Вскоре мы уже шагали в строю на завтрак в столовую. Старослужащие шли последними, молодые впереди. «Выше ногу!» — кричали они, пиная по ногам впереди идущих. Я шел первым и ногу сильно не поднимал — уже отслужил полгода, позади учебка, а здесь начинается все сначала.
Столовая представляла собой небольшое одноэтажное здание. Заходя внутрь, я был просто шокирован. В углу пятеро азербайджанцев мочалили какого-то солдатика, все больше зверея от его страха.
— Я твой мама е…ль, я твой сестра е…ль, я Москва рот е…ль, — кричал ему какой-то азербайджанец.
Этого никогда не покажут по телевидению, об этом не напишут в газетах. У нас в стране всё отлично, семимильными шагами приближаемся к светлому будущему, кругом братская любовь народов СССР. Циничная ложь!
В самóм обеденном зале творилась какая-то суета. Мало было европейских лиц, что, конечно, не очень радовало. Старослужащие уселись по нескольку человек за стол, остальные ринулись без всякой команды в бой за пищу.
Столы были старые, исполосованные ножами различными надписями (типа «Грозный!! ДМБ 79 весна» или «Якутск ДМБ 80 осень» и т. д.), и накрывались на десять человек. На столах стояли металлические чайники (битые, старые, со сломанными ручками) с какой-то темной жидкостью, слабо напоминающей чай, кастрюли с перловой кашей, по две булки хлеба и тарелка подливы с несколькими кусочками мяса. С диким криком несколько человек бросились к столу. Ругаясь на непонятном языке, они рвали хлеб, запихивали в рот грязными руками кусочки мяса. Кроме бесцветного чая мне ничего не досталось. Перловку здесь вообще никто не ел, это было «западло». Это «табу» — запрет. Перловку есть нельзя. Точка.
Напротив нас завтракали молодые солдаты из другой части. К ним подошел вразвалочку какой-то сержант-узбек и без разговоров сильно пнул снизу по крышке стола кирзовым сапогом.
— Прием пища конэц, уроды, встать!!!
Посуда подпрыгнула вверх, остатки пищи расплескались, поражая хлебными крошками, перловкой, каплями супа и чая испуганных и голодных солдат. Их форма была облита супом и испачкана перловкой, что вызвало дикий хохот резвящихся «дедов».
В тот день обед мне не достался. Здесь за хлеб насущный нужно бороться. Настроение было паршивое, как будто в преисподнюю попал, а многочисленные жители Кавказа и Средней Азии напоминали злых, безжалостных чертей.
Этот первый день, мне казалось, длился целую вечность. 12 июня 1988 года было воскресенье, но выходной выдался далеко не для всех. После завтрака нашу прибывшую команду заставили скрести стеклом старые полы. Скобля грязь осколками стекол, мы затем мастикой пытались придать всему какой-то нормальный вид. Работали до обеда. После обеда все заступили в наряд по кухне.
Распределили меня в мойку. Здесь стояло несколько старых ванн (в них когда-то кто-то купался), где мыли посуду. Изредка приезжала водовозка, из неё в огромные бачки накачивалась вода. Грязные стены с ползущими здоровенными тараканами, чьи-то дикие крики, раздающиеся в столовой и в округе — так заканчивался первый день моего пребывания в новой части. К вечеру удалось немного покушать, настроение приподнялось. Ко всему человек привыкает.
Вот и вечер. Наряд сделал всю работу и направился в казарму отдыхать. Меня оставили закрыть столовую и выключить свет. На улице было темно. Сильный ветер раскачивал высокие тополя, я с трудом нашел дорогу в казарму и вскоре уснул, полный впечатлений. Завтра будут другие события, возникнут новые проблемы. Но это будет завтра, а теперь нужно просто спать. Так прошел мой первый день на новом месте службы.
Дедовщина
В конце восьмидесятых годов двадцатого века, во времена так называемой «гласности», в нашем обществе начинали обсуждать проблемы «дедовщины». О неуставных взаимоотношениях начали писать в газетах, снимались передачи, говорили многочисленные знакомые, отслужившие когда-то в нашей армии.
Солдаты срочной службы делились на пять разрядов, в соответствии со своим призывом.
«Духи» — молодое поколение, не прослужившее еще полгода. Самая бесправная категория.
«Щеглы». Срок службы от полугода до года.
Третья категория — «фазаны». Они уже отслужили год.
