1Белозерск, 1982 г.
Автобус остановился у столовой, и летчики, засовывая в планшеты недочитанные газеты, книги, журналы, быстро покидали салон. Капитан Николай Громадин выходить не торопился: пока ехали из города до гарнизона, он вздремнул и теперь никак не мог освободиться от ленивой истомы, расслабившей все тело, приглушившей ночные противоречивые мысли. Вспыхнувший вчера спор на разборе летно-тактических учений и прямой вопрос командира полка поставили Николая в тупик, он не смог ответить с ходу и мучился почти всю ночь. Дернул его черт полезть в свару, затеянную правым пилотом Артемом Симоненковым! «Правак»-то быстро вышел из нее, а отдуваться пришлось Николаю…
Комиссия округа, проводившая ЛТУ,[1] дала высокую оценку трем экипажам, выполнявшим пуск ракет по дальним целям. Командир полка зачитал приказ, в котором всем летавшим на пуск ракет, объявил благодарность. Вот тут-то Артем и брякнул:
— В Афганистан бы их. Они показали бы душманам, где раки зимуют.
В зале засмеялись. Все знали, что в отобранную комиссией наугад тройку попали два самых отстающих экипажа, и, если бы «противник», соседний полк противовоздушной обороны, не подыграл им, вряд ли бы ракеты попали в цель.
— Кто-то что-то сказал или мне показалось? — отозвался командир на реплику и повел по залу взглядом. Остановил на Симоненкове. Тому ничего не оставалось, как подняться.
— Так точно, товарищ полковник, не показалось. Это я выразил восторг нашими умельцами: и мощную систему ПВО преодолели, и в самое яблочко ракеты послали.
В зале снова засмеялись.
— И что-то насчет Афганистана? — Полковник хитро прищурился.
— Это я так, для сравнения, — дурашливо открестился от своей реплики Симоненков.
— А мне показалось, что ты туда хочешь вместо курсов командиров кораблей, — заставил полковник проглотить горькую пилюлю. Но Симоненков был не из тех, чтобы поперхнуться.
— Не-е, — замотал он головой. — Меня еще со «Стингерами» не научили бороться.
— Вот как? — удивленно вскинул брови полковник. — А я считал ваш экипаж одним из передовых.
— Так оно и есть, — согласился Симоненков, — можете не сомневаться. Что же касается «Стингеров», то всякие там ограничения, запреты существуют…
— Так, — многозначительно проговорил полковник и прошелся по залу. — Ну и как же вы с этими ограничениями, запретами боретесь?
Вопрос был поставлен прямо, и Николай знал: полковник потребует и прямого ответа, а это значило, что Симоненков должен раскрыть те отступления от инструкций, к которым иногда прибегали в экипаже, чтобы пощекотать нервы «противнику» или проверить свои способности в усложненных ситуациях.
— У «правака», товарищ полковник, слишком прав мало, — выкрутился Симоненков.
— А что командир экипажа скажет на это? — смерил строгим взглядом полковник Николая.
— А что говорить? — поднялся Николай. — Симоненков правильно сказал о наших умельцах, успешно преодолевших все преграды. Конечно, приятнее получать благодарности, чем нагоняи. Но кого мы обманываем? И как мы будем выглядеть, если попадем в реальную ситуацию?
— И что вы предлагаете?
— Летать по совести. Учиться тому, как написано у нас в классе тактики на плакате, что требуется на войне.
— Так, — полковник качнулся на носках начищенных до зеркального блеска полуботинок. — Хорошо. Очень хорошо, что вы печетесь о своей боевой выучке, недовольны упрощенчеством. Кому еще не нравится наша музыка, как спросил лев в том анекдоте о зайце?
Зал притих.
— Что же вы замолчали? Или только Громадин, как он выразился, хочет летать по совести?
— Все! — вдруг загудел зал.
— Отлично, — улыбнулся полковник. — Теперь слышу — все. И могу обрадовать вас: есть возможность учиться военному делу настоящим образом. Только не у меня в полку. У меня — как в инструкции написано: крен — не более сорока пяти градусов; кто нарушит — на всю катушку; и ракеты будем пускать пока без радиолокационных помех — за вас боюсь: шандарахнете невзначай по городу, судить будут. Интересуетесь, где? Скажу. Сегодня пришла разнарядка на экипаж в Кызыл-Бурун для испытания боевой техники. Вот где имеются все возможности летать как хочется. Кто первый? Только не все сразу…
Ах, как Николаю хотелось поднять руку. Испытывать новое боевое оружие, полеты на предельных режимах, проверка своих сил, способностей, мастерства; прекрасная перспектива попасть потом на завод или в КБ испытывать новые самолеты. Но… он знал, что такое Кызыл-Бурун: пустыня, жара выше 50 градусов в тени, привозная вода, привозное продовольствие… И другие знали — никто руку не поднял.
