Ольха хотела слезть, встать рядом с Ингваром, но тот словно чуял, предостерегающе поднял руку. Она замерла в седле. Рядом что-то бормотал Молот, седые пряди развевало ветром. Он совсем изнемог от скачки, глаза закрывались.
Мужик слегка пошатывался, словно глыбы плеч и чудовищные руки перетягивали то на одну, то на другую сторону. Край тяжело опустился, мост словно бы облегченно вздохнул, расслабил натруженные мышцы бревен. Мужик остановился на середке моста, тот вроде бы даже прогнулся. Голос мужика был тяжелый и грозный, будто над головой прогрохотал гром:
– Кто такие будете?
Ингвар ответил мертвым от усталости голосом:
– Если и ты, Мизгирь, меня не признаешь… то кто признает еще?
Мужик, которого Ингвар назвал Мизгирем, подошел ближе, всмотрелся в измученное лицо воеводы, зачем-то потыкал в него пальцем. Вдруг обнял, сдавил в объятиях с такой мощью, что даже Ольха с высоты седла услышала хруст костей и скрежет сминаемого доспеха. Ингвар, морщась, высвободился, а Мизгирь захохотал неожиданно гулким басом:
– Так ты живой!
– Как видишь, – ответил Ингвар.
– Боги! А нам сказали, что тебя убили.
Он снова обнял, похлопал по плечам, пощупал, оглянулся на Бояна, Ольху:
– А эти… они тоже живые?
– Все живые, – заверил Ингвар уже потеплевшим голосом.
Мизгирь покосился на престарелого Молота:
– Гм… ну, все не все, а что ты цел, это здорово.
Боян взял под уздцы коней отца и Ольхи, повел следом за Ингваром и Мизгирем. В воротах навстречу выбежал Влад, с ним были Окунь и два дружинника, которые всегда держались с Владом. Все целые, невредимые.
Влад сделал движение обнять Ингвара, но, похоже, постеснялся. Он, как заметила Ольха, всегда был сдержанный в словах и движениях. Только сказал с веселой издевкой:
– Ты знаешь, за чем я их застал?
– Ну-ну.
– Краду по тебе справляли!.. Кто-то сказал, что тебя в Киеве убили. Вот тут и устроили поминки твоей душе с горя.
– Или от радости, – буркнул Ингвар.
Влад оскорбился:
– Плохо ты о своих людях думаешь!
А Мизгирь, от которого несло, как из винной бочки, сказал восторженно:
– А какую, в самом деле, краду справили! Какую тризну закатили! Три дня пьяные рачки ползали! Нет, зря ты не был на такой краде!
Ингвар усмехнулся. Мизгирь не понимает спьяну, что мелет.
– Еще буду.
Мизгирь наконец смутился:
– Ой, воевода… Живи сто лет! Просто никого так не провожали к Ящеру… гм, в вирий. А воевода Оглобень, брат Студена, такую речь сказал, что все рты раскрыли. Никогда он не говорил так долго и красиво!
Ингвар кивнул:
– Верю. Он наверняка готовился сказать ее всю весну и лето.
Дружинники посерьезнели, уловили недосказанное. Ингвар оглянулся, проследил, как к Ольхе подбежали девки, увели мыть и менять одежку. Боян снял отца с коня, понес на руках в терем. Вокруг Ингвара толпились дружинники и челядины, приветствовали, тут же требовали указаний.
Ингвар, оглядываясь на распахнутые ворота, как затравленный волк, распорядился резко:
– Запереть! Выставить стражу у подъемного моста! На башнях менять дозорных чаще, дабы не заснули!
– Ожидаешь приступ? – спросил Мизгирь встревоженно.
– А как же? – огрызнулся Ингвар. – Ты бы не пошел?
Мизгирь почесал голову, побежал, переваливаясь с боку на бок, как сытая утка. Воздух был пропитан запахами дыма, гари. По приказу Мизгиря, а то и подоспевшего Влада спешно жгли траву и кусты. Ингвар разглядел белые затесанные колья в двух сотнях шагов от его крепости. Кто-то разметил, чтобы на этом расстоянии не осталось ни кустика чертополоха, ни глубокой ямы.
Из окрестных весей в кремль Ингвара спешно свозили на телегах зерно, муку, мясо, птицу, гнали скот. Ингвар ждал приступа, по ночам удваивал стражу. Склонялся с наступлением темноты в охрану назначать только русов, но после долгих колебаний решил не рисковать расколом. В дружине уже нет различий между русами и витязями из местных племен. Это видели все, чувствовали на себе. Ингвару намекнули с обидой, что новое дружинное братство для его воинов выше племенных и кровных уз.
Осады не было, но к его кремлю нередко подъезжали всадники, грозились, орали, размахивали оружием. Потом надолго исчезали, и жизнь за стенами крепости тянулась в тревожном ожидании, как разогретая на солнце живица за вылезающим из нее жуком-рогачом.
