Несмотря на нашу просьбу о совместной службе, Гогу распределили в село Возжаевку Амурской области, меня — в село Черниговку Приморского края, где находились авиационные части. Расставшись друг с другом, мы пообещали писать друг другу. Но, написав ему несколько писем, ответа я так и не дождался. Больше мы с ним не виделись.
Меня назначили старшим команды, отправлявшейся в Черниговку. Со мной следовали четыре человека: рыжий эстонец Матти Таска, ленинградец небольшого росточка Андрей Кольцов, узбек Рахимов (по прозвищу Свинья, его лицо было похоже на свиное рыло), азербайджанец Кариманов (кличка Сансаст).
Сев вечером на поезд Хабаровск — Владивосток, ранним утром мы должны были приехать на станцию Мучная, она же — село Черниговка. Наша группа ехала в общем вагоне, мимо проносились освещенные платформы каких-то полупустых станций, встречные составы, темные силуэты холмов (сопок, как их здесь называли), речушек. Вагон раскачивало, мне не спалось.
О чем я думал? Конечно, о новом месте службы, о пресловутой «дедовщине», о доме, о родителях и много ещё о чём. Так, в раздумьях, прошла вся ночь. Под утро меня сморило, но разбудила проводница.
Мы вышли, поёживаясь в утреннем тумане. Нас провожал казах Хасанов (из моего бывшего 34-го взвода). Обнялись, попрощались. Он пошел обратно в вагон, ему предстояло ехать до самого Владивостока.
Вскоре мы прибыли в часть № 19 745, дислоцировавшуюся в селе Черниговка Приморского края. Это был районный центр, довольно большой населенный пункт, основанный переселенцами из Украины (откуда я прибыл) из-под города Чернигова.
Приехали мы на новое место службы 12 июня 1988 года. Пройдёт немного времени, и некогда великая держава СССР рассыплется, как карточный домик, а этот день станет Днём независимости России. Кто мог об этом тогда знать! Как все в этом мире непрочно, нестабильно.
Узнав у редких прохожих, где находится часть, мы подошли к КПП. Небольшой белый забор тянулся вдоль дороги. За ним располагался достаточно большой гарнизон, насчитывавший семь частей. Здесь размещались полк штурмовой авиации (где мне предстояло служить), рота охраны и батальон связи данного полка, вертолетный полк, рота охраны, рота связи этого полка и часть беспилотных самолетов-разведчиков. Полк штурмовой авиации называли «новым» полком (он образовался в 1985 году), а вертолетный полк — «старым».
Подойдя к КПП, я постучал в окно. Через некоторое время показалось заспанное лицо дневального. Открыв дверь, зевая, он недовольно посмотрел на нас и спросил:
— Вы кто такие?
Я молча протянул ему наше предписание. Пошевелив губами и поморщив лоб, он прочитал вслух — воинская часть 19 745.
— А это где? — удивленно смотрел он на меня.
— Ты же здесь служишь, ты и должен знать.
Подумав немного, он пошел в соседнюю комнату, откуда раздавался чей-то храп.
— Товарищ прапорщик, товарищ прапорщик, — тормошил он чьё-то горообразное тело. — А где находится войсковая часть 19 745?
— Долбо…б, это же «новый полк», — пробурчал товарищ прапорщик и мгновенно отключился, досматривая сон.
Объяснив нам, как добраться до казармы, дневальный быстро закрыл дверь КПП и продолжил «давить массу», то бишь спать.
Прежде чем попасть в казарму, нужно было пройти жилищный массив, где жили офицеры и прапорщики со своими семьями. Это несколько пятиэтажных «хрущёвок», дом офицеров и гарнизонный магазин.
Мы шли молча по асфальтированной дороге вдоль пятиэтажек-«хрущёвок». Туман рассеивался, вовсю стрекотали сороки, приветствуя нас. «С новым местом службы, ребята! — наверное говорили они. — Ну и хлебнёте вы здесь горя!»
Вскоре мы подошли к месту своей дислокации. Наша казарма имела мрачный вид. Массивное трехэтажное здание, построенное в 1936 году (об этом свидетельствовали цифры «1936» и красная звезда), украшала статуя И. В. Сталина перед входом. Однако вскоре ее убрали — шел 1988 год, третий год «перестройки». Старые стены казармы многое видели на своем веку. Если бы они умели говорить, они поведали бы не одну печальную историю.
Перед входом в казарму стоял какой-то азиат. Началось бурное братание с Рахимовым и Каримовым. Каримов хоть и был азербайджанцем, но прекрасно понимал, о чём говорят, и его понимали. Азербайджанцы, узбеки, киргизы, казахи, туркмены, таджики были тюрками, прекрасно понимали друг друга, язык у них схож, да к тому же они мусульмане.
