Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи

– Не забывайте о нашем плане!

Посреди всей этой суматохи, негодующих криков и стонов ко мне подбежала еще одна монахиня и поднесла к моим губам бутылочку с касторовым маслом. Я ощутил, как оно устремилось вниз по пищеводу. Затем она заставила меня сделать несколько глотков из флакона с какой-то черной субстанцией. Она вытащила меня наружу, причем подняться на ноги я не смог и передвигался на четвереньках, как животное. В саду она помогла мне выпрямиться, бережно придерживая под голову пока я пил растворенный в воде активированный уголь, после чего меня обильно вырвало на траву.

– Держитесь, доктор Санто, – подбодрила она меня. – Меня зовут Маргарита, я аптекарь, подруга Марчеллы. Одна из монахинь, которая тоже работает со мной в аптеке, рассказала мне, что у вас появилась пена на губах, что вас тошнило и вы дрожали всем телом. Я поняла, что это симптомы отравления аконитом. Это один из любимых цветков Ведьмы. Впрочем, у нее их еще несколько, и среди них – лобелия кардинальская, Lobelia cardinalis, и молочай прекрасный, Europhorbia milli.

– Она… vic… – Слова с трудом вылетали у меня изо рта вперемежку со рвотой и желчью. – Спасибо…

– Priora по-прежнему жива. Если бы вы не пришли и не отвлекли Ведьму, – продолжала Маргарита, – то Марчелла не смогла бы осуществить свою часть плана.

– Она… уже?

– Ничего не могу вам сказать. Просто не знаю. Она отказалась от помощи в том, что должна сделать сама, потому что не хотела навлекать на нас неприятности, если что-либо пойдет не так. Если же все прошло удачно, она уже ждет вас снаружи, и вы должны идти к ней.

Из кельи priora донесся крик сестры Лореты, больше похожий на звериное рычание, и затем молодой голос, который что-то сердито втолковывал ей.

Я с трудом поднялся на ноги.

– Я дол…

– Нет, – остановила меня Маргарита. – Если сестра Лорета начнет буйствовать – что ж, не одна она имеет доступ к одурманивающим травам. Двое ее помощниц сейчас почивают тихо и мирно, благодаря кое-каким растениям из аптечного сада. Теперь мы обо всем позаботимся сами: монахини Святой Каталины избрали для себя путь, по которому и хотят следовать.

Монахиня, назвавшаяся Розитой, тронула меня за плечо.

– Я portera, – пояснила она, снимая с пояса связку ключей. По извилистым улочкам она привела меня к главным воротам монастыря.

– Марчелла ушла через заднюю калитку; а вы выйдете здесь, – прошептала она. – А теперь ступайте!

В лицо мне ударил свежий ночной воздух, пробуждая к жизни все мои чувства и в первую очередь любовь.

Прихрамывая, я ковыляла по длинной улице, вымощенной булыжником, и свернула направо на первом же повороте. Но по обеим сторонам мостовой выстроились таверны с их шумными и разнузданными клиентами. Нельзя было допустить, чтобы меня разглядывали и обсуждали люди, чьи языки уже развязались от чрезмерного количества кукурузного пива. Я вернулась обратно, нашла боковую аллею, на которую сбрасывали нечистоты, прошла по ней, свернула на очередную улочку, уводящую меня все дальше от монастыря Святой Каталины, и нырнула в первый же переулок направо.

Навстречу мне шли двое священников, они были увлечены разговором.

Один из них проводил поминальную службу по Рафаэле. Он тогда внимательно смотрел на меня, калеку из Венеции – и мог запомнить меня в лицо! А если не лицо, то уж хромоту точно. Я заставила себя замереть на месте и присела, делая вид, что завязываю шнурок на башмаке.

Их шаги приблизились ко мне. Священник заговорил:

– Это не то место, место, где девушка может ходить одна. Твоя мать знает, где ты?

Не поднимая глаз, я отрицательно покачала головой. Заговорить я не осмелилась: он мог распознать мой венецианский акцент по беседам в исповедальне.

Двое священников, недовольно ворча, проследовали дальше. Я двинулась назад и повернула направо. Или теперь мне нужно было свернуть налево?

Сколько времени я уже ношусь по Арекипе, заблудившись и не зная, в какую сторону идти? Не потеряли ли уже Санто и Фернандо надежду увидеть меня?