Зверята и другие поляне, что оставались верны Ингвару, иногда надолго уходили. Ольха подумывала, что не вернутся, но возвращались все, даже Ряска, сестра Зверяты, которая раньше любила поговорить о захватчиках-русах.
– А что хорошего, – буркнула она однажды на вопрос Ольхи, – ну, посадили они на место Олега своего князька…
– Они?
– Они, – подтвердила Ряска, даже не понимая, что отгораживается от своих соплеменников, – этого… Студислава, младшего брата Студена. Он дальняя родня бывшему князю… Ну, тому самому, который был до прихода Аскольда и Дира. Что-то такое дохлое, среднее между мокрой вороной и старым сомом. Уже и по имени того князя не помнят. Но сейчас, когда в Киеве разгромили все винные подвалы, им надо посадить на престол именно потомка старых киевских князей из рода полян. Тьфу!.. Вольности старые им подавай. А вольности в их разумении – хватай что плохо лежит, бей слабого и чтоб никто не смел противиться!.. Да разве ж такие вольности мыслимы?
Еще через неделю ночные дозорные увидели багровое зарево пожара. Горела восточная часть Киева. Потом огонь перекинулся в середину города. Ветра почти не было. Ингвар ждал, что пожар в конце концов потушат, но тот разгорался беспрепятственно, охватил весь город.
Ольха на черно-багровое облако смотрела с ужасом. Огромный город, к разукрашенным теремам и красоте которого все еще не могла привыкнуть, погибает на глазах. И почему-то его не спасают.
Зверята сказала горько:
– А кому спасать? Там все друг другу в глотки вцепились.
– А что делят?
– Как что? Каждый хочет править. Пусть не Новой Русью, ее теперь не будет, а хотя бы здешними полянами. Отыскались потомки еще более древних князей, новые вожди, а соседние племена норовят оттяпать часть земель… Правда, и поляне уже посылали свои отряды на захват земель типичей и тишковцев.
Ольха не поверила:
– Поляне?.. Когда у них самих такое?
Еще видели бредущих по дальней дороге погорельцев. Судя по их виду, Киев выгорел весь. Спасшиеся от огня разбредаются по окрестным весям, уходят в леса, спешно роют землянки на месте своих домов, копаются в пепелище, растаскивают обгорелые остатки скарба…
Ольха с Ингваром почти не виделись. Он, похоже, избегал ее, как лесного пожара. Она настойчиво напоминала себе, что ему не до пленницы, навязанной в невесты. Надо крепить оборону, выжидать за стенами, не зная, чем кончится внезапная смута, мятеж и раздоры. Если подойдут с кордонов Новой Руси дружины русов, быть резне, затяжным боям. Славян как листьев в лесу, на каждого руса придется не по сто воинов, как полагал Олег Вещий, а по тысяче!
Ингвар в самом деле избегал Ольхи. Что ей ответить, если скажет, что уже передохнула и готова отправляться домой? Да, сейчас опасно женщине появиться без охраны, даже славянке. Но если Ольха возразит, что ей ничего не грозит, она-де не пришла из-за моря, то ему ничего не останется, как дать ей коней, дары и отпустить…
После возвращения он почти не бывал в тереме, иной раз даже забывался коротким сном прямо на сторожевой башенке. Его кремль считают крепким орешком, но он-то знает, насколько здесь уязвимо! А если знает он, то может и среди славян отыскаться такой, что способен взять этот замок если не с налету, то хотя бы осадой.
Сегодня он, забежав переодеться, отшатнулся, переступив порог своей комнаты. Кто-то побывал здесь, побывал с недоброй целью. Что-то искал, искал везде, тщательно, ничего не упуская. Даже стол и лавки сдвинуты, видно по темным пятнам от ножек. Обе скрыни зияют пустотой. Сломанные замки лежат тут же на полу, а содержимое скрынь разбросано в беспорядке. Даже постель вспорота, пух и перья устилают ложе, однако не скрывая порезанного на куски толстого одеяла. Искали что-то мелкое, если даже с одеяла содрали подкладку!
Драгоценности, подумал он. Нет, так мог думать только чужак. Свои знают, что в его комнате нет ни золотых монет, ни алмазов, ни яхонтов. Так что же могли искать?
– Зверята! – крикнул он громко. – Эй, позвать сюда Зверяту!
Зашлепали босые ноги теремных девок. Зверята явилась насупленная, но враз побелела, увидев комнату. Ингвар кивнул мрачно. Если уж мимо Зверяты кто-то проскользнул незамеченным, то это либо невидимка, либо… свой, которого знаешь как облупленного и потому не замечаешь вовсе.
– Когда уберешь, – сказал он, – пришлешь ко мне Бояна.