Во главе солдатской иерархии стояли «деды» — старослужащие, более полутора лет находящиеся в вооруженных силах.
Дембеля — после приказа министра обороны о демобилизации находящиеся еще в войсках и ожидающие отправку домой. В принципе, уже гражданские люди. Хотя дембель для некоторых затягивался на долгие месяцы. Это зависело, как правило, от отношений с командованием.
В разных родах войск название призывов было разное, но суть одна. В нашей части «дедовщина» в классическом понимании (социальное положение солдата должно улучшаться благодаря переходу от одной категории к другой) отсутствовала. Причина этого, на мой взгляд, была в большом количестве солдат-неславян (славяне их называли «чурки», «черные», «папуасы»). Они всячески поддерживали своих земляков (так называемое «землячество») вне зависимости от периода службы.
Сформировалась лагерная атмосфера, так как призывалось множество уголовников, приносивших свои «понятия» в солдатскую среду. У жуликов своя философия, своё понимание жизни. Начавшаяся в Советской Армии кампания по борьбе с «дедовщиной» внесла свою лепту.
Нам, прибывшим 12 июня 1988 года, в какой-то мере повезло: на момент прибытия все наши «деды», человек десять, сидели на гарнизонной гауптвахте, или «киче», как её называли.
Ленинградец рядовой Лунов (моего призыва), не выдержав издевательств со стороны старослужащих, пожаловался руководству части. Показав многочисленные синяки, он рассказал, как после отбоя совершал «полеты» — изображая самолет, бороздил просторы казармы, получая оплеухи со всех сторон, совершал «прыжки» — в каптёрке забирался на верхнюю полку и прыгал вниз, укутавшись простыней как куполом парашюта. Лидером старослужащих был Лисов (Лис). Высокий, здоровенный детина, русский, живший в Латвии. Он был явным неформальным лидером, среди сослуживцев пользовался авторитетом. С законом не ладил еще на гражданке и имел условную судимость. Был он жестоким к людям, но очень любил животных, особенно кошек. В казарме жило четыре кисы — любимицы Лиса. Дневальные носили им еду и под его контролем кормили животных.
«Дискотека» была одним из любимых развлечений Лиса: в каптёрке включали магнитофон и несколько «молодых» изображали оркестр — саксофон, бас-гитара, барабанщик (им был всегда Крячкунов) и т. д., другие изображали танцующих. В это время в каптёрку заходили пьяные старослужащие — это были хулиганы. Спустя несколько минут начиналась драка, а точнее, избиение «молодых». Старались не бить по лицу, дабы не оставлять следов, что не всегда удавалось.
Отличался Киркин (небольшого роста, сбитый боксер-любитель из Абакана, мой земляк — тоже из Сибири). После выпивки и анаши у него сносило «крышу», он начинал всех месить под модные ритмы зарубежной эстрады, наверное, предвкушая встречу с родным Абаканом. Он танцевал один, в боксерской стойке отрабатывая удары в воздух, — все потенциальные мишени были уже повержены и находились в лежачем положении.
В одном из таких «концертов» сильно досталось «гитаристу» Лунову, Удар кирзового сапога Лиса (45-го размера) пришелся в хилую грудь ленинградца, после чего житель города на Неве оказался в углу каптёрки, уткнувшись лицом в кучу грязного тряпья, на мгновенье отключившись.
В июле Лиса посадят в дисбат. Дисциплинарный батальон («дизель») находился в Хабаровском крае, в городе Советская Гавань. Отсидит (дисбат — та же тюрьма, но, говорят, еще хуже) он год. После возвращения его трудно было узнать. Он сильно сдал, подорвав своё здоровье в дисбате. Рассказывал, что порядки там зоновские: работа адская (бегом с носилками бетона), строевые занятия — до обмороков, короче, труба. После того как «закрыли» Лиса, у «дедов» сильно поубавилось желания проводить массовые и постоянные экзекуции.
Таким образом, различие по призывам сохранялось, но иногда оно было достаточно размыто. Например, в «старом» полку служил солдатик по кличке Чебурашка — зашуганное существо с сильно затянутым ремнем, в грязной мешкообразной форме. Он выполнял всю тяжелую работу и жестоко эксплуатировался, особенно «черными братьями». Так он отслужил полтора года, но оставался «духом» со стажем.
На новом месте службы маховик времени начал постепенный разгон. Сперва мне здорово помогло, что я был родом из Барнаула. Весной ушёл на дембель отