— Все живы? — крикнул предгорсовета, близоруко щурясь; в суматохе с него сбили очки. — Давай, капитан, грузи своих и езжайте от греха!
Демин, Онезорг и Неля на глазах у притихшей толпы влезли в кузов, грузовик тронулся. И вдруг раздался жалобный крик:
— А Нюрку-то? Нюрку забыли! Как же вы, деточки?
Из людской гущи выбралась старуха и затрусила вдогонку за грузовиком. Перегнувшись через передний борт, Демин крикнул водителю:
— Подай назад!
Машина попятилась, и Онезорг с Нелей втянули Анну Константиновну в кузов. При этом из карманов у нее сыпались какие-то морковки, луковицы.
Толпа, погудев еще немного, рассеялась. Ушел и патруль. А председатель горсовета стоял один и горестно рассматривал свои очки. Теперь и второе стеклышко было разбито.
Грузовик ехал под ясной луной вдоль темно-синих сосен. Неля обтирала платочком кровь со щеки Демина. Осторожно трогая синяк под глазом, капитан говорил:
— Вот расскажи мне кто-нибудь год назад, что я буду немца защищать от своих, от русских, я бы даже обиделся. А ведь случилось. Еще и по физии схлопотал!
Он засмеялся и сморщился от боли. Немец молчал — его била нервная дрожь. Внимательно поглядев на него, Демин открыл свой чемодан, порылся в нем и вытащил бутылку водки. Налив до краев эмалированную кружечку, он протянул ее Онезоргу.
— На, выпей. Тебе сейчас надо.
Немец взял, но пить ему было трудно: зубы клацали о край кружки.
— Пей, пей, — серьезно советовал Демин. — Всю выпей, до самого дна. Это как лекарство: успокоишься, заснешь.
Онезорг выпил кружку до дна, ошалело помотал головой и улегся на дно кузова. Неля положила ему под голову вещмешок, накрыла плащом.
— И чего он вылез? — размышлял вслух Демин. — Исус Христос нашелся. Вот дурная башка!.. Но не трус, не трус.
— Виктор, — тихонько сказала Неля. — А что мы будем делать с Анной Константиновной? Куда ее девать?
Демин покосился на старуху, прикорнувшую в углу кузова, и пожал плечами. Вдруг Онезорг откинул плащ и встал в полный рост.
— Почему? Почему? — сказал он по-русски, но не удержался на ногах в подпрыгивающем кузове н шлепнулся на пол. Сидя, он продолжал уже по-немецки: — Почему на земле нет гармонии, нет справедливости? Я хочу исправить зло, хочу помочь. А на меня смотрят, как на бешеного волка. Если б я знал, что будет так тяжело. Господи, как мне тяжело!
Онезорг быстро и сильно захмелел, но водка, вместо того, чтобы успокоить, утешить его, еще сильнее растравила боль. Он ткнул пальцем в Демина:
— А хуже всех ты! Ты ненавидишь меня за то, что я немец. Но ведь немцы разные! Попробуй понять, разные! Хорошие, плохие, никакие. Они только говорят на одном языке. И русские разные. И французы, и турки. Есть хорошие, есть плохие.
Неля переводила, с опаской поглядывая на капитана: как он будет реагировать. Но тот слушал, не перебивая. А немец продолжал:
— Ты можешь думать обо мне, что хочешь, но я тебе скажу одну вещь: на войне я видел много страшного, много печального. Но чаще всего я буду вспоминать этого мальчика, который стрелял в меня. Буду вспоминать и жалеть, как своего сына!
Он замолчал, с вызовом глядя на Деми-на. Но капитан только вздохнул и сказал:
— Ложись спать… Гутен нахт.
Следующим объектом, подлежащим разминированию, был кузнечный цех большого завода. В войну оборудование демонтировали, вывезли, и завод еще не был восстановлен. За линией оцепления, обозначенной веревками с флажками и охраняемой солдатами, как всегда толпились любопытные. Тут же стояли и Неля с Анной Константиновной. С привычной уже тревогой Неля глядела туда, где громоздились кирпичные корпуса. А старуха допытывалась:
— Нель, а Нель! Почему народ не пускают?.. Это немец не велит?
Из двери кузнечного цеха вышел Демин с жестяным рупором в руке.
— Переводчик! — закричал он в рупор. — Давай сюда! Быстро!
Обрадованная неожиданным приглашением девушка помчалась к кузнечному цеху…
— Ты хотела присутствовать, — недовольно сказал капитан, — вот и вышло по-твоему. Тут какое-то осложнение, а по-русски он не может объяснить.
Они втроем стояли у железной двери, ведущей в подвал. Дверь была заперта на висячий замок, но из замка торчал ключ: открывай и входи. И замок и ключ заросли лохматой паутиной.
