Сейчас Шапшарко снова занимает народ воспоминаниями.
– Копь был отменный, – довольно цокает он языком, – как бы Терек ни бушевал, переплывал его, да с таким бравым видом, словно воды ему всего по колено. Бедняга сдох. На кол в изгороди напоролся. А все из-за жены. Огород, видишь ли, ей нужен, ну, и понятно, изгородь поставить потребовала. Во дворе, где есть конь, нельзя иметь низкий забор. Никогда у меня больше его не будет, где бы я ни жил…
Из-за раны в щеке Шапшарко говорил шамкая.
– …Э-эх, – продолжал он, – не конь это был – друг и товарищ. Верный из верных. Если бы не он да не бог, меня бы уж давно рыбы слопали. В то утро конь пронес меня сквозь пули и перенес через Терек. И до самого дома он шел галопом. – Шапшарко потрогал ямку на щеке. – Я от этой раны не в силах был сидеть и прилег ему на шею. Он мог увезти меня, куда вздумал бы. Порой я даже не понимал, то ли по воздуху он меня несет, то ли по земле. Так или иначе, я оказался не где-нибудь, а в своем собственном дворе…
Шапшарко раскурил самокрутку, затянулся и продолжал:
– Говорят, наши предки считали, что ни женщине, ни лошади верить нельзя. О женщине они, может, и правильно думали, а вот о лошади совсем нет. Воллахи, я не отдал бы своего коня и за тридцать женщин. А привык он ко мне, чтоб ему на том свете в раю быть, словно вырос у меня во дворе.
– Ты его, наверно, из-за Терека привел? – спросил молодой парень по имени Хакяш. Его тонкие губы, и так почти не видные, в улыбке совсем исчезли.
– Не с той стороны, а с нашей, – ответил Шапшарко. – Из села, что лежит за Гушко-Юртом. Вернее, с окраины этого села. В ту ночь я ходил в набег вместе с кабардинцами. Увели мы одиннадцать коней. Два досталось мне. Один – тот, о котором я говорю, и еще. Русскому одному из этого села за помощь нам тоже дали двух коней.
– Удачно вам подвернулся нужный человек!
– Кто ищет, тот, говорят, всегда находит, – ответил Шапшарко, погладив подбородок.
– Не мешал бы нам сейчас такой человек.
– Для чего? Чтобы помог коней казачьих угнать?
– Коней не коней, – улыбнулся Хакяш, – а помог бы нам разузнать, что думают казаки: нападут они на нас или нет.
– Про это я не скажу. Но если соберетесь угонять лошадей, я готов! – И Шапшарко весело засмеялся.
Хакяш недобро глянул на него и сказал:
– Эх, Шапшарко, а не хватит ли хапать? Не один ведь грех на тебе лежит.
– Грех? – презрительно усмехнулся Шапшарко. – Чего же я такое нахапал? Вон тот конь, что пасется? Другого-то ничего не укажешь.
– От краденого мало проку…
– Краденое, краденое! Ты считаешь грешным то, что взято у человека, который сидит на чужой шее? А? У бедняка, кто бы он ни был – горец или казак, я еще ни разу ничего не взял. А владельца этих двух коней сами казаки ненавидели.
«Не Фрол ли это был? – подумал Хасан. – Похоже, что он». Хасан слышал, что после него кто-то увел у Фрола оставшихся лошадей.
– Давно ты увел у этого человека коней? – спросил Хасан.
– Да порядком. Примерно за год до войны с германцем. А что?
– Так. Сдается мне, знаю я его.
– Здоровяк такой из себя. С большой черной бородой. На краю села жил. Уж не собираешься ли мстить мне за него? – Шапшарко хитро глянул на собеседника.
Хасан принял эти последние слова как насмешку. Он покосился на Шапшарко и сказал:
– А как же? Он мой приятель!
– Похоже, что так. Не то зачем бы тебе спрашивать о нем? – Но никто не проронил ни слова. – До сих пор я еще не встречал человека, который вмешивался бы в мои дела…
– Коли это тайна, так не рассказывай о ней на каждом шагу. Чего же обижаться? Я тоже когда-то увел лошадь, – уже спокойно произнес Хасан, – по-моему, мы с тобой одного и того же злыдня «обездолили»…
– Ты лошадь увел? Когда? – Шапшарко даже подпрыгнул на месте.
– Недели, должно быть, за две до тебя. Так я думаю…
Шапшарко закатился смехом. Жирное лицо его покраснело, подбородок еще больше подался в сторону раненой щеки.
– Люди, вы слышите?
Как и прежде, все промолчали. Даже не засмеялись. Что, собственно, смешного? Говорит, – значит, действительно увел. Не один же, Шапшарко такой смельчак?
– Как тебе удалось в то время с Терека увести лошадь?
– Очень просто. Увел и не хвастался, как ты, всем и каждому…
Шапшарко примолк. Амайгу показалось, что здоровая щека его стала похожей на мяч. Дело оборачивалось спором, не родиться бы новой вражде!.. Амайг незаметно опустил руку в карман. Пальцы коснулись холодной стали. Не дай бог, разгорится ссора, он встанет за родича своего, за Хасана. Обычай есть обычай. Хотя Шапшарко очень нравился Амайгу.
