому настоящий талант. Там собрались и католики, и протестанты, все работают вместе. Аристократов среди них немного. Если я попрошу Мона найти для вас должность, он сделает это. Но дальше все будет зависеть от вас – сумеете ли вы понравиться этим людям, найдете ли стоящее дело для себя. В таких предприятиях церемоний не любят, но зато приключения будут вам обеспечены. И вы многому научитесь.
– Я готов учиться, ваше величество.
Алан уже горел желанием отправиться в путь. А Робер отметил одну деталь, которую как бы невзначай упомянул король: в команде Мона почти нет аристократов. Если Алан хорошо себя проявит, то позднее, когда поселения вырастут в колонии под королевской властью, он окажется в выгодном положении и может даже стать губернатором какой-нибудь провинции. А оставшаяся во Франции семья проследит за тем, чтобы при дворе его имя не забыли. Да, Робер видел сильные стороны королевского предложения. Но как же это далеко!
– Итак, – спросил король, – следует ли мне понимать, что вас заинтересовал этот проект?
– В высшей степени заинтересовал, сир.
– Боюсь, ваш брат никогда не простит меня за это. – Король понимающе посмотрел на Робера. – Мне показалось, он очень к вам привязан.
– Мой брат – лучший человек из всех, кого я знаю, ваше величество! – с чувством воскликнул Алан.
Король опять обратился к Роберу:
– Иногда, де Синь, чтобы идти вперед, мы должны соглашаться на компромиссы. А иногда даже жертвовать чем-то. Но помните одно: во Франции полно честолюбивой знати. Ваш род древний и славный, но многие семьи гораздо влиятельнее вас. А за океаном человеку легче добиться славы и богатства. – Он помолчал и сказал, как будто думая вслух: – И там столько земли… – Затем король дал понять, что разговор окончен и братьям пора откланиваться. Они так и сделали, и напоследок Генрих сказал им: – Удачи и долгих лет жизни, Алан де Синь!
– И вам тоже, ваше величество, – ответил Алан.
Король задумчиво посмотрел ему вслед.
Возвращаясь в Марэ, оба брата были молчаливы. Наконец Робер сказал:
– Я не думал, что мы расстанемся.
– Знаю, – ответил Алан. – Я тоже не ожидал такого поворота. Но это невероятная возможность для меня. Большое приключение. И с рекомендательным письмом от самого короля…
– Но Канада…
– Я буду писать тебе, брат. – Алан положил ладонь на плечо Робера. – С каждым кораблем, который пересечет океан.
Всего в полукилометре от этого места Симон Ренар завернул на улицу, ведущую к его дому.
Ему недавно исполнилось сорок, и был он весьма привлекательным мужчиной, едва начинающим седеть. Год назад умерла его жена, оставив вдовцу троих детей. Он еще не оправился от этой потери.
Когда он вошел в дом, его встретила тишина. На кухне была лишь служанка, которая сообщила хозяину, что его старшая дочь с подругой ушла на рынок и взяла с собой младших детей и что вскоре за этой подругой к ним должна зайти ее мать.
Симон обрадовался возможности спокойно заняться торговыми книгами и собрался пойти в амбар на заднем дворе, как в дверь постучали. Открыв ее, он увидел на пороге приятную темноволосую женщину и решил, что это и есть мать той девочки, которая ушла с его детьми на рынок.
– Заходите, – сказал он. – К сожалению, детей нет дома, но, думаю, они скоро вернутся.
Его раздосадовало появление нежданной гостьи, нарушившее его планы, но он постарался не выдать своих чувств.
Она вошла и огляделась.
– Вы всегда тут жили? – спросила она.
– Да. Это дом моих родителей. Несколько лет назад я перестроил его.
– А, – кивнула она. – Ваши родители еще живы?
– Нет. Я потерял их во время чумы в девяносто шестом.
Чума возвращалась в Париж дважды с тех пор, как он стал взрослым: сначала в 1580 году и потом снова в 1596-м. В первый раз беда миновала этот уголок. Во второй раз он был в отъезде – поехал по делу в Лион, а когда вернулся, то родителей уже не было в живых.
Симон никак не мог придумать, что сказать женщине. У его детей было много друзей, и он не помнил подробности о семьях всех этих мальчиков и девочек.
– Я забыл, сколько у вас детей, – наконец сказал он.
– Всего трое.
– Ах да. Как у меня.
Они прошли в общую комнату. Она была хорошо обставлена: там стояла пара угловатых ореховых кресел с прямыми спинками, обтянутых брюссельским гобеленом, и резной стол. Пол покрывал турецкий ковер, на стене висела шпалера. Симон гордился этой комнатой, и потому ему было приятно видеть, что женщина с восхищением рассматривает ее.
