– Кто прогонит? – перебил Хасан. – Мы, что ли? Зачем нам казачья земля? Сполна хватит той, что отобрали у Угрома да у Мазая…
– Я-то понимаю, что это бредни офицеров, которые спят и во сне видят, как бы посеять вражду между горцами и казаками. Раньше я этого не понимал, а теперь знаю. Они больше всего боятся, как бы горцы и казаки не примирились. Тогда, чего доброго, новая власть укрепится, а им, офицерам да атаманам, придет конец. Они, брат, хитроумны. Вон чего в Бековичах натворили! Напрасно ваши дали себя обвести, хотя, конечно, хорошо, что они пришли на помощь кумыкам. Но зачем же было врываться в наши хутора, наносить такой урон?
– Верно, мыслимое ли дело, ворвались, словно абреки! – вставила жена Федора.
– Это как раз то, чего добивались офицеры, – прервал ее Федор. – Теперь у них есть причина балабонить, что, мол, какой же мир между казаками и горцами? Не могут, мол, они жить в мире, а потому и надо всех их перебить…
– Когда же это они собираются нас перебить? И с какой стороны готовят нападение?
Федор пожал плечами и через минуту сказал:
– Кто знает? Пока нам известно только то, что терские и Сунженские казаки готовы начать войну.
Хасан нахмурился. Федор не видел выражения его лица – лампа без стекла почти не освещала комнату, но он заметил, как руки Хасана, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Федор вздохнул и сказал:
– Возможно, все еще обойдется. Четыре дня спорят. Говорят, если большевики возьмут верх, все, кончится миром, Многие уже отошли от Рымаря и примкнули к большевикам… А осетины и кабардинцы с первого же пня съезда на стороне большевиков.
– А кто это Рымарь? – спросил Хасан.
– Казак из Терской, – недовольно буркнула жена Федора и, натянув одеяло, повернулась к стене. Не очень она, видно, жаловала того, о ком шла речь.
– Полковник он, – сказал Федор. – За ним все офицеры и богатые казаки. Он-то и заварил всю эту вражду. Только я не думаю, что казаки пойдут за ним. Тоже ведь настрадались. Им не больно-то снова воевать хочется.
Старуха при этих словах опять подняла голову:
– Казаки куда хочешь пойдут. Война так война. Им лишь бы приказ был. Испокон веку так ведется.
– Ты смотри, разговаривает, как сам Рымарь. Так и он, говорят, думает. Даже надеется, что на съезде его поддержат.
– Какой еще съезд? – удивился Хасан.
Сидевший в темном углу Федор, худющий, с заострившимися плечами, показался ему всадником в черной бурке.
– Разве ты не знаешь? В Моздоке сейчас идет съезд народов Терека. Уже четыре дня. Там и решают, как дальше жить.
Хасан опустил голову. Не все он понимал. О том, что большевики стоят на одних позициях, а офицеры, атаманы и богатые казаки на других, Хасан знал. Знал он также, что эти вторые против новой власти. На Дону было так, здесь тоже, наверно, так. Но вот как же это большевики со своими врагами собрались на одном съезде? Этого Хасан никак не понимал. «Разговор с врагом можно вести только оружием», – думал он.
Какое-то время Хасан молча сидел и смотрел в одну точку. И, будто поняв его раздумья, Федор вдруг сказал:
– Видишь ли, парень, получается настоящая неразбериха. На сегодняшний день в Моздоке три власти. Одна – Совдеп, другая – казачье-крестьянский совет во главе с Рымарем, третья…
Хасан совсем с толку сбился. «Казачье-крестьянский совет… Почему в нем офицеры и почему во главе его стоит полковник? Крестьяне и офицеры? Это все равно что война и мир. Как же это так получается, что здесь они вместе?»
– Властителей много, только власть неизвестно какая, – вновь донесся голос от стены – голос хозяйки дома.
– Будет и власть, власть Советов! – уверенно сказал Федор. Затем, несколько поколебавшись, добавил: – Если, конечно, большинство на съезде встанет за это. И мир будет, если захотят…
Почувствовав в голосе Федора неуверенность, Хасап окончательно потерял спокойствие. Его пальцы опять сжались в кулаки, которыми он тихонько стал бить по коленям.
– Ты тоже был на том съезде, Федор? – спросил Хасан, почему-то понизив голос до шепота.