Но все улеглось. Шапшарко успокоился, а Хасан в общем-то и не думал ссориться. Надувшаяся было щека Шапшарко, как проколотый мяч, опала и приняла свой прежний вид.
Вечером Амайг и Хасан вместе возвращались домой. Они не говорили о событиях дня, но Амайг был доволен собой, своей решимостью встать на защиту Хасана и тем, что все вроде бы принимают его как равного, взрослого… Амайг привязал перасседланную лошадь к изгороди и заторопился в дом. Навстречу ему вышел отец.
– Ты почему седло не снял? – спросил он.
Ему бы самому совсем не трудно сделать это. Но важно было приучить сына к порядку и хозяйствованию.
– Я ненадолго. Мне надо возвращаться.
– Куда это?
– На пост.
– Каждую ночь, что ли? Хватит. Ты уж и так далеко зашел.
– Не дальше других.
– Сутки отбыл – и хватит. Еще люди есть кроме тебя. С какой это стати мы должны за других караулить?!
Будь на то воля Мурада, он бы не только за других, и за себя не отпустил бы сына. И не только Амайга. Никого бы не отпустил на это, с его точки зрения, никому не нужное дело. Посадил бы весь народ дома, а казакам сказал бы: не нужна нам советская власть, не нужны болшеки, мы готовы во всем подчиниться тем, кто против этих голоштанников.
– Я не за других поеду, Хусен заболел – за него Хасан едет.
– А ты?
– Я с ним. Веселее будет…
Не отпустил Мурад сына, но и Хасан не поехал. Выяснилось, что Хусен уже чувствовал себя много лучше. Он и отправился на пост в свой черед.
Ночь была ясная и довольно холодная. Звезд на небе видимо-невидимо. Хусен укутался в полушубок и прикорнул. Очнулся он перед рассветом. Рядом на корточках сидел Ювси и улыбался во весь рот:
– Пора, брат, вставать. Молодец ты, я и дома не заснул бы так сладко. Поднимайся да поедем посмотрим, что на дороге делается, в долине. Наша очередь в караул выходить…
Кони с трудом спускаются вниз по склону: росистая трава очень скользкая.
– Иней и сегодня не выпал, – заметил Ювси.
Хусен не ответил. Он не сводил глаз с правого склона. Ровный отрог пересекает хребет. За этим отрогом лежит Магомед-Юрт. Дорога; ведущая из Моздока, идет вверх, круто извиваясь.
«Что это?» – Хусен резко откинулся в седле. Он ясно увидел нескольких всадников. Но не успел и слова сказать, как они уже скрылись из виду. Сколько их было? Двое? Трое? А может, и четверо? И что это за люди? Ювси, похоже, не обратил на это особого внимания.
– Два-три всадника нам не опасны, – сказал он чуть спустя.
До подножия хребта оставалось совсем немного. Дальше была равнина. И уж на ней-то все просматривалось.
– Нам бы бинокль, – размечтался Ювси, – в него бы до самого Терека все как на ладони увидеть можно.
– А я и без него вижу, – пренебрежительно бросил Хусен.
– Так не рассмотришь, как в бинокль. У казаков есть бинокли…
– Значит, они нас видят лучше?
– Конечно. Даже тогда, когда мы их совсем не видим. Бинокль – это удивительная вещь. Он словно бы все притягивает к твоим глазам…
Хусену и без бинокля будто что-то притянули к глазам. Он вдруг увидел какие-то точки, похожие то ли на отару овец, то ли на стадо коров.
– Я без всякого бинокля вижу, что там впереди движется стадо, – сказал Хусен.
– Какое стадо? – удивился Ювси. Приложив ко лбу руку, хотя солнца и не было, он стал смотреть туда, куда ему показал Хусен. – Не вижу. Что за стадо?
– Я не могу разобрать, то ли это коровы, то ли овцы, но наверняка какое-то стадо. И кажется, идет оно в нашу сторону. Точнее, не идет, а как-то разбросанно стелется, в виде длинного ремня.
– В виде ремня, говоришь? – насторожился Ювси.
– Да.
– Тогда это не коровы. И не овцы. Коровы и овцы шли бы врассыпную: кругом-то ведь трава. Они бы обязательно разбрелись.
– А что же тогда? – спросил Хусен, взглянув на Ювси, а про себя подумал: «Значит, люди?»
Некоторое время он молчал, пораженный своей догадкой.
Ювси, тоже не раскрывая рта, смотрел на Хусена.
– Подъедем поближе и узнаем, – сказал он наконец. – По твоим словам выходит, что это люди. Эх, бинокль бы! Как он сейчас нужен. Они ведь тоже нас видят. Так же, как и мы их…
– Что же делать? – пожал плечами Хусен. – И какой толк от того, что мы будем здесь стоять?
– Никакого. Ровным счетом никакого.
Оба чуть проехали вперед.
– Да, это люди! – сказал наконец Хусен. – Коровы и овцы в такое время года не ушли бы так далеко от села.
