— Михаил Петрович у тебя сегодня ожидается? Вчера был у него и подивился. Севастополем бредит, словно своим кораблем. Каюта у него вся завалена картами города, планами постройки собора и морской библиотеки. Говорят, собирается строить училище для матросских дочек.
Офицер прыснул, но, увидев серьезное лицо Матюшкина, продолжал:
— И в самом деле забавно получается. Новые командиры, подобно Петру, должны строить корабли, уподобляться чуть ли не плотникам. Это ему любо, белоручек не терпит. А по мне, — продолжал офицер, — и боцмана все бы произвели преотлично. А нас хоть бы в отпуск отпустили. Трудновато!
— Ну, во-первых, — ответил Федор, — все, что на укрепление отечества идет, естественно без корысти, все правильно. Хотя Лазарева я и мало знаю, но его действия люблю. Чем ты недоволен? То, что Михаил Петрович жестко требует с флотских офицеров? То, что он гонит в шею интендантских крыс, разворовывающих флот, стяжателей и казнокрадов? То, что не гнушается любой работой, сам подрядами да инженерией занимается? Что честен и неподкупен, терпеть не может льстецов? Так все это на пользу делу и флоту, он великого Петра заветы чтит. А ты, брат, поразмысли: коли не по нутру, списывайся, пока в шею не вытолкали, — закончил Матюшкин, завидя подбегающего вестового.
— Ваше благородие, — запыхался матрос, — их превосходительство вице-адмирал Лазарев на борту!
На баке в необычном наряде — без сюртука, в одной рубахе с засученными рукавами, он что-то объяснял матросам. Увидев Федора, кивнул головой, попросил обождать. Кончив разговор с матросами, надел сюртук, принял рапорт, пошел вдоль борта, поманив одного из матросов.
— Ну что, командир, такелажное дело матросы слабовато знают, а ведь скоро со стапелей сойдете, а там в море. Что боцман, куда смотрит?
— Ваше превосходительство, боцман-то хорош, но только неделю как прибыл, а до него… — Матюшкин развел руками.
— Да, на многих кораблях еще не те боцмана, но все равно — искать среди бывалых матросов, лелеять, без них дело не пойдет, — подытожил Лазарев. — Вот ты, братец… — обратился он к семенившему следом матросу.
— Рожков Иван, ваше превосходительство.
— Откуда родом?
— Владимирские мы…
— Ого, — обрадовался Лазарев, — да мы земляки. Ремесло знаешь?
— Есть немного, — смутился матрос, — по железному и каменному делу…
— Ну, вот вам и материал для работы, Федор Федорович. Ступай, братец, — отпустил Лазарев матроса.
Облазив с Матюшкиным весь корабль от трюмов до верхней палубы, с полубака до юта и шканцев, он делал замечания мастерам, выговаривал строителю фрегата капитану Чернявскому.
На стенке тем временем выстроился экипаж корабля.
— Братцы, — четко прозвучал лазаревский баритон, — Севастополь для нас — отечество. Все это, — он обвел широким жестом бухты, берега, лес корабельных мачт, корпуса новых кораблей на стапелях, — не для парадов и смотров — для защиты рубежей наших от врагов, кои уже объявляются у берегов кавказских. Выпала вам честь великая — служить на славных кораблях, не посрамите ее.
И, обращаясь к Матюшкину, с теплотой:
— Федор Федорович, прошу без церемоний ко мне, на «Варшаву», на чашку чаю, есть о чем поговорить да и вспомнить. Ситху не забыли?
Лазарев широко улыбнулся, молодцевато отдал честь и спустился по трапу.
Со стапелей в Николаеве начали наконец-то сходить тендеры, шхуны. Пополнялись отряды крейсеров у берегов Кавказа. Но все равно сил не хватало. Один за другим тянулись в потаенные места английские агенты Уркарт, Стюарт, Лонгварт, Белль. У Анапы вдруг появился неизвестный пароход, потом выяснилось — в Одессу прибыл пароход «Плутония» с разведчиком-капитаном Дринкватором. Англичане оправдывались — свобода мореплавания незыблема. А личный секретарь английской королевы Джемс Гудсон вдохновлял главаря горцев Сефир-бея в Константинополе на борьбу с русскими: «Вы уже, несомненно, узнали от Уркарта, что цель, за которую вы так благородно сражались и из-за которой вы и ваши славные соотечественники выстрадали так много, уже достигнута, благодаря благословению Бога. Было бы бесполезно мне советовать вам что-либо, когда вы имеете в качестве руководителя Дауд-бея. Вам удастся добиться независимости вашей страны лишь при условии строгого выполнения его приказаний и следования его желаний…
…У вас много друзей в Англии, ибо смелые любят смелых, и вы увидите, что день ото дня наши обе стороны, узнав друг друга лучше, теснее сплотят узы дружбы. Я повторяю, вы имеете много друзей в Англии, но среди них нет никого, кто бы более восхищался вашим поведением и храбростью ваших соотечественников или кто бы охотнее пролил свою кровь за вашу и их свободу, чем ваш друг».