— Здесь поставлена мина-сюрприз, — говорил Онезорг, а Неля переводила. — Взрыватель сработает, когда попробуют открыть дверь. К двери изнутри прикреплена проволочка.
— Да это я понял, — нетерпеливо перебил Демин. — Дверь открывать не будем. Ацетиленом вырежем лючок и влезем аккуратненько… Но он что-то еще говорил!
Онезорг энергично закивал и снова заговорил — быстро, взволнованно. Неля перевела дрогнувшим от испуга голосом:
— Он говорит, что услышал тиканье… Думает, что это включился взрыватель с часовым механизмом.
— Часовой замыкатель, — механически поправил Демин.
— Он такого не ставил. Может быть, это сам капитан Шнайдер поставил, тайно от всех. А теперь часовой механизм включился. Оттого, что вы дотронулись до двери или до замка.
— Неприятно, неприятно, — нахмурился Демин. — Но лично я ничего не слышу. А ты?
Неля прислушалась и отрицательно покачала головой. Тогда Онезорг достал врачебный стетоскоп — костяную трубочку — и приложил раструбом к двери.
— Сейчас я тоже не слышу, — признался он.
Демин подошел поближе:
— Ничего не слышишь?
— Опять слышу!
Демин тоже прижался ухом к стетоскопу.
— Точно… Теперь и я слышу, — сказал он встревоженно. — Беги отсюда, Неля, в любую минуту может рвануть!
— Виктор! — сообразила вдруг Неля. — Это же ваши часы тикают!
— Какие еще часы? Не понимаешь, так… — он замолчал на полуслове. — А ведь правда, часы…
Большие, переделанные из карманных, часы на запястье Демина громко тикали, как будильник. Они-то и ввели в заблуждение бдительного Онезорга.
Неля засмеялась первой, за ней Демин, а за ними захохотал и Онезорг. Отсмеявшись, Демин приказал Неле:
— А теперь брысь под лавку. Начинаем работать.
Он первый раз говорил с ней шутливо — после того неприятного объяснения. И девушка обрадовалась.
…Узкое сиреневое пламя ацетиленовой горелки лизало дверь, взрезая железный лист, как консервную банку. Когда в двери образовалась большая круглая дыра, Онезорг с помощью Демина осторожно, чтобы ничего не стронуть с места, пролез внутрь. За ним полез и Демин.
…Неля опять терпеливо ждала за линией оцепления. Из дверей кузнечного цеха показались Демин и Онезорг. Демин крикнул в рупор:
— Отбой!.. Забирайте взрывчатку.
И две зеленые армейские повозки, запряженные гладкими лошадьми, двинулись к цеху, вывозить обезвреженную взрывчатку.
На сцене городского Дворца культуры стояли две койки — для Нели и для старухи. А койки мужчин помещались в зале. Стулья еще не были расставлены и громоздились в три этажа у задней стены. Деминская команда поднялась на сцену: там лежали их вещи, там имелся и стол с табуретками.
— Попроси у завклубом кипяточку, — сказал Демин Неле. Она пошла за сцену.
В гримерной на широкой полке перед зеркалом гудел примус: жена заведующего клубом жарила пирожки. Тут же на керосинке кипел большой медный чайник.
— Можно взять кипятку?
— Ой, ну что вы спрашиваете! — Жена завклубом была совсем молоденькая, лет восемнадцати. — Вы у нас еще переночуете?
— Нет… Через два часа машина.
— Жалко! Знаете, как приятно с интеллигентными людьми.
С чайником в руках Неля вернулась на сцену, сообщила:
— А его жена пирожки жарит, С зеленым луком и яйцами. Но не угостила!
— Они голоднее нас, — рассеянно сказал Демин. Он вертел в руках боксерские перчатки — тренировочные, восьмиунцовые. — Смотри, что у них есть! Я до войны увлекался. Второе место по области держал.
— А я был победитель школы офицеров, — подал голос Онезорг.
Демин обрадовался:
— Ну да? Давай побалуемся!
— А где другой пара?
— Нету. Одной обойдемся. На тебе правую, я левша.
Онезорг сиял мундир, Демин — гимнастерку, надели каждый по перчатке и подошли к Неле, зашнуровать. Завязывая шнурки, Неля удивлялась:
— Почему мужчины никогда не взрослеют? Вы же ужинать хотели.
— Да мы одну минутку, пока ты нарежешь… Давай, Рудольф!
— Виктор, а спина? — напомнила Неля.
Но мужчины уже стояли друг против друга в боксерской стойке. Они начали работать мягко, осторожно, делая выпады только рукой в перчатке, а открытой ладонью парируя чужие удары. Неля, нарезая хлеб, смотрела на них с веселым интересом.
Но постепенно темп боя и накал поединка усилились. Противники уже не улыбались, глаза их стали жесткими. Жесткими стали и удары. Неля почувствовала эту неприятную перемену и забеспокоилась:
