Загасив костры, они отправились на базу, до нее пришлось добираться всю ночь. Здесь их ждали хорошо протопленная банька и сытный завтрак, после которого разведчики разошлись отдыхать по землянкам. Тепло, исходившее от раскаленной «буржуйки», быстро вогнало Израиля в сон.
С этого дня для него началась напряженная партизанская жизнь, в которой были ночные выходы в Клинцы и другие населенные пункты, где под носом у немцев и полицаев приходилось налаживать подпольную сеть. Затем последовали дерзкие подрывы «железки». Опасность не страшила Израиля, по крайней мере, здесь все было ясно – кто враг, а кто друг.
… Подошел к концу очередной день, и с наступлением сумерек он с двумя партизанами в который уже раз отправился в Клинцы. Там ждал связник от местных подпольщиков. Прихваченный легким морозцем снег весело поскрипывал под лыжами, через три часа они уже вышли к окраинам. В свете полной луны дома, укрытые пышными снежными шапками, походили на гномов. Из подслеповатых окошек сквозь щели в ставнях пробивался слабый свет. Встреча была назначена в четвертом по счету от школы доме. Выждав минут десять и не заметив ничего подозрительного, Плакс с одним партизаном подобрались к сараю на заднем дворе, второй остался караулить у околицы. Во дворе было тихо. На ветру тихо потрескивала заледеневшая мешковина, вывешенная на шесте, в углу дома тускло отсвечивал надраенный песком таз. С помощью этих нехитрых предметов хозяин дома давал знать: все спокойно, явка не раскрыта.
– Костя, прикрой! – распорядился Плакс, поднялся на крыльцо, приник ухом к двери и стал прислушиваться к тому, что происходило в доме. Потом он нагнулся к окну и условным стуком постучал в ставню. В доме произошло движение, в сенцах послышались шаги, затем звякнул запор, и дверь приоткрылась.
Плакс шагнул вперед и тут же упал, сраженный тяжелым ударом по голове. Теряя сознание, он пытался вырваться из западни, но на него тяжело навалились и припечатали к полу. Тишину ночи вспороли автоматные очереди, один за другим грохнули близкие разрывы гранат…
В то утро в отряд вернулся только один партизан. Седой сообщил в Москву об очередной потере. Поступивший в этот день ответ озадачил его. Центр требовал любой ценой, не считаясь с потерями, отбить у немцев живого или мертвого Дедова и отправить на Большую землю. Выбора не было – ему пришлось бросить все силы на эту операцию. Приказ удалось выполнить лишь со второй попытки, но на базу было доставлено лишь тело разведчика. На следующие сутки оно было отправлено в Москву…
Прямо с аэродрома его отвезли в морг внутренней тюрьмы на Лубянке. Он все-таки попал туда, Израиль Плакс… Комендант провел в морг Фитина. Тот приподнял простыню. Тело было обезображено. Фашисты пытали Плакса без жалости, как они это делали со всеми своими жертвами. Фитин долго стоял в неподвижности. Комендант не решался его потревожить, хотя такое он видел впервые.
Потом Фитин пошел на доклад к наркому. Пока он поднимался к кабинету, перед глазами стояло лицо Плакса: не изуродованное – живое и улыбающееся.
Переступив порог, он так и остался стоять в дверях.
– Этот? – холодно спросил нарком.
– Да! Хотя трудно узнать, фашисты зверски пытали.
– Это частности, война требует жертв, – недовольно поморщился Берия и спросил: – Акт составлен?
– По полной форме.
– Приобщите к делу, а трупом пусть занимается комендант!
– Есть! – ответил Фитин и остался стоять.
Берия грозно блеснул пенсне:
– Павел Михайлович, что тебя еще не ясно?
Тот замялся и, набравшись смелости, сказал:
– Товарищ нарком, разрешите отдать ему последний человеческий и военный долг…
– Что?!
Возглас Берии невольно заставил Фитина сжаться, но характер взял свое, и он упрямо повторил:
– Лаврентий Павлович, и все-таки разрешите… Плакс это честно заслужил.
Нарком посмотрел на него долгим, немигающим взглядом:
– Жалеешь его, Павел Михайлович и, наверное, думаешь, что я безжалостный и злой душегубец?
Фитин промолчал, и Берия продолжил:
– Ты молод и руководствуешься эмоциями, но в политике, а разведка – это больше чем политика, эмоции – непозволительная роскошь. – В голосе наркома зазвучал металл. – Товарищ Сталин и партия поставили нас на эти посты, чтобы я, ты и твой Плакс не жалели себя и, когда понадобится, не задумываясь отдали свою жизнь! Идет война, и мы не имеем права на жалость, враг только и ждет этого! Плакс знал, на что шел, но сейчас не время говорить о нем.
