Полковник Яблочкин, вызвав офицеров, зачитал копию приказа за подписью Куропаткина.
Оглядев после совещания листок с подписью «Кур», офицеры решили обмыть долгожданное событие ханшином — молебен и святая вода, это потом.
Расположившись на высохшем гаоляне в палатке субалтерн–офицеров, Зозулевский толкал пространную речь.
— Господа, хотя Яблочкин и велел демонтировать ханшинную палатку, потому что очень часто традиционный восточный танец дракона стали исполнять не родственники торговца, а нижние чины полка, выдавая во время танца военную тайну… Однако, высшее начальство приказало нанять китайских проводников и возчиков для перевозки имущества, убив этим сразу двух китайских зайцев…
— Скорее — бурундуков, — поправил начальство педант-Зерендорф.
— Пусть будет так, — не стал спорить капитан.
— И что это за заячьи бурундуки? — поинтересовался, разливая по стаканам не ядовитый ханшин, а благородное вино, Рубанов.
— Элементарные, друг мой, элементарные. Во–первых, нижние чины всё также весело отплясывают народный китайский танец, посылая во время оного, в гаолян, генерал–адьютанта Куропаткина и его запоздавшее наступление… Ханшин, для развязывания языков, продают возчики и проводники. Коли армия нанимает китайцев и скупает у них лошадей, повозки, зерно и сено… А тыловики в Мукдене заказывают китайским шорникам сотни вьючных сёдел… Китайские кули начинают понимать, что всё это неспроста и готовится наступление… О чём, думаю, уже донесли маршалу Ояме.
— Это так. К тому же скоро, согласно русской традиции, дивизии начнёт объезжать главный полевой священник армии и служить напутственные молебны, — поддержал капитана Рубанов. — Не удивлюсь, ежели на железнодорожном вокзале Мукдена вывесят плакат с датой наступления, — вновь наполнил стаканы.
— А может, такими шумными сборами в поход, мы хотим напугать врага, чтоб он без боя отступил в Японию, — хохотнул Зерендорф.
— Скорее, снова отступим мы, — выпил вино Зозулевский. Сейчас нет того настроя, что был под Ляояном… Наше прошлое отступление совершенно не вызывалось обстановкой. Маньчжурская армия, прочно отстоявшая в двухдневных боях свои позиции на всём фронте, по команде командующего отступила потому, что полторы дивизии врага создали угрозу тылу. А тыл для Куропаткина — святое место. Вот Куроки и лупит его, по этому самому месту.
Прождав два дня и не дождавшись наступления, поручики отпросились у Яблочкина в Мукден, доложив об этом капитану Зозулевскому.
— Вина–то больше нет, к тому же брату финансовый долг следует вернуть перед боем.
— Чем угодно занимаетесь, лишь не боевой подготовкой своих взводов, — разволновался начальник, уходя подготавливать роту.
— Чего бесится? — удивился Зерендорф. — Я вот спокоен как лист лотоса у подножия…
— Да знаю, знаю. У подножия палатки Тимофея Исидоровича… Пошли лучше наймём проводника и арбу с возчиком.
— Можно и двух лошадок у какого–нибудь китайца на день арендовать, — внёс предложение Зерендорф.
Оседлав низкорослых лошадок, солидно и не спеша тронулись в путь, держась шагов на двадцать позади проводника.
За ними скрипела колёсами арба с двумя запряжёнными мулами, управляемая пожилым китайцем.
Проводник немного владел русским языком и быстро, примерно через полчаса, усвоил, что прежде офицеры хотят посетить «императорские могилы».
Подъехав к высокой стене с воротами, слезли с лошадей и, оставив их под присмотром возчика–китайца, прошли по аллее с пышными деревьями, до второй стены.
Проводник, коротко перемолвившись со стражником, провёл русских в обширный, вымощенный каменными плитами внутренний двор, в центре которого возвышался Храм.
По краям широкой дороги к Храму стояли колоссальные фигуры животных: верблюдов, мулов, лошадей и даже слонов.
— Это же надо, кому они памятники ставят, — остолбенел Зерендорф, заметив, как проводник склонил голову перед входом.
Тоже поклонившись, офицеры вошли в святая святых восточного вероисповедания, наткнувшись на гигантских размеров черепаху.
От проводника узнали, что это особо чтимая китайцами статуя… Олицетворявшая чего–то неведомое им. Что именно — не поняли. Не всё восточное доступно западному человеку. Для Акима она являлась обыкновенным скульптурным изображением черепахи, безо всяких оккультных явлений… Но Зерендорф, глядя на неё, побледнел и сник…
Обойдя храм, вышли в противоположную от главного входа дверь, оказавшись у высокого холма с вековым дубом на вершине.