А потом, совершенно неожиданно, передо мной во всем своем величии предстала огромная площадь, посреди которой бил фонтан с фигурой невысокого мужчины, устремившего горн к небесам. А под ним стоял знакомый мне человек, спиной ко мне, умываясь и споласкивая рот водой из фонтана, – почему? Время от времени он замирал, напряженно вглядываясь в улицу, ведущую к монастырю. Он ожидал увидеть меня там, он не мог предвидеть, что мне придется спасаться бегством от солдат и священников. Что он чувствовал в эти минуты, которые наверняка тянулись для него невыносимо медленно?

Я не чуяла под собой ног, когда бежала к нему через площадь. Остановившись позади него, я не осмеливалась окликнуть или коснуться его. Я стояла у него за спиной, переводя дыхание, пока он не обернулся и не прижал меня к своей груди, словно это было самым естественным в мире – целовать в заплаканные глаза и гладить по пропахшим дымом волосам беглую монахиню, сумасшедшую женщину с зеленым травяным ободком на пальце.

Глядя в глаза Марчеллы, я не сразу услышал голос Фернандо.

А он кричал нам:

– Пойдемте! Скорее! Неси ее сюда, в паланкин!

Он предлагал мне подхватить Марчеллу на руки и перенести ее в паланкин?

И тогда я подумал: «Как только я возьму ее на руки, ей придется хорошенько попросить меня, чтобы я позволил ей вновь коснуться ножками земли. И даже тогда я могу отказать ей в просьбе».

В суматохе, поднявшейся после обнаружения моего якобы обгоревшего тела, Жозефа сумела беспрепятственно выскользнуть из монастыря, не забыв прихватить и мой костыль, который я оставила в тыквенных плетях в саду. Она принесла с собой горсточку пепла бедной девушки, которую мы сожгли. Мы с любовью и уважением похоронили его рядом с нерожденным ребенком, которого Санто извлек из ее тела.

Жозефа моментально превратилась в самого дорогого члена нашей семьи, если не считать Санто, моей новой матери Беатрисы и моего брата Фернандо. Ох, да у меня же больше никого не было! Словом, мы все любили ее и никогда бы не позволили себе забыть, чем мы ей обязаны.

В гости к нам пожаловала Эрменгильда с ворохом новостей о том, что происходило за стенами монастыря Святой Каталины. Уже через несколько часов все монахини в точности знали о том, что произошло в моей келье и комнате priora. Розита и Маргарита не смогли сохранить тайну, хотя в остальном они строго придерживались нашего плана. Vicaria формально сохранила свой пост, но она будет постоянно находиться под надежной охраной до тех пор, пока priora не поправится настолько, чтобы вернуться к исполнению своих обязанностей.

– Все знают? – дрожащим голосом спросила я. А что, если Мингуилло прослышит о моем побеге?

– Конечно, знают. Хорошая история есть хорошая история, и огней много говорят. Но проблем не будет, – невозмутимо заверила Жозефа.

Пожалуй, в глубине своего извращенного разума даже сестра Лорета догадывалась о том, что произошло, хотя и предпочитала делать вид, что ничего не помнит. Эрменгильда сообщила нам: вместо того чтобы устроить скандал, vicaria написала Мингуилло о моей мнимой смерти, как я и надеялась.

– Она отправила ему автопортрет в качестве доказательства? – спросила я.

– Разумеется, отправила. Быстро-быстро. Она хотела избавиться от него, чтобы он не снился ей в ночных кошмарах, ха-ха!

– Но если монахиням все известно, разве не может кто-нибудь рассказать обо всем святым отцам, не придут ли они за мной, чтобы вернуть обратно в монастырь? Неужели я зря сожгла бедную женщину? – воскликнула я.

Жозефа расхохоталась.

– О нет, не зря. Нужно было сжечь мертвую даму, чтобы ее похоронили вместо вас. Так что сестра Констанция умерла взаправду. Но священники, они же не могут позволить правде выплыть наружу. Слишком-слишком поздно. Они будут выглядеть полоумными глупыми идиотами. А монахини Святой Каталины уже столько раз оставляли их в дураках! Это же мужчины, они все одинаковы. Гордые. Должны сохранять достоинство, делая вид, что ничего не знают.

На том все и закончилось. Сестра Констанция отправилась на брачную ночь с Господом. На этой земле ее более никогда не увидят. Епископа проинформировали соответствующим образом. У нотариуса заверили свидетельство о смерти сестры Констанции. Для столь нерелигиозной кончины, сопровождавшейся к тому же самосожжением останков, скромной поминальной службы в бедной церквушке оказалось более чем достаточно. Мы узнали, что прах сестры Констанции, не считая той горстки, что принесла с собой Жозефа, был тайно захоронен в безымянной могиле в неосвященно земле.

Марчелла Фазан могла выйти замуж за кого пожелает.