– Лаврентий Павлович, я прошу самую малость, – не сдавался Фитин.
– Малость, говоришь?
– Товарищ нарком…
– Ох, и упрямый же ты мужик, Павел Михайлович. Ладно, разрешаю, – уступил Берия, но предупредил: – Только смотри, без лишнего шума, а то не успеешь похоронить, как сам в ту же очередь встанешь.
– Все будет нормально, Лаврентий Павлович! – оживился Фитин и поспешно покинул кабинет.
На следующий день, ранним мартовским утром сорок второго года, на закрытом военном кладбище у одинокой могилы собралась небольшая группа людей. Снег крупными хлопьями ложился на пальто и шинели, темными пятнами расплывался на свежеструганных досках заколоченного гроба, тонкими струйками сочился по комьям земли. Несколько минут у могилы царила тишина, никто не произнес ни слова, затем моложавый старший майор государственной безопасности кивнул начальнику похоронной команды. Тот махнул рукой, и по спинам кладбищенских рабочих заскользили веревки. Гроб медленно опускался на дно могилы. Майор расстегнул кобуру, его рука взметнула пистолет вверх и три коротких выстрела проводили в последний путь Израиля Плакса.
Толкавшийся поблизости кладбищенский сторож, не утерпел, протиснулся к могиле и спросил:
– Товарищ майор, генерала, что ли, хороните?
– Он был больше, чем генерал, – печально обронил тот, развернулся и, тяжело ступая, пошел на выход.
За его спиной комья мерзлой земли дробно застучали по доскам, прошло еще около получаса, и теперь только черный холмик земли напоминал о быстротечности человеческой жизни. На свежую могилу тихо и ровно падал мягкий белый снег…
Ушел из жизни еще один разведчик, но на его место в незримом строю встали другие: Николай Кузнецов, Александр Демьянов, Петр Прядко, Виктор Бутырин, Александр Козлов, Иван Данилов, десятки, сотни других. Все они, и те, кто чудом выжил, и те, кто отдал свою жизнь за Родину, думали не о себе, не о славе, не о наградах. Оставшись один на один с жестоким и коварным врагом, они честно и самоотверженно выполняли свой воинский и человеческий долг – добывали разведывательную информацию, которая помогла сохранить сотни тысяч жизней бойцов и командиров Красной армии, сражавшихся на разных фронтах войны.
Потом, в ликующем мае сорок пятого, когда отгремели победные салюты, те, кто уцелел в жестокой борьбе с врагом и не попал под репрессии либо зачистку своими же, как и подобает истинным рыцарям, скромно отошли в тень. Их имена до сих пор хранятся в секретных архивах спецслужб, а некоторые так и не раскрыты до сих пор. Может быть, воля вождей и способна изменить судьбу человечества, но еще больше на нее могут повлиять поступки каждого из нас…
В декабре 1936 г. Н. В. Лакоба был отравлен по приказу Берии. – Примеч. ред.
Артузов, Артур Христофорович (наст. Фраучи, Артур Евгений Леонард) – коминтерновец, в 1934–1937 гг. заместитель начальника РУ РККУ. В 1937 г. репрессирован. – Примеч. ред.
Серебрянский, Яков Исаакович (1892–1956) – один из руководителей советской разведки. В ВЧК с 1920 г. В 1923 г. перешел на работу во внешнюю разведку. В 1923–1925 гг. работал в Палестине по линии ИНО ВЧК – ГПУ – ОГПУ. В 1925–1928 гг. возглавлял нелегальные резидентуры в Бельгии и во Франции. С апреля 1929 г. начальник подразделения нелегальной разведки, одновременно руководил Особой группой при председателе ОГПУ. В июле 1934 г. возглавил Спецгруппу особого назначения (СГОН) при НКВД СССР. В 1935–1936 гг. выполнял спецзадание в Китае и Японии, затем работал во Франции. Летом 1938 г. арестован. 7 июля 1941 г. приговорен к высшей мере наказания за шпионскую деятельность в пользу английской и французской разведок. Однако приговор не был приведен в исполнение. В августе 1941 г. Я. Серебрянский был амнистирован и восстановлен в органах. Во время войны занимал руководящие посты в IV Управлении НКВД – НКГБ СССР. В октябре 1953 г. вновь был арестован, как лицо из близкого круга Берии. 30 марта 1956 г. скончался от сердечного приступа на допросе в помещении Бутырской тюрьмы. В мае 1971 г. реабилитирован. – Примеч. ред.
