1
3
4
5
6
7
8
1
2
4
5
7
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
21
22
24
25
26
1
Огромное алое солнце, похожее на раскаленный шар, лежало на вершине розового облака, будто перегретого жаром светила. А выше нежно-серебристым пеплом застыли редкие слоистые облака... Все вокруг приняло красноватый оттенок — и крыши виднеющегося вдали села, и деревца на краю аэродрома, и даже закамуфлированные пятнистой окраской бомбардировщики.
— Солнце красно вечером — нам бояться нечего, — изрек штурман самолета старший лейтенант Штанев, подходя к командиру экипажа сержанту Хрущеву, стоявшему невдалеке от своего самолета и с явной заинтересованностью поглядывавшему на закат.
Они были одногодками, но судьба распорядилась так, что Штанев закончил военное училище штурманов три года назад, а Хрущев — летное училище в самый канун войны. Несмотря на сержантское звание, командиром экипажа согласно существующему положению назначили пилота: так уж повелось в авиации и на флоте — командует экипажем тот, кто управляет машиной.
— Похоже, не верна твоя поговорка, — возразил сержант. — Есть чего бояться — видишь, какая наковальня поднимается? Быть грозе.
— Ну так и что? Гроза не фронтальная, обойдем. В подтверждение слов штурмана заработали моторы на одном самолете, затем на другом. А вскоре весь аэродром дрожал от могучего грохота. Бомбардировщики один за другим стали выруливать на старт. Хрущев проводил их взглядом и, когда последний скрылся в предвечернем мареве, достал портсигар.
— А нам, должно быть, командир полка снова сюрприз приготовил, — подвел итог штурман. — Какую-нибудь малоразмерную цель уничтожить или на разведку лететь.
Хрущев не ответил. Он и сам давно догадался, почему их экипажу приказали задержаться со взлетом. Майор Омельченко особенно выделяет их экипаж — самые трудные задания поручает только им. Улыбается при этом: «Вы везучие». Что правда, то правда: вот уже год воюют и, как говорится, бог миловал — все живы и здоровы.
Правда, самолет их не раз подбивали, однажды даже горели, но все обошлось хорошо. Зато на их счету три сбитых «мессершмитта», десятки уничтоженных танков, орудий, автомашин. Но везение — штука изменчивая: может быть, где-то уже припасен и твой снаряд, твоя пуля, от которых не уйти. Но не об этом сейчас кручина: по сообщениям Совинформбюро положение на фронте очень тяжелое, фашисты развивают наступление на Сталинград.
Хрущев помял пальцами папиросу, сунул в рот и собрался было идти покурить за хвост самолета, когда увидел мчащуюся к их самолету командирскую эмку. Майор Омельченко выскочил из машины на ходу и, нетерпеливо выслушав рапорт о готовности самолета и экипажа к выполнению задания, энергично прошагал к выстроившимся в шеренгу штурману и стрелкам.
— Сколько бомб взяли? — спросил майор у Штанева.
— Как приказано, товарищ майор, шесть ФАБ-сто и две ФАБ-двести пятьдесят, — ответил старший лейтенант.
— Двестипятидесятикилограммовые снимите, — приказал командир и протянул руку за картой. — Полетите далеко — в Белоруссию. — Он указал точку на карте. — Вот сюда. Выход на цель точно в час тридцать. Обозначение цели: пять костров в линию с востока на запад и два по бокам — посадочное «Т». Плюс ко всему — две красные ракеты. Только после этого дашь команду прыгать. — Омельченко обернулся и Хрущев со штурманом увидели возле эмки молоденькую русоволосую девушку в голубеньком платьице в горошек, с ватником в руках и рюкзаком у ног. — Это ваш новый член экипажа, вернее, пассажир, — пояснил Омельченко. — Доставить в целости и сохранности. Выбросите ее и повернете вот на эту станцию. Отбомбитесь и — домой. — Омельченко вернулся к девушке, пожал ей руку. — Ни пуха ни пера!
— Спасибо, — поблагодарила пассажирка чуть заметным поклоном.
Омельченко сел в машину и уехал. Девушка взялась за рюкзак, чувствовалось, он не легкий, и Хрущев шагнул к ней.
— Разрешите. — Сержант одной рукой взялся за лямки рюкзака, легко поднял — ему с его силенкой и не такое приходилось поднимать — и понес к кабине стрелков.
— Сурдоленко, разместишь, — приказал он старшему сержанту. — И о девушке позаботься — чтоб сидеть было удобно...
