– У вас очень красивый дом, – сказала она с улыбкой. – Должно быть, ваше дело процветает.
В отличие от отца, Симон не отказывался от помощи, которую предлагали ему родственники. Когда отец Ги пригласил его поучаствовать в торговле с Италией и импортировать шелк и кожаные перчатки, то Симон с благодарностью согласился. Результаты превзошли все ожидания. Вообще-то, при желании можно было и дальше наращивать состояние, но он не хотел. Дом он перестроил и увеличил, его семья ни в чем не нуждалась, и этого ему было достаточно. Он являлся членом гильдии, однако в ее внутренней политике никакого участия не принимал. Он не стремился произвести на кого-либо впечатление. Симон надеялся, что его дети, повзрослев, найдут себе супругов из честных, крепких семей, но не более того. Он никогда не хотел переехать из тихого уголка в конце аллеи, который представлялся ему обителью покоя в бурном мире.
Нежданная гостья улыбнулась:
– Вы меня не помните.
– Простите. – Он смущенно развел руки. Притворяться не было смысла. – У моих детей столько друзей…
– Это я виновата. Вы, должно быть, ожидали кого-то: думаю, мать ребенка, который дружит с вашими детьми. Но я здесь по другому поводу. В последний раз я была в Париже тридцать два года назад. Я даже не знаю вашей фамилии. Но я пришла сюда, чтобы отыскать вас, так как должна сказать вам спасибо. Когда я была маленькой девочкой, вы спасли мне жизнь. Теперь вы вспоминаете?
– Бог мой! – Он удивленно всматривался в нее. – Вы та маленькая девочка-протестантка. Констанция? Это ты?
– Я бы послала тебе письмо еще много лет назад, но когда твой отец привез меня к моей родне в Ла-Рошель, он даже не захотел представиться. Он тут же развернулся и ушел.
– Этого я не знал. – Симон говорил сбивчиво, еще не совсем осознав происходящее. – Наверное, в те дни было слишком опасно помогать протестантам. Наверное, он хотел таким образом уберечь себя и семью.
– Я тоже так считаю. Может, я даже знала вашу фамилию, но забыла, ведь мне было всего пять лет. Но я всегда помнила о тебе и хотела поблагодарить. Поэтому, приехав в Париж, я отправилась на поиски дома. Мне казалось, что я сумею узнать его.
– Так и вышло.
– Да. – Констанция улыбнулась. – Правда, пришлось побродить несколько часов по округе. А когда нашла дом, то боялась, что ты в отъезде, или переехал, или что я вовсе не узнаю тебя. Но потом ты открыл дверь, и я сразу поняла, что это ты. И прежде чем я успела что-то сказать, ты пригласил меня войти.
– Но это же замечательно! – Он качал головой от удивления. – Когда отец вернулся из Ла-Рошели, он сказал нам, что ты в безопасности. Потом на Ла-Рошель двинулась королевская армия. Протестанты сопротивлялись так отчаянно, что армии пришлось отойти. Но мы слышали, что за время осады погибло много горожан, так что я не знал, жива ты или нет. И вот ты здесь. Знаешь что, приведи к нам своего мужа и детей, они должны познакомиться с моими детьми.
– Мы ведь по-прежнему протестанты.
– Теперь это разрешено законом. – Симон пожал плечами.
На самом же деле Симон, оставаясь католиком, не очень интересовался тем, какую религию исповедуют окружающие. Даже столько лет спустя он помнил, как в детстве был потрясен, когда узнал, что христиане убивают прямо посреди улицы невинных людей; помнил он и то, как разочаровался в своем дяде Ги, который не видел в этом ничего ужасного. Он стал одним из множества умеренных католиков, считающих, что такие злодеяния противоречат христианской вере – что бы ни говорил папа римский.
– Что же, тогда я с радостью приду к вам с детьми, – сказала Констанция. – Но, увы, без мужа. Он скончался два года назад. В Париж я приехала со своим деверем и его семьей. Наши дети росли вместе. И когда друзья стали звать деверя приехать в Париж и присоединиться к здешней Протестантской церкви, мы решили, что поедем все вместе.
– Тогда приходите все! – сказал Симон. – Устроим большой обед.
Он собрался было поведать ей, что его жена тоже умерла, но по какой-то причине промолчал. Пока.
Итак, было решено, что они все встретятся в следующую субботу, после чего Констанция попрощалась и ушла.
Проводив ее, Симон смог наконец заняться своими делами, однако никак не мог сосредоточиться.