Китаец упал на колени и несколько раз поклонился.
— Могила Нурхаци, — поднявшись, объяснил русским, помогая словам жестами.
Поручики поняли, что этот император является родоначальником ныне правящей в Китае династии.
Рядом с Храмом находилось ещё несколько кумирен и могил императоров.
— Императорские могилы — любимое место утренних прогулок наместника Алексеева, — чётко, лишь с незаметным акцентом, произнёс китаец, поклонившись останкам императоров, и следом — нам.
— Тоже, что ли, в Мукдене закопают? — пошутил Зерендорф, и суеверно прикрыл себе рот.
— Не стоит шутить со смертью, — сурово произнёс проводник, поклонившись на этот раз лишь Зерендорфу.
Мурашки пробежали по моей спине.
— Ты чего загрустил, Григорий? — осматривая после Храма древний китайский монастырь, спросил у него Рубанов.
— Чего–то предчувствия плохие, Аким. — Зря мы пошли к этим могилам.
— Не надо китайских суеверий, — попытался тот отвлечь приятеля. — Нам страшна лишь чёрная кошка, а её скульптуры там не было…
— А черепаха — это символ вечности… Я так думаю… И она поглядела на меня, — вздрогнул плечами Зерендорф.
— А лошадь — символ выпивки. Причём приличной, — хлопнул его по плечу товарищ, почувствовав, как защемило сердце. — Найдём моего брата и воплотим символ в реальность, — делая весёлое лицо, балагурил Рубанов.
Путешественники, закупив в Мукдене вина и закусок, отправили покупки в полк, сами устремившись на поиски бивака Мищенко, о дислокации коего расспросили на вокзале.
Он оказался в «двух шагах» от Мукдена.
Через час младший брат улетел на седьмое небо, получив от старшего свои кровные, и нагоняй за жалобы родителям.
Тесной компанией стали воплощать в жизнь лошадиные символы, выдув до вечера пару вёдер привезённого вина.
Выслушав напоследок, как доблестно сражались кавалеристы со спешенной конницей какого–то Акиямы, пехотинцы отправились восвояси сражаться с Зозулевским.
Прилично выпимший Зерендорф всю обратную дорогу молчал. Аким, как мог, старался развеселить друга солдатскими шутками о ямах: Ояма, Акияма… Но подбодрить так и не сумел.
Наступления всё не было.
Солдаты 11‑го полка, тренькая вечерами на балалайках, горланили кем–то сочинённый куплет:
Сборы российские долги.
Как шило не клали в карман,
От Хунхэ и до матушки Волги,
Все знали секретнейший план.
Распевая, глядели в сторону китайских костров на границе полкового бивака.
В штабе Маньчжурской армии песню услышали, и в полдень 22 сентября на площади в Мукдене, состоялся торжественный молебен по случаю перехода в наступление.
— Главное в нашем плане — неожиданность удара, — когда рассаживались на коней после службы, произнёс Куропаткин.
Затем заиграли музыканты, знаменосцы развернули знамя командующего армией, а сам он, под вспышками фотоаппаратов приглашённых репортёров, поднял на дыбы жеребца и «галопом поскакал на врага», как на следующий день написали в газетах о тайной операции.
Стоящие по обочинам дороги китайцы, радостно пританцовывая под оркестровую музыку, качали в такт головами в конусных шляпах.
Потом генералы очень удивлялись, почему японцы предупреждают их «неожиданные» удары, словно прочли приказ за № 8 о наступлении.
Вскоре после японцев, русские тоже узнали, что Западным отрядом поставлен руководить барон Бильдерлинг, имея начальником штаба барона Тизенгаузена.
Восточным отрядом командовал Штакельберг, с начальником штаба бароном фон дер Бринкеном, а 1‑м корпусом, что оставили в резерве, командовал барон Мейендорф.
Первые пять дней наступления, японцев не встретили.
— Как сквозь землю косоглазые провалились, — не очень–то огорчались этим фактом нижние чины, и сидя у вечернего костра, с удовольствием распевали новый куплет, посвящённый доморощённым армейским поэтом руководящему составу:
И к тому ж всего занятнее,
Чтоб не влопаться опять,
И чтоб шло всё аккуратнее,
Привлекли баронов пять.
— Ну, немцы япошкам покажут Кузькину, тьфу, Гансову мать… Бильдерлинг — это им не фунт изюму, тьфу, редиски… Да и Куропаткин свой вагон покинул… Не едет, собака, без рельсов по горам, — добрались до японской позиции у Ваньяпузы, штурмовать которую вдохновлял полковник Яблочкин.