Посол Англии в Петербурге лорд Дюргем возмущался — русский бриг «Кастор» посмел задержать английскую шхуну. Ему вежливо объяснили: наши берега в блокаде и любое иностранное судно подлежит досмотру.
Однако англичане не унимались, а действовали в открытую. Лондонская газета «Морнинг хроникл» поместила заметку своего корреспондента из Константинополя: «Шхуна «Виксен» (владельцы — мистеры Белль и Андерсон) 17 сего месяца отплыла из Константинополя с инструкцией прорвать… блокаду, установленную Россией у берегов Черкессии… Груз судна состоит, главным образом, из пороха — статьи, запрещенной русским тарифом, но именно поэтому тем более высоко оценивается с точки зрения решительного характера эксперимента, т. к. это дает возможность испытать законность блокады…»
На этот раз не прошло. Шхуну заметили и послали следом бриг «Аякс». Шхуну настигли в Суджукской бухте, возле Цемеса. Она как раз выгружала свое контрабандное оружие, порох. Содержимое «Виксена» арестовали и привели в Севастополь. Закоперщик авантюры на «Виксене», англичанин Белль, вел себя довольно развязно:
— Шхуна арестована не по закону, — пыжился он в Севастополе. — Вам еще придется извинения мне приносить и просить прощения у королевского правительства.
Ему вторил его помощник Иоанес Лукко, тифлисский армянин, продавшийся за деньги.
Но улики оказались весомыми, Лазарев отстоял право на арест и конфискацию «Виксена».
Шкипер судна сознался, что всю экспедицию готовил и снаряжал сам лорд Понсонби в Константинополе.
В Англии поднялся великий шум — как так, флаг Великой Британии арестован. Когда пришла очередная почта, Лазарев сказал Авилову:
— Гляди-ка, Павлович, англичане всполошились, требуют объявить войну России для отмщения за бесчестие британскому флагу. Пускай себе петушатся. Судно конфисковано, и приз наш. А шхуна славная, ей-богу, ходит отлично, жаль, что ее переделать в военное судно нельзя.
Так и осталась шхуна нашим призом, подняла российский флаг, назвали ее «Суджук-кале», и долгие годы она плавала, перевозила войска и припасы для кораблей у кавказских берегов.
Англичане притихли на время, но продолжали подогревать турок, настойчиво пробивались к горцам с оружием.
Русский посол Бутенев то и дело оповещал и Севастополь и Петербург о происках англичан: «Уже довольно продолжительное время английская пресса и британские агенты в Турции не перестают распускать нелепейшие, ненавистнические утверждения, подвергая сомнению суверенитет России над народностями Кавказа и возражая против утверждения нашей власти в этой стране; эти толки злонамеренного невежества, я должен, к сожалению, это сказать, подкреплялись часто плохо завуалированными намерениями и поступками английского посольства в Константинополе».
По сути дела, Кавказская война захватила в свою орбиту все побережье. Слабые армейские укрепления в Геленджике и Гаграх не могли противостоять десяткам тысяч горцев, прочно удерживающих почти всю береговую черту. Для военного успеха требовалось закрепиться на всем побережье и отрезать неприятеля от помощи извне. Решить эту задачу без флота было нельзя. Вспомнили о записке капитан-лейтенанта Полянского. Нелишне и повториться. В свое время, по окончании двадцатилетней войны с Швецией, Петр I приказал выбить на гравюре: «Конец сей войны таким миром получен не чем иным, токмо флотом, ибо землю никаким образом достигнуть было невозможно ради положения места…»
Летом 1837 года Черноморская эскадра высадила первый крупный десант. У Адлера, в устье речки Мезюмта горцы создали сильное укрепление. Место было удобным. Земляные валы с пушками, траншеи и окопы надежно опоясали Адлер, сотни горцев постоянно охраняли рубежи. Здесь строились из дуба большие суда-чектырмы для набегов на соседние племена, захвата купеческих шхун в море, контрабанды.
На добычу выходили днем и ночью. Нападали на купцов стремительно, из ружей сперва били людей на верхней палубе, потом бросались с кинжалами на абордаж. Местные племена абхезов слыли стойкими бойцами.