— Ну что же вы? — подначивал командир полка. — Или красивый город, приличная квартира с раздельным санузлом и горячей водой дороже того, чтобы летать по совести?..
У Николая и теперь лицо горело, словно от пощечины. Как он сдержался, чтобы не дать согласие? Наталья не простила бы… За десять лет службы это был бы четвертый переезд. В собственной квартире еще не жил, по чужим углам скитался. И с Натальей, с Аленкой. А здесь уже выделена двухкомнатная в новом доме, который обещают через месяц заселять. Наталья сразу же поедет к родителям за Аленкой — ее пришлось при переезде оставить из-за отсутствия жилья…
Нет, правильно он сделал, что не дал согласия: Аленка — болезненная, худенькая. И Наталью жаль. За свои 23 года она, по существу, ничего хорошего не видела: родилась в деревне в многодетной семье, где пришлось от темна до темна и в поле спину гнуть, и дома по хозяйству помогать. Когда Николай впервые увидел ее, сердце сжалось от жалости. Юная, красивая, а одета словно нищенка: в поношенной фуфайке с чужого плеча, в громадных резиновых сапогах и с двумя ведрами на коромысле.
— Разрешите помочь вам, — предложил он искренне, без всякого намерения познакомиться.
Она вскинула на него черные, как два сверкающих агата, глаза, немного удивленные и сердитые, словно он собирался у нее что-то отнять.
— Вы из бюро добрых услуг? — спросила она с ехидцей после небольшого замешательства.
— Точно, — согласился Николай. — А как вы узнали?
— По радио слышала, — продолжала она издеваться над ним. — Сегодня по радио передавали. И приметы ваши описали.
— А у вас в селе и радио имеется? — решил и он не остаться в долгу.
— Представьте себе… — Она снова помолчала. — Говорят, установили исключительно из-за каких-то летчиков, которые квартируют в деревне. Потому что им некогда газеты читать: ночью они летают, а днем в бюро добрых услуг работают.
— Это точно, про нас, — рассмеялся Николай и снял с коромысла ведра. — Видите, как-никак цивилизацию вам несем.
— И ловко у вас получается, — сказала она, видимо, о ведрах, а не о цивилизации. — Вы спортсмен? — Девушка окинула его более дружелюбным взглядом, в котором Николай уловил и заинтригованность.
— Тоже по совместительству. В свободное от полетов время занимаюсь легкой атлетикой, гимнастикой, парашютным спортом. А по праздникам даже в хоре пою. Не по таланту, а по приказу, разумеется. Хотите к нам в самодеятельность записаться?
— Тоже петь… по приказу?
— Не только петь. У нас есть и драматический кружок, и танцевальный, и акробатический, — вполне серьезно сказал Николай. — Выбирайте, как говорится, по вкусу.
— К сожалению, свободным временем не располагаю, — вздохнула девушка.
— Ох уж эта ссылка на нехватку времени. А у кого его в избытке? У нас, летчиков? Вы сами сказали, что даже газету некогда почитать.
Они вошли во двор. Небольшой домишко, сараюшко, корова во дворе в огороженном слегами загоне. Из окна на Николая уставилось три пары черных, как у девушки, глаз. Чумазые малыши с интересом наблюдали за летчиком, расплющив о стекло носы.
Девушка сняла с плеча коромысло, взяла у Николая ведра.
— Спасибо. — Чувствовалось, она спешила его выпроводить, стыдясь бесцеремонных братцев, которые теперь не только глазели, но, похоже, и высказывали свои соображения по поводу «жениха». Девушка сделала строгое лицо и мотнула головой, давая знак убраться, но пацаны не отреагировали, еще нахальнее прильнули к стеклу. — До свидания, — попрощалась девушка.
Николай протянул руку:
— До скорого. Приглашаю вас на концерт. Уверяю, у нас приличная самодеятельность. Придете?
— Возможно, — не совсем уверенно дала она согласие.
— Буду ждать. Как вас зовут?
— Наташа.
— Вот и отлично. А меня — Николай…
Так состоялось знакомство. А через полгода они поженились…
Николай дождался, пока все вышли из автобуса, и поднялся.
