Возвращался Виталий в деревню — словно летел на крыльях.
Марченко скрылся в подлеске. У Виталия будто гора свалилась с плеч. Через час все делегаты будут вне пределов досягаемости, а за себя и своих партизан Виталий не боялся. Не за тем они шли в партизаны, чтобы думать о своем благополучии.
На пути к штабу Виталий встретил трех девушек. Несмотря на будний день, они были в ярких, праздничных полушалках. Это шла смена в лазарет.
Настя Наседкина окликнула задумавшегося Бонивура:
— Виталя!
Виталий взглянул на девушек и улыбнулся.
— А ну, девчата, двигайтесь быстрее! В лазарете Ксюша уже, наверно, с ног свалилась.
Настенька приветливо помахала ему рукой. Взгляды их встретились. Что-то теплое и хорошее мелькнуло в задорных глазах Настеньки. Она крикнула:
— Виталя! Придете вечерком?
Юноша утвердительно кивнул головой.
…Молодежь давно избрала полянку возле дома Наседкиных местом для гулянья. Тут танцевали под гармонику полечку с притопами и вскриками, тут парни «женихались» с девушками. Тут пели протяжные, задушевные украинские песни, завезенные вместе с обливными глечиками и вышитыми сорочками и рушниками с Украины, о которой помнили деды и память передавали детям.
Виталий любил эти деревенские вечеринки. Юноша в дробной чечетке не уступал деревенским плясунам. Он был неизменным участником всех игр с того памятного вечера, когда впервые увидел задумчивую Настю у костра, и неизменно в паре с ним оказывалась она. И когда в танце он обнимал ее за талию и несмело прижимал к себе, она не отстранялась. Лицо ее покрывалось нежным румянцем. Короткие волосики на затылке, выбившиеся из-под тяжелой косы, завивались мелкими колечками. Настя искоса поглядывала на Виталия, не отбирая своей руки, и легонько отвечала на его пожатие, не умея ничем больше выразить то, что чувствовала она к Виталию и чему сама еще не могла подобрать название, — а это была любовь, пришедшая к Настеньке и Виталию в их восемнадцатую весну.
Радостью своей, которую принес ему Марченко, Виталию не с кем было поделиться. Не Тебенькову же рассказывать об этом: подумает, Виталию хочется похвалиться. А Виталию просто невмоготу было сдержать свою радость. «Вечером встретимся с Настенькой — обязательно расскажу! Она поймет! Все, все расскажу, и про клятву… Теперь уже недолго до победы!»
Бонивур зашел в штаб и оглянулся. Школьные парты были сложены одна на другую и стояли впритык у стен. На одной была откинута доска. Оборотная сторона доски вся изрезана ножом. Красовалась пушка с непомерно широким дулом. Пушка изрыгала дым, возле нее стоял партизан со знаменем, а вокруг валялись враги. Для убедительности над поверженными кривыми буквами было выведено: «Белые». Автор этого произведения подписался полным именем: «Миша Басаргин» — и поставил в конце пятиконечную звезду. Глядя на рисунок, Виталий усмехнулся: отцы берутся за винтовки, чтобы бить врага, — и у детей то же на уме! И если доску парты исправит деревенский столяр, пройдясь по ней рубанком, и сгладит ее, то никакой другой столяр — ни время, ни беды не сотрет, не изгладит того, что врезалось в память ребенка.
И эту подпись Миши Басаргина и пятиконечную звезду Бонивур принял как дружескую поддержку со стороны тех, кто еще не мог встать рядом с ним, но кто давал это обещание на всю жизнь.
Часовой, стоявший у дверей, заглянул в комнату. Виталий спросил:
— Лошади готовы?
Тот отозвался:
— А как же, только махнуть — будут тут… Под навесом пока стоят, в тени.
— А под раненых?
— И под них готовы. Там же.
И опять ходил по селу Виталий. Чем выше подымалось солнце, тем сильнее он тревожился. Смотрел в ясное небо, по которому плыли крохотные облачка, на кустарники, по которым волной перекатывался ветер, на белые стены хат, ослепительно сверкавшие в лучах солнца. Пытался рассеяться, но тревога его не утихала.
В лазарете было тихо и чисто. Настенька проветрила комнату. Белели повязки на раненых. На плетне висели, развеваясь по ветру, выстиранные бинты. От ступенек вымытого крыльца подымался чуть заметный парок. Девушки повесили в углах лазарета связки пахучей травы, и приятный запах ее перебил запахи карболки и спирта. Настежь раскрыли окна и двери. Ночной духоты не осталось и следа. Девушки вымыли раненым лица и руки, отобрали махорку, разрешив выкурить лишь по одной закрутке. Лебеда смотрел на кусок неба и жнивья, видимый из окна, вдыхал доносившийся запах травы. Он сложил руки на груди и притих. Выглядел он словно в праздник. Увидев Бонивура, крикнул в окно:
— Эй, Виталя, заходь в гости!
