Кавказ! Далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной!
М. Ю. Лермонтов
1
Знойным выдалось лето: с мая уже наступила устойчивая жара. Полуденное солнце, казалось, остановилось над распадком, чтобы вконец утомить бойцов, двигающихся крутой и ухабистой дорогой с неторопливой усталостью, высоко поднимая заношенной обувью серую пыль.
В нестройной людской колонне плелся обоз, надоедливо поскрипывали загруженные скарбом подводы. Скалистый кряж тянулся слева от бойцов величественной недоступной стеной.
Василий Тимофеев, высокий, широкоплечий командир двадцати трех лет от роду, уверенно вел свой отряд. Он понимал, что люди устали, сам чувствовал свинцовую тяжесть в ногах и считал, что давно уже требовался отдых всем — и крепким, и менее выносливым: отправился отряд на задание затемно, задолго до рассвета, и вот полдня как в пути, и не по гладкой, столбовой дороге, а по той, что и козам пройти нелегко.
Но Тимофеев продолжал настойчиво вести бойцов за собой, время от времени вытирая с загоревшего пыльного лба горячий пот. «Ничего, скоро выйдем в безопасное место, — мысленно Василий подбадривал себя и измученных бойцов, — и тогда сделаем передышку. Где-то тут, неподалеку, должна быть река, там и надо устраивать привал. Только там, у горной шумливой реки, освежившись холодной водой, можно будет взбодриться, снять с плеч усталость. И об отдыхе, и о безопасности обязан позаботиться командир отряда».
Вспомнились молодому командиру предостерегающие напутствия Серго Орджоникидзе, Чрезвычайного комиссара Южного фронта: «Учтите, десяток хорошо знающих местность бандитов могут преградить путь целому полку». Тимофеев едва заметно шевельнул в улыбке губами: не одного его, Василия, поражали меткие слова Григория Константиновича, знавшего эти края, исколесившего их вдоль и поперек. Тому, кто воевал в горах, известны преимущества тех, кто занял позицию наверху: как бы ты ни хорохорился, как бы ни превосходил противника в силе, ничего с ним не сделаешь — будет держать тебя внизу на нужном расстоянии. И только посмей подойти поближе — не станет попусту использовать боеприпасы, камнями может забросать.
«Нет уж! Такого не допущу!» — настраивал себя Василий.
Из глубины распадка донесся шум горной реки и повеяло долгожданной прохладой. Тимофеев перехватил взгляд идущего рядом Алексея Соколова.
— Водой запахло, комиссар! — Василий расправил плечи, вздохнул с облегчением.
— Да, пора бы быть реке, — ответил сдержанно Соколов. — Думал, еще до полудня доберемся. Припозднились, однако. — Легкое осуждение слышалось в голосе комиссара.
— Эх, Алексей, какой уже день бойцы толком не отдыхали, — взял людей под защиту командир отряда.
— Ясное дело, не стальные, — согласился Соколов, собрав на высоком загоревшем лбу морщины. — Вот прогоним всех интервентов, тогда переведем дух.
Василий молча кивнул.
Сквозь хвойные ветки показалась река.
— Привал!
Бойцы охотно передали по цепи долгожданную команду. И тут же стали располагаться на привал. Расселись на густой траве, тянувшейся зеленым ковром вдоль петляющей реки. Сворачивали самокрутки с суетливой поспешностью. Кое-кто пошел к воде.
Все здесь было необыкновенным: шумливая, с голубизной, река, хвойная зелень и снежные вершины по соседству.
Разговорились.
— Глянь-ка, этак и мы повторим суворовский поход, — шутливо начал немолодой красноармеец. — Только вместо Альп — наши горы, Кавказские, а не иноземные.
— И тогда, и теперь наш российский мужик — семижильный, — поддержал другой без хвастовства. — Мы завсегда пожалуйста. Была бы команда.
— К снежным вершинам идти не придется, — рассудительно заметил молодой боец.
— Это почему же, интересно?
— Иноземцам туда не забраться.
— Неужто?
— Кишка тонка.
— Молодец, Ващенко. Верно сказал. Скопом германцы берут.
— Комиссар рассказывал, — оживился Ващенко, молодой боец, сухопарый, с густыми каштановыми волосами, — приезжали как-то на Кавказ иностранные альпинисты. Повел их на Эльбрус горец. И представьте, он забрался на вершину, а иностранцы… остановились на полпути — ни живые, ни мертвые.
— Ну и ну! Комиссар Соколов многое знает.
— Еще бы. Жил среди гор. И специальность горную выбрал, — невольно хвалил комиссара Ващенко. — Горный инженер.
