Будем Жить - Лиза Королева

Холодно. Ужасно холодно и темно. Одной ногой Саша Соколов стоял на подножке полуторки, чтобы хоть немного видеть дорогу и в случае чего выпрыгнуть из кабины. Свет фар строго запрещён, бензина все меньше и меньше, еле хватит доехать до деревни. За спиной раздался тихий детский плач, а потом голоса, тоже детские, которые успокаивали плачущего ребёнка и просили немного потерпеть. Саша должен был что-то сказать им, наверное, но не мог думать ни о чём другом, кроме дороги. А ещё ему было ужасно холодно.

Чтобы немного согреться, остановил машину и, стоя на ледяном ветру, обмотал руки тряпками, смочил их остатками керосина из лампы, чудом уцелевшей, и поджёг. Запрыгнув снова на подножку, схватив баранку, продолжил свой путь.

Вдруг резкий звук ломающегося под весом машины льда прервал его тревожные мысли. Всё произошло так стремительно, что Саша не успел выпрыгнуть… Он и дети, маленькие дети, которые даже плакать уже не могли от холода, они все пошли на дно Ладожского озера…

– Нет! – силился крикнуть Саша, но что-то мешало ему. Перед глазами возник образ маленькой девочки. Тася! Она смотрела на него своими большими по-детски доверчивыми, чистыми глазами. Затем он услышал её голос:

– Только не умирай! Будем жить! Ты обещал!

Саша открыл глаза. Холодный пот катился по лицу. Шум в ушах казался стуком метронома, это стучало его сердце. Глубоко вздохнув, огляделся. Сознание постепенно возвращалось. Узкая койка, на которой лежал, была сооружена на скорую руку в госпитале, в лесу, недалеко от деревни, куда так спешил Саша доставить детей блокадного Ленинграда. Листы серой бумаги рассыпались по колючему одеялу – дневник, который Саша вёл все дни войны.

Кошмары мучали парня уже которую ночь. Но описывая те события, Саша так глубоко погрузился в воспоминания, что навалившийся сон показался на миг страшной явью.

Дети не умерли той ночью, Саша смог доехать.

– Соколов! Сашка! Жив! – кричали бежавшие ему навстречу водители других машин. И тут он потерял сознание. Так Саша оказался в госпитале.

…Как только очнулся, сразу попросился спасать детей.

– Подожди, герой! Сил хоть немного наберись! Одни глаза да нос! – сказала прокуренным голосом медсестра. Из-за сильных ожогов и обморожений, полученных в ту ночь, тело Саши ныло невыносимо – пришлось подчиниться воле врачей.

Глядя на исписанные карандашом страницы, Саша снова вспомнил Тасины глаза, глаза восьмилетнего ребёнка, в которых, казалось, застыл весь ужас войны. Соколов отлично помнил их первую встречу. Маленькая и бойкая девчушка отказалась с ним ехать. Она с завидным упорством провожала более младших ребятишек в машину. Молоденькая студентка Аврора, худенькая, как подросток, с первых дней блокады помогавшая эвакуировать детей блокадного Ленинграда, нежно гладила рукой ярко-рыжие волосы девочки, перевязанные алой ленточкой, раздуваемые ветром, словно языки пламени:

– Тасенька, милая! Послушай меня! Надо ехать!

– Аврора, я так уже привыкла к тебе! Можно я потом?

…Каждый раз, приезжая в Ленинград за детьми, Саша искал глазами Тасю: так крепко запала она в его сердце, эта храбрая маленькая девочка.

Однажды Тася прибежала к Саше с большой книгой в руках, которую ей дала почитать Аврора (их много было в семейной библиотеке девушки, дочери заведующего кафедрой филологии одного из ленинградских институтов). Зелёные глаза Таси светились от счастья:

– Саша! Ты же Соколов? Значит Сокол! Смотри, что я прочитала: «Сокол символизирует не только победу, но и надежду для тех, кто в оковах или в плену, а также превосходство, силу духа, храбрость, стремление к свету и свободе». Вот! – Чтобы не опозориться перед Сашей, она несколько раз репетировала чтение, теперь выжидающе смотрела на него.

– Ого…Тася, это очень интересно.

– Ты не понял! Ты – наш символ надежды, мы ведь в блокадном окружении, словно в оковах! А ещё ты всегда спасаешь детей от верной смерти, даришь им жизнь, то есть свет и свободу! – взмахнула книгой в воздухе, так её переполняло это неожиданное открытие.

Именно так в свои двадцать с небольшим лет Саша получил прозвище «Сокол», которое подхватили сначала дети, а потом и взрослые. Из воспоминаний вырвал голос. В дверях госпиталя стоял его командир.

– Поднимайся, Соколов! Едешь сегодня в Ленинград через два часа.

И вот Саша снова спешил к детям, ждущим его в холодном Ленинграде. Оставалось совсем немного, последний пункт помощи и обогрева позади, бензина все меньше. На этот раз Саша почти не чувствовал холода. Его полуторка скрипела, пыхтела от перегруза на грани возможного. Нацарапанный детьми на борту машины Змей Горыныч с одной только правой головой, словно рычал, паря надо льдом.

Наконец, Саша увидел контрольный пропускной пункт, где должен был остановиться. Глушить мотор не пришлось, полуторка встала сама, когда закончился бензин. Саша спрыгнул на землю.

– Спасибо тебе, Сокол наш дорогой! – сказала бледная хрупкая девушка, подойдя к Саше. Это была Аврора. Она сжала бессильно руки, такие бледные, что Саша мог видеть паутинку вен под кожей, а потом опустила их.

– А я с подарками! Новый год скоро! – улыбнулся широко, во все зубы, желая поднять ей настроение, даже почувствовал, как быстро замерзшие губы его снова потрескались.

Аврора тяжело вздохнула, не в силах спросить, привёз ли он продукты, в которых дети нуждались сильнее всего.

– Муку тоже привёз, не переживай, – кивнул Саша, спуская на деревянную скамейку тяжёлые, но целые пакеты с мукой.

На лице девушки расцвела улыбка, а большая шапка упала ей на глаза. В этот момент прибежали ещё люди. Они обнимали его и расспрашивали о здоровье, поднимая шум, перекрывающий

городское вещание, спрашивали о детях, которые были с ним в последнем заезде. И все это время разгружали машину.

– Боже милостивый, это мандарины…– сказала слабым голосом женщина с обмороженными щеками, когда увидела в ящиках оранжевые фрукты. Все замолчали. Эта тишина не была тяжёлой, нет. Люди боялись, что это чудо просто исчезнет. Истощённые руки потянулись к ярким шарикам, каждый из которых сиял, словно маленькое солнце, в серой и тяжёлой жизни всех, кто жил сейчас в состоянии войны. Слишком волшебно и непривычно. Морозный воздух медленно напитывался невероятным ароматом. Он пьянил, кто-то даже прослезился…

Саша, сам с трудом сдерживая слёзы, подошёл к Авроре, тихо коснулся её руки:

– Где Тася? Она…

– Жива! Сегодня была её очередь нести дежурство на крыше дома, наверное, спит. – Саша с облегчением вздохнул. Он незаметно поправил самый ценный и дорогой подарок, который прятал на груди под тулупом.

Вдруг в этом мандариново-морозном воздухе он