Помнит ли Констанция, как в те далекие странные дни он учил ее алфавиту? Возможно. Надо будет спросить ее. Помнит ли она, что перед ее отъездом в Ла-Рошель он пообещал жениться на ней? Вряд ли.
В любом случае об этом не могло быть и речи. Король Генрих добился мира в стране, но католики не сочетались браком с протестантами.
Симон вдруг понял, что еще ни разу не бывал внутри протестантской церкви. Он понятия не имел, какие там идут службы.
А может, стоит попросить Констанцию и ее деверя сводить его как-нибудь в их церковь? В этом нет ничего дурного.
1898 годКогда Роланд привез Мари в Версаль, был холодный январский день, деревья стояли голые под серым небом. В тот день дворец был закрыт для посещений, но де Синь договорился о частном визите и взял на себя обязанности экскурсовода.
Обед в апартаментах Бланшаров омрачило обсуждение «дела Дрейфуса», но Роланд твердо знал, что сегодня не допустит ничего подобного. Это на бульваре Мальзерб он чувствовал себя не в своей тарелке, а Версаль был его территорией.
Признаться, ситуация доставляла ему немалое удовольствие. Так приятно показать своим гостям, что в его власти пригласить их во дворец частным образом! Более того, его предки в период расцвета семьи находились при дворе в Версале, и о том времени сохранилось множество анекдотов, которыми де Синь теперь мог развлечь и удивить своих спутников. Он решительно вознамерился очаровать их.
Роланд встретил их на вокзале с большим экипажем, в котором уместились все: Мари, ее брат Марк, американец Хэдли и английский стряпчий Фокс. В подобной компании ему легко будет понаблюдать за Мари, не привлекая внимания.
Не надо забывать, напоминал себе Роланд, что в этом и состояла истинная цель всего мероприятия: выяснить, годится ли Мари на роль жены. Если все сложится удачно, то еще до наступления вечера он получит ответ на этот вопрос.
Ему не приходило в голову, что у него есть соперник.
Одну вещь он отметил для себя сразу, еще до того, как они приблизились к входу во дворец: ему понравилось, как она сидит и как двигается. У нее была идеальная осанка. Роланд терпеть не мог женщин, которые сутулятся, и всегда знал, что его жена будет изящной.
Хотя Мари далеко было до элегантности тех худощавых, модных дам, которых он встречал в салонах высшего света, в миловидности ей нельзя было отказать. Еще она относилась к числу тех везучих женщин, которые с возрастом становятся только привлекательнее. Роланд понимал, что те элегантные дамы из салонов, достигнув среднего возраста, не смогут сравниться с Мари. А благодаря своей осанке она и в старости будет выглядеть достойно. Возможно, в отношении элегантности он кое-что потеряет, остановившись на ее кандидатуре, но получит взамен нечто большее.
Перед тем как войти, компания обошла просторные дворы, вокруг которых раскинулся замок. От грандиозности Версаля с его протяженным главным зданием и двумя боковыми флигелями захватывало дух.
– Я приезжаю в этот дворец с самого детства, – заметил Роланд, обращаясь к Мари, – но до сих пор, признаюсь, его масштабы не укладываются у меня в голове.
Он оглянулся на Хэдли, который никогда раньше не видел Версаля. Как лучше всего познакомить иностранца с бывшей королевской резиденцией? Но американец упростил ему задачу – рассмеялся и произнес:
– Можете называть меня провинциалом, но я никак не могу привыкнуть к размеру ваших жилищ. Все это, – он развел руки, – только для Людовика Четырнадцатого и его семьи?
– О да, мой друг, – ответил Роланд, – для одной семьи это здание, разумеется, чрезмерно велико. Но начиналось все со скромного охотничьего домика, а этот огромный комплекс построили не только для семьи, но и для всего двора. Королевская семья имела свои апартаменты внутри дворца, но примерно с тысяча шестьсот восьмидесятого года и до революции, то есть более века, Францией управлял Версаль. Здесь размещалось великое множество людей: министры, наиболее влиятельные вельможи, все те, кто имел к королю какое-либо дело. Когда прибывали зарубежные послы, Версаль должен был поразить их богатством Франции. Король настаивал, чтобы все во дворце было французского производства, например шпалеры с фабрики гобеленов или обюссонские ковры, так что это было нечто вроде постоянно действующей выставки товаров. Весьма практично.
В разговор мягко вступила Мари.
– Я слышала, – сказала она Хэдли, – что внутри дворца до сих пор сохранился первоначальный охотничий домик. – Затем Мари обернулась к Роланду. – Так ли это, месье де Синь?