Бонивур заглянул в окно.
— Ну, как живете, товарищи?
Лебеда посетовал:
— Махру девки отобрали… А курить страсть хочется!
Виталий усмехнулся:
— Что ж вы плохо хранили махру-то? Или против девушек не устояли?
Лебеда кивнул головой на Настеньку, показавшуюся на пороге:
— А ты попробуй против такой поборись! Она к нам с лаской. Думали, и верно обрадовать захотела. Словно Лиса Патрикеевна: «Дедушка, дай я вам подушечку поправлю. Вот вам, дедушка, водичка! Вот вам, дедушка, полотенчико! Не свернуть ли вам цигарку?» Свернула, раскурить дала, — Лебеда в этом месте перешел на украинскую речь, — а потим каже: «Оце вам, диду, остання цигарка, а бильш, каже, не буде, бо командир у лазарети палыть цигарки не дозволяе!» Ось тоби и раз! У-у, я тоби! — с притворной строгостью погрозил он Настеньке.
А она стояла в просвете раскрытой двери. Солнце освещало ее фигуру, золотило растрепавшиеся волосы, просвечивало сквозь ситцевое платьишко и обрисовывало фигуру девушки. Никогда Виталий не видел ее такой. Лицо ее разрумянилось, и верхняя губа задорно вздернулась. Глаза ее встретились с глазами Виталия. Лебеда смущенно крякнул и отвел взор, чтобы не смутить девушку. Виталий потупился.
Настенька прошла по комнате и остановилась перед Лебедой.
— Ты чего, дедушка, жалуешься?
— Тот замахал на нее руками.
— Что ты? Что ты? Разве это жалоба?
Настенька спросила Бонивура:
— Ну как, товарищ Бонивур… поругаешь или похвалишь за порядок?
— Похвалю, Настенька.
— Очень?
— Очень.
И от простой этой похвалы девушка зарделась. Взгляд Виталия сказал ей больше его слов. Но и Виталий спохватился, зная, что Лебеда видит взаимное их смущение, и, уже как начальник, серьезно сказал:
— Командир вернется — доложу, что отлично несла службу, товарищ Наседкина!
Повернулся и ушел. Проводила его Настенька взглядом, оправила зачем-то подушку у Лебеды. Тот взял ее за руку, сверху положил свою ладонь, и сильная маленькая ее рука скрылась совсем.
— Что, Настенька… люб тебе?
Было в тоне его что-то отцовское, задушевное. Настенька тихо ответила ему, чтобы не слышали другие раненые:
— Люб-то люб… да не знаю, люба ли я ему.
— А ты поперед батька в пекло не лезь, как у нас говорят. Любит он тебя, я вижу… Приглядывается к тебе да и себя проверяет. Смекай, что сватов зашлет скоро.
Настенька еще тише сказала Лебеде:
— Да он мне никогда ничего не говорил.
— А тебе говорить надо? Сама не видишь — любит он тебя, хоть и не сказывает… Не говорит сейчас — потом скажет. Парень что надо!
Потом Лебеда хозяйственно спросил, словно свадьба Настеньки и Виталия была решенным делом:
— Матери-то сказывала?
— Нет. Мама больная… Да и комсомольцев не любит сильно.
— Это ничего… Будем живы, сумеем ее направить на путь истинный… А я уж посаженым буду у вас, — оба вы сироты, некому будет за порядком смотреть.
Эта беседа произошла так неожиданно, Настенька открылась Лебеде так просто, что и сама не верила себе. О таком и с матерью стыдно говорить, а тут рассказала все чужому человеку и почему-то стыда не почувствовала, а на душе сразу легко стало. Лебеда погладил ее ласково по руке и сказал, глядя в упор своими добрыми глазами:
— Была у меня дочка… Коли б осталась жива, посватал бы за хорошего человека. А ты мне дюже нравишься да и на дочку похожа, вот и заговорил… Только ты теперь никому ни гу-гу. Время придет — всем расскажем.
Настеньку окликнули со двора подруги. Она вышла. Лебеда закрыл глаза и откинулся на подушку. Вот она, жизнь! Дочка его умерла на выданьи. Думал выдать ее замуж да внуков нянчить — не вышло. Тосковали они со старухой долго, но потом всю нежность, нерастраченную, копленную для внуков, стали отдавать людям. Не было отзывчивее стариков Лебеды с Лебедихой. А тут словно вернулась вся эта нежность и согрела сердце старика, когда Настенька выслушала его по-дочерни нежно и доверчиво.
Виталий шел, не чуя под собой ног. Настенька, такая, какой он видел ее сейчас, не выходила у него из головы. Он оторвался от своих мыслей, лишь выйдя на площадь, где звенели мальчишечьи голоса.