Это у нас в России безбожная богоборческая политика приносила свои ужасные плоды. Православие практически растоптали (все мои знакомые и их родители были атеистами), уничтожили. Партийная пропаганда пыталась сделать из нас Иванов, не помнящих своего родства. Коммунистические деятели вообще хотели заменить термин «русский народ» на «советский», а «настоящую» историю страны отмерять с 1917 года.
А многие тюрки в СССР (и не только они) оставались мусульманами, сохраняя свою веру. Многие из них не причисляли себя к серой массе, называемой «советский народ». Еще в учебке один дагестанец рассказывал, как отец заставлял его пять раз в день на коврике молиться Аллаху. А я же был в то время некрещеный и ни разу, к большому сожалению, порога церкви не перешагивал. Ведь религия — это жизненный стержень, который указывает путь и спасает человека в трудную минуту.
В боевом полку несколько таджиков, разоткровенничавшись, без обиняков заявили, что поднимутся по первому зову против неверных, «встанут под зеленное знамя ислама». И это после семидесяти лет советской власти! Какой здесь «новый советский человек», какой интернационализм, о чём нам с детства твердила наша пропаганда? Не удивительно, что так быстро рухнул Советский Союз.
Конечно, мои наблюдения носили частный характер. Кто-то может опровергнуть меня и привести массу доводов и примеров. Но я не провожу научное исследование, это лишь передача моих субъективных ощущений, воспоминаний, размышлений. Однако не всё было ладно в нашем «королевстве».
Почему те же узбеки, азербайджанцы, грузины и т. д. поддерживают друг друга, стараются помочь чем-то? Русские же живут сами по себе. Пока нерусские унижают одного русского, остальные безразлично взирают из-за угла. Лишь бы меня не тронули, моя хата с краю. Но проходит время, и этого болвана всё же где-то месят толпой. Почему так? Однозначного ответа у меня до сих пор нет. Некоторые говорят — русских много, поэтому они и не дружны. Ерунда. В часть, куда я прибыл, славян было где-то процентов 35 %, и особой дружбы среди них не было. Разбитые по группкам, они жили своей жизнью, часто враждуя друг с другом. Азербайджанцев же в гарнизоне было огромное количество. Они роились вместе, чувствуя свое численное превосходство, и наглели. Большинству офицеров на национальные проблемы в гарнизоне было глубоко наплевать, а некоторые просто не хотели связываться с кавказцами. Куда проще материться на хлипких русских солдатиков, тут они были «героями». По крайней мере, за полтора года службы здесь я не заметил попыток как-то решать эти проблемы. Индивидуализм и высокое самомнение — наверное, основная причина в разобщенности многих русских, украинцев, белорусов (славян).
…Наконец мы поднялись на третий этаж, где располагалось подразделение. Открыв старую, тяжелую, обитую железом дверь, мы оказались в полумраке. Приглядевшись, я заметил в углу сгорбившуюся фигуру солдата, мывшего пол. Как выяснилось позднее, это был рядовой Акопян, будучи дневальным, он убирал территорию. Фигура его была комичной: небольшого роста, пухленький, с холеным ручками и большим носом, он очень любил поговорить, этот парень из Еревана. Чем-то он напомнил мне Козликовского. И так же, как и его украинский «близнец», Акопян очень хотел стать комсоргом роты, правда, этого ему не удалось.
Напротив входной двери находилось окно с надписью «Дежурный по части». Там круглосуточно находился офицер, но на порядок это не всегда влияло. В то утро дежурным по части был капитан Гастарёв. Худощавый, сутулый Гастарёв отличался невысоким интеллектом и среди солдат слыл «пуленепробиваемым мальчиком».
— Акопян, поднимай каптёрщика! — прокричал капитан. — До подъёма ещё полчаса, молодняк прибыл.
Через несколько минут вслед за дневальным вышел зевающий солдат с огромным фонарем под глазом. Физически он был очень развит — высокий, широкоплечий, и его синяк меня сильно озадачил.
— Ну как здесь житуха? — спросил я его.
— Мрачно, — лаконично ответил он и невесело ухмыльнулся, — вешайтесь!
Оптимистическое начало. Как выяснилось позже, это был мой земляк, сибиряк, славный парень. Звали его Евгений Катков, родом он был из Иркутской области.
Переодевшись, мы сдали свои парадки, которых больше не увидели. В этот же день дембеля бесцеремонно забрали их у нас, приговаривая: «У духов новые возьмете, нам они нужнее». Единственное, что удалось сохранить, это значок третьей классности, да и тот позднее украдут.