Штурман с техником по вооружению принялся снимать лишние бомбы. Хрущев помог им, выгрузили бомбы на тележку и отвезли их на специальную площадку. Теперь можно было покурить.
За хвостом самолета у врытой в землю урны стояла их юная пассажирка и раскуривала папиросу. Сержант направился к ней, чтобы договориться о порядке работы в воздухе.
— Командир, сагитируй ее остаться в нашем экипаже, — бросил вслед Штанев. — Я из нее такого штурмана сделаю!
Хрущев приостановился.
— Боюсь, Яша, ты в первом же полете с ней потеряешь ориентировку...
Девушка сделала вид, что не слышит их подначек, смотрела куда-то вдаль. Подходить к ней стало как-то неловко, и Хрущев остановился поодаль, закурил. Она глубоко затягивалась, как заправский курильщик, неторопливо, с наслаждением выпускала дым. Густая копна русых волос спадала на плечи. Носик чуть вздернут — гордо, независимо; губы сочные, яркие — совсем девчоночьи. На вид ей было не больше восемнадцати. «Да, судьба ее не из легких — прыгать в тыл к фашистам. Ведь всякое может быть», — с тревогой подумал Хрущев, исподволь поглядывая на нежданную пассажирку.
Девушка словно прочитала его мысли, повернулась.
— Товарищ сержант, идите вместе покурим, заодно я хочу спросить у вас кое о чем.
«А она не из робкого десятка, — отметил сержант. — Собственно, другую и не послали бы. Притом — одну». Раньше Хрущеву доводилось видеть подобных пассажиров. Их
выбрасывали в тыл врага по три, четыре человека, в основном мужчин. А эту, совсем девчушку, — одну.
— Во сколько полетим? — деловито спросила девушка, взглянув на свои ручные часики и, спохватившись, представилась: — Эльза.
— Иван Хрущев, — ответил сержант. — Полетим скоро... Эльза — из немцев Поволжья? — задал он первый пришедший на ум вопрос — не молчать же...
Девушка чему-то улыбнулась, отрицательно покачала головой.
— Из Белоруссии. Гостила у родственников, а тут война... Теперь вот таким путем приходится домой возвращаться. — В ее удивительно синих, как весеннее небо, глазах играли смешинки. Нашел о чем спрашивать... Она папе с мамой не скажет теперь, кто она, куда и зачем летит. И он решил подыграть ей:
— Надолго домой?
— А это от вас будет зависеть. Судя по сводкам — надолго. Прилетайте в гости. Встречу как старого товарища.
— Что ж, может, и прилечу — на войне всякое бывает.
Он сказал просто так, чтобы поддержать разговор, не думая и не предполагая, что в судьбах бывают самые невероятные свершения.
Их беседу внезапно прервал упавший с высоты гул самолета — нудный, с прерывистым завыванием. Запоздало спохватилась сирена, и все, кто был у самолета — штурман, стрелки, авиаспециалисты, — кинулись бежать к бомбоубежищу. Хрущев бросил папиросу и тоже приготовился к спринту, но, глянув на девушку, смутился: она спокойно выпустила изо рта дым и насмешливо поглядывала то на убегавших, то на их командира.
Что это с ними? — спросила, будто не понимая.
— Видите ли, — неуверенно проговорил сержант, не зная, как выйти из щекотливого положения, — думаю, что и вам будет не лишним воспользоваться бомбоубежищем — чем черт не шутит...
— Так это же «фокке-вульф», разведчик, — упрекнула летчика девушка. — Разве вы по хулу не узнали?
Хрущев поразился ее слуху: в небе и в самом деле появилась «рама». А разведчик, конечно же, бомбить не станет. Наверное, прилетел сфотографировать аэродром. Очень вовремя угодил — пусть фотографирует, когда наши самолеты почти все в небе.
Зенитки открыли огонь. «Фокке-вульф» покружил немного и удалился восвояси.
— Так вот о чем я хотела вас спросить, — вернулась к прерванному разговору девушка, — как зависит длина взлета и посадки вашего самолета от наклона взлетнопосадочной полосы? Конкретно: когда быстрее взлетит самолет — в гору или под гору?
— Разумеется, под гору.
— Почему?
— Потому что под гору он быстрее наберет необходимую для отрыва скорость.
— Выходит и под ветер он быстрее оторвется?
— Нет. Скорость берется относительно воздушной массы, а не земли; так что под ветер самолету потребуется больше времени для разбега.
— Понятно, — кивнула девушка и пояснила: — Это я на случай, если к вашему прилету придется площадку подыскивать.
