услышал своё имя. Это была Тася:
– Сокол! Родненький!
Юноша вскинул голову, а потом побежал навстречу. Тася была завернута в большой тулуп своего отца, погибшего в первые дни блокады во время артналёта, в белую пушистую шаль, делающую её похожей на сугробик. Подхватив девочку на руки, прижав к себе, он пытался проглотить давящий комок в горле. «Доченька…», – так хотелось ему сказать это вслух. За эти два года он уже не мыслил жизни без этого маленького ангела, дающего ему силы бороться с трудностями и спасать другие жизни.
– Я так боялась…думала…думала, ты утонул. Тебя больше месяца не было! – девочка шептала прямо на ухо, обдавая его своим горячим дыханием.
– Ну что ты…все хорошо…я вернулся, смотри…– сжал её шаль, а потом снова сильно прижал к себе.
– Говорят, ты сегодня стояла на крыше. Расскажешь? Ты такая молодец…
– Стояла. Три зажигалки потушила. Потом вместе с Витей помогали Марье Васильевне носить воду, – сказала спокойно, не по-детски серьёзно, и замолчала.
– Хорошо…малышка…– Саша поставил Тасю на ноги, а потом аккуратно достал из тулупа свёрток.
Девочка подняла брови, поправила шаль. Взяла свёрток в руки и развернула.
– Это перепел. Сегодня поймал, прямо перед тем, как выехать. Так что спрячь его и бегом домой, готовь себе суп, а то совсем исхудала…
– Нет! Я не буду есть его одна! Это неправильно!
– Это нужно тебе, чтобы выжить. Тася, не упрямься. У тебя уже почти глаза не закрываются от истощения…– Саша опустился на колени, пытаясь вразумить её.
– И что? Я хочу поделиться со всеми! Ты хоть представляешь, каково это? У нас дети по пути к Неве замерзают и умирают! – подошла и толкнула рукой в грудь, хотя сама чуть не упала
назад, поскользнувшись. Саша придержал её и снова тяжело вздохнул.
– Я обязан тебе помочь. Перепела не хватит на всех. Ведь ты… ты, Тася, для меня уже больше, чем обычный ребёнок. Ты должна заботиться о себе. Ты должна жить!
– Я уже давно не ребёнок! – сказала твёрдо она. – Сокол, я не могу съесть его одна, зная, что кто-то в этот день умрёт от голода. Я не спасу всех, но я по крайней мере постараюсь!
– Хорошо…прости меня, я был не прав. Взрослые… мы ведь можем иногда ошибаться, – улыбнулся ей ласково.
– Тася! Саша! – раздался вдруг детский голос.
К ним подошёл совсем маленький мальчик лет пяти. После смерти мамы и двух сестрёнок он ходил за Тасей, словно тень. В огромных чёрных глазах на истощённом личике было столько мольбы.
В руках он что-то держал, крепко сжимая.
– Привет, Витя. Что там у тебя? – сказала Тася.
Саша увидел, что руки мальчишки были исписаны какими-то цифрами. Номера очереди за хлебом…
– Ириски! У Бадаевских складов, которые горели, там все ещё земля сладкая! Смотри, – Витя держал в открытых ладонях комочки земли.
– Попробуй! Очень вкусно! – предложил он Саше.
Саша взял двумя пальцами комочек земли и положил на язык. Она рассыпалась, в ней попадались маленькие камешки, но земля всё ещё, и правда, была сладкой. Горько было только от того, что это единственная сладость у мальчишки.
– Спасибо, Витя. Это очень вкусно. – Глаза ребёнка засияли от радости:
– Я ещё принесу, там много!
Саша улыбнулся ласково и обнял обоих ребят:
– Тася, я больше не могу оставить вас здесь. Сегодня вы едете со мной.
– Нет! Я останусь, с Авророй! Пусть Витя едет! – твёрдо сказала девочка.
– Ни за что не поеду без тебя, сестрёнка! – дрожащим голосом прошептал мальчишка.
Казалось, секунда ушла у девочки на то, чтобы принять решение, (слезы в глазах Вити, впервые назвавшего её сестрой, взгляд Саши) она не могла поступить иначе:
– Едем.
И вот снова холод. Снова дорога. И снова тихие голоса детей, а он в темноте пытается найти дорогу к знакомой деревне. Только теперь он ещё слышал тихие голоса Вити и Таси. Они пели, чтобы он не заснул.
– Маленькие мои, я вас никому не отдам. Теперь мы одна семья. Я должен жить, чтобы жили вы, – сказал Саша очень тихо, самому себе, пытаясь не прервать песню.
Словно читая его мысли, Тася улыбнулась и произнесла:
– Будем жить.
