— Вот уж поистине кара не по грехам!
— Какие у такого человека грехи! Сам мне в письмах признается, что не раззор ему горек. Тут все еще надежду он питает какой-никакой порядок навести.
— Что же тогда?
— Праздники. Праздники Авдотьинские, где мартинисты наши собираться могли. На них теперь у Николая Ивановича ни средств, ни силы нет. Спасибо, собственные да и соседние крестьяне не забывают. Всеми силами поддерживают.
— Его же собственные крепостные?
— Друг мой, сами знаете, сколь отвратительно нам всем это рабское состояние, что мы и вслух произнести его не хотим. Для Николая Ивановича главное, чтобы крестьяне ни рабами, ни же должниками новиковскими себя не чувствовали.
— И как же ему этого достичь удается? Обхождением?
— Обхождением само собой. Но у Николая Ивановича целая метода придумана, обоюдовыгодная, как сам он отзываться любит. Из земель своих он общественные участки выделил. Что с них урожая снимет, все в закрома для общественного прокормления на случай неурожая или беды какой крестьянской. Себе зернышка не возьмет. Тем не то что Авдотьино свое — всю округу держит.
— Положим, а обрабатывать их кому? Сам хлеб не вырастет.
— А с работами особый порядок. Не может должник новиковский долгу своего ни деньгами, ни натурой в общественные закрома вернуть, может все на общественных полях своим трудом возместить.
— И Николай Иванович сам назначает, кому на какую работу и когда идти?
— Ни Боже мой! Все добровольно. Как у себя на наделе управятся, час свободный найдут.
— И находят? Не плутуют?
— Еще как находят. Сам, в гостях у Николая Ивановича будучи, видел — на общественных полях работа что ни день кипит.
— Но как же в таком случае Новиков процент назначает?
— Ни о каких процентах у него и речи нет. Сколько взял, столько отдал. По совести.
— А на что усадьбу содержать? Самому кормиться?
— Было время на труды литературные. Ныне нет. Где подлатать дом удастся, где какой венец в срубе сменить — крестьяне из лесу бревно-другое своими лошадьми подкинут, сами же и заменят.
— Да, хозяином Николая Ивановича не назовешь. А сам-то он?
— Чуть-чуть поокреп. По деревне прогуливается, когда пряники да заедки в доме есть — детишкам их раздавать любит. Они за ним так стаей и ходят.
— Пословица мне припомнилась: простота — хуже воровства, без живой нитки оставит, по миру пустит.
— Еще сказать вам забыл — Семен Иванович Гамалея теперь там безвыездно живет. Когда Николай Иванович в крепости томился, он за детками приглядывал как мог: четверо все-таки.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Кабинет императора
Павел I, дежурный секретарь, А. А. Безбородко
— Ваше императорское величество, граф Безбородко просит аудиенции.
— Некогда. Придет в другой раз.
— Но граф настаивает, ваше величество.
— Что значит настаивает?! Что он о себе думает?
— Ваше императорское величество, я всего лишь передаю слова графа. Он говорит, что новость должна безотлагательно стать вам известной. Он упомянул завещание…
— Завещание? И у вас не хватило ума сразу же доложить об этом? Зовите его немедленно, немедленно зовите. Рад вас видеть, Александр Андреевич, и отложите все церемонии до более удобного случая — мне не до них. Вы хотели мне что-то сказать?
— Ваше императорское величество, вы знаете, сколь всегда я был вашему величеству предан и сколь…
— Граф! Вы хотите меня вывести из терпения!
— Ваше императорское величество, если бы я мог предполагать, что послужу причиной вашего гнева…
— Все понятно: вы не знаете, как приступиться к делу. Я сделаю это за вас. Мне известны разговоры о завещании моей матери не в мою пользу, как бы абсурдна ни была подобная воля… Весь вопрос в том, существует ли оно в действительности.
— Как нельзя более, ваше императорское величество.
— Вы видели своими глазами ту бумагу? Или все это еще только область дворцовых сплетен?
— Я присутствовал при ее подписании, ваше императорское величество. Императрица вызвала меня для этого.
— Ах, отсюда и слухи!
— Я был нем, как могила, ваше величество, но я был не один в кабинете императрицы.
— Вы хотите сказать — в кабинете убийцы моего отца. Какую же участь, расправившись с отцом, она придумала для единственного законного его сына?
— Мне тяжело об этом говорить…
— Я должен знать правду, Безбородко, должен!
— Императрица передавала скипетр своему старшему внуку.
— Александру? Я так и знал. Она всегда старалась отделить его от родителей и настраивать против меня. Александр — отрезанный ломоть. Подождите, граф, но он же слишком молод?
— Покойная императрица предусмотрела опекунство до его совершеннолетия.
— Чье?! Да не тяните, Безбородко, не тяните! Я только теряю с вами драгоценное время, тогда как мне следует действовать.
— Нескольких человек и в том числе — мое.
— Ваше? Это значит, моя мать была настолько уверена в вашей преданности.
— Даже монархам свойственно ошибаться, государь.
— В чем же ее ошибка?
— Она гораздо более глубока, чем даже вы, ваше императорское величество, с вашей удивительной проницательностью могли бы предположить.
— Когда я, наконец, вступил на престол, естественно, что все придворные станут мне клясться в исконной верности.
— Ваше императорское величество, императрица передала это завещание на хранение мне.
— Где оно?
— Со мной, государь. Вот оно.
— Дайте его мне.
— Ваше императорское величество, простите мне мою безумную смелость, но я умоляю выслушать меня прежде, чем в ваших руках окажется эта бумага. Государь, мой государь, вам не следует ее ни брать, ни тем более читать.
— Бред!
— Только на первый взгляд, государь, только на первый взгляд. Ведь это так важно, чтобы вы могли с чистой совестью сказать, что никогда не видели никакого завещания и тем более не знали его содержания. Что такой мои слова? Император может склонить к ним свой слух или нет. Государь, разрешите приказать растопить камин.
— Камин? Кажется, я начинаю догадываться? Сейчас я позвоню.
— Государь, я все сделаю сам. Лишние глаза и уши здесь ни к чему. Вот видите, как просто — огонь уже занялся. Он будто ждал вашего приказа. А теперь — я просто разрываю эту постыдную бумагу и…
— Вы бросили ее в огонь?!
— Вот именно, ваше императорское величество, и никто на свете не сумеет доказать, что она вообще существовала.
— Безбородко! Я не благодарю вас — я поздравляю вас канцлером Российской империи. Империи Павла, граф. И за работу. Немедленно! Сей же час! Всех невских вод не хватит, чтобы вычистить Авгиевы конюшни моей предшественницы. Вы справитесь с этим, Александр Андреевич, я уверен. А, кстати, я до сих пор не имел возможности по-царски отблагодарить вас за ту любезность, которую вы в свое время оказали мне в Москве.
— О чем вы говорите, ваше императорское величество?
— О доме вашего предшественника в должности канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. Моя мать выкупила его у наследников канцлера и подарила вам. Это был…
— 1785 год.
— Неужели так давно? Вы еще его превосходно переделали и обставили, но когда мне захотелось его иметь, вы сами предложили этот дворец мне уступить. Полагаю, вам нелегко было расставаться, особенно при такой превосходной картинной галерее, которую вы пожелали мне в целости оставить.
— Государь, я с ваших малых лет всегда видел в вас единственного законного монарха. Все остальное мне представлялось временным, преходящим. И я был просто счастлив хоть чем-нибудь услужить моему повелителю.
— Пожалуй, я верю вам, Безбородко. Пожалуй, верю. Так вот, запишите сразу мои первые распоряжения. Все политические узники моей матери должны быть немедленно выпущены на свободу. Екатерина Вторая была одинаково жестока и несправедлива. Я не собираюсь ни для кого делать исключений. Хотя — постарайтесь соблюдать осторожность с мартинистами. Их бесконечная благотворительность подкупает и обезоруживает людей, а завиральные идеи о всеобщем братстве отвращают от верного служения престолу, но — соблюдайте осторожность.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Кабинет императора
Павел I, Е. И. Нелидова
— Вы сегодня в дурном расположении духа, мой государь? Кто и чем мог вас огорчить с утра, а ведь это утро такое великолепное. Взгляните, не для вас ли так ярко светит солнце — оно бывает таким только в разгар лета.
— И тем не менее это всего лишь осень. Глубокая осень, и у меня нет никакого желания себя обманывать некими сентиментальными восторгами.
— Мой государь, но почему вы все время думаете об обмане? Разве наступающая зима не представляет чудесного зрелища? А езда на санках? Вы так любили эти прогулки в Гатчине.