Долго ли длился привал, а уже засверкали на загоревших лицах улыбки, горный ветерок наполнил легкие бойцов свежим воздухом.
…Тимофеев прошел с Соколовым к крутой троне, которая уводила влево от реки и терялась из виду за серыми выступами скал.
— Здесь подводы не пройдут, — сказал командир отряда, задерживая взгляд на узком коридоре теснины. — Придется коней распрягать. Возьмем с собой наверх самое необходимое. А внизу оставим пост. Горы есть горы — надо быть начеку. — Василий как бы рассуждал вслух. — Так ведь? — И смотрел на комиссара, стремясь по лицу его понять: согласен ли Алексей с доводами командира или у него на этот счет другие соображения? — Но главное — мы должны определить все четко. Вот что я предлагаю и думаю, идею мою ты поддержишь. — Они встретились глазами, и во взгляде Соколова Василий уловил одобрение.
Он предложил разделиться на две группы и подняться наверх с двух сторон, и боевые действия начинать лишь тогда, когда окружат отряд противника, по условному сигналу.
— Горцы в старину в таких случаях зажигали на сторожевых башнях сигнальные костры, — посоветовал Соколов.
— Ну что ж, и мы воспользуемся этим сигналом горцев, — одобрил предложение комиссара Тимофеев. — Главное — не дать противнику обойти нас с тыла.
— Понятно. Так и сделаем.
После многолетней дружбы они понимали друг друга с полуслова. Не без того, бывало, и спорили тоже, особенно поначалу, когда только-только налаживались взаимоотношения: оба молодые, оба горячие. Алексей Соколов, правда, постарше лет на пять, но никогда не утверждал, что знает жизнь лучше. Они старались друг друга дополнять, а при случае и поправить, если возникала такая необходимость.
Их дружба прошла через суровые испытания. Не одну сотню верст прошагали Василий и Алексей по крутым, подчас едва доступным горным тропам. В боевом строю с первых дней революции, вместе с самого рождения Красной Армии: воевали против белогвардейцев и казачьей контрреволюции, участвовали в боях за Царицын и Астрахань, освобождали Северный Кавказ и Закавказье. Вместе в составе 11-й армии с октября восемнадцатого года, когда советские части и отряды, действовавшие в западных районах Северного Кавказа, и войска Таманской армии приказом по Южному фронту были объединены в одну мощную войсковую группировку.
Вскоре Василия Тимофеева назначили командиром подразделения, а затем направили на учебу. Занятия, однако, пришлось вскоре прервать: нужно было защищать революцию. Благодатный Кавказский край манил иноземных завоевателей: англичане оккупировали Батум и Сухум, в персидском порту Энзели находились военные суда США, Англии, Франции, Италии. На тифлисский вокзал прибывали эшелоны германских войск. Один за другим выгружались немецкие суда в потийском порту — с танками, самолетами, артиллерией, пехотными и кавалерийскими полками. Антанта вводила в дело свежие силы, норовя отторгнуть Закавказье от России.
— Рассчитывают задушить революцию, — делились мнениями друзья между боями. — Голодом сломить нас хотят. Думают — подержат месяц, другой, третий… не выдержим. И военной техникой намереваются запугать.
— А все оттого, — горячился Василий, — что не знают нас. Нет, не знают. И не хотят понять, да что там понять — не признают нас! Отец мой говорил: «Найдется и на черта гром». Верно! Нет, не из хлипкого мы десятка, господа!
Алексею нравилась горячность молодого друга, вызывали добрую улыбку его подчас категоричные суждения, а уверенность в правоте — покоряла.
— Ты прав, Василий, — согласился Соколов. — У европейцев расчет особый. Особый, дружище. — Алексей повторил слово «особый», как будто на этом слове намеревался сосредоточить внимание собеседника. — Кавказ, рассудили они, не только многонационален, но здесь люди разной веры: мусульмане, христиане, язычники, А поэтому веди политику посноровистей, похитрее…
— Политику кнута и пряника.
— Разумеется. Такая политика, — говорил Соколов, — рано или поздно потерпит крах. Люди, скажу тебе, дружище, какими бы ни были доверчивыми, простодушными, верят до поры. Владимир Ильич и в национальных вопросах учит действовать осторожно и обязательно проявлять максимум доброжелательности к мусульманам. К местному населению, к их обычаям, значит. Мне, выросшему на Кавказе, не раз приходилось сталкиваться с этой проблемой. Всякого рода возникали между людьми стычки. Не только на национальной почве, но и на религиозной.