– Был. Я делегат. Говорят, там сегодня будет выступать Киров. Слыхал о нем?
– Киров? Киров здесь? – вырвалось у Хасана.
Он не раз слышал это имя, и ему очень захотелось увидеть Кирова. Киров должен, обязательно должен поддержать горцев. Когда он прислал своих людей, то ингуши ведь отказались идти на Петроград, отказались выступить против большевиков! Весь полк отказался!
– Федор, а как бы мне попасть туда?
– Куда? На съезд?
– Да. Мпе очень хочется послушать Кирова.
– Э-э, парень, это невозможно и очень опасно. Во-первых, на этом съезде нет ни одного ингуша и чеченца, их не пригласили. Ясное дело, съезд ведь созвал Рымарь да его сподручные. Во-вторых, если кого из ваших увидят в Моздоке, едва ли выпустят живым.
– Не только в Моздоке, и в станицах не дай бог показаться, – добавила жена и просительно взмолилась: – Езжай домой, пока голова цела, сынок, здесь опасно. Себя не жалеешь, так хоть мать свою пожалей!
Хасан приуныл. Вернуться, так и не узнавши, что задумали казаки? Что люди скажут?…
– Вот бы реку перейти, в Моздок попасть… – проговорил он, вопросительно глядя на Федора.
– Через реку если только на крыльях… Там такая охрана на мосту поставлена…
Все дороги, выходит, перекрыты. Кроме одной: что домой ведет. Да и та небезопасна. Казаки, они всюду рыщут.
В комнате наступила тишина. Словно придавленный темпым потолком, Хасан опустил голову. Хозяйка не предлагала ложиться спать ни мужу, ни гостю. Чуть забрезжил рассвет – Хасан поднялся.
– Поторапливайся, жепа, – сказал Федор. – Мне тоже пора. До съезда надо у себя на заводе побывать.
– Свез бы Нюрке пару охапок сена, – укоризненно сказала хозяйка. – Травинки у них нет.
Женщина говорила, а сама все на Хасана поглядывала, словно думала: «Уезжай-ка ты подобру-поздорову, не ровен час беду на нас накличешь!»
– Отвезу, так и быть. Собирай скорей поесть.
– А где Нюрка? – спросил Хасан. Ему уж давно хотелось узнать о ней, да новости, которыми его ошарашил Федор, отвлекли его.
– Нюрка замуж вышла, – недовольно буркпул Федор. – Не захотела больше с нами оставаться. Я отговаривал ее, время вон какое, не поймешь, чего делается. Переждала бы чуток…
– Чего ждать-то? – донесся от печи голос жены. – Девка по душе себе пару нашла, а ты все покою не даешь.
– Хороша пара, Рымарев хвост! Чем юлить вокруг офицерья, лучше бы о скотине своей позаботился. Из отцова дома выделился, а сам ни в чем толку не зпает. Никудышный домишко построил, и то всем миром ему помогали… Не хозяин он.
– Ладно уж. У самого-то хозяйство хуже некуда.
Федор молча вышел. Хасап последовал за ним.
– Делать нечего, – вздохнул он. – Надо домой пробираться.
Приникнув к уху Хасана, Федор прошептал:
– Погоди, что-нибудь придумаем…
4
Телега со скрипом подскакивала на кочках и наконец остановилась. Спрыгнув на землю, Федор быстро пошел. Шаги скоро затихли, и послышался женский голос. Хасан узнал – это Нюрка.
– Как ты рано приехал! – сказала она.
– Приехал, чтобы твоя корова не околела с голоду.
– Не ворчи, – попросила Нюрка. – Заводи лучше телегу во двор, небось ведь сено привез?
Федор ne ответил на ее вопрос.
– Хозяин-то твой дома? – сердито спросил он.
– Нету. И не ночевал. Не знаю, куда подевался.
– Где ему быть? С офицерьем крутится. Ждет, как собака, кто кость послаще кинет.
– Может, и так, – ответила Нюрка тоном полного безразличия и добавила: – Так заводи телегу, я сейчас вилами живо его поскидаю.
Телега тронулась.
– Не нужны вилы, – сказал Федор.
– А как же иначе?
– Руками бери.
– С чего это руками?
– Сейчас узнаешь.
– Не пойму я тебя. Есть вилы, а сгружать руками, где это видано?
– Там, под сеном, человек лежит.
– Какой еще человек? – удивилась Нюрка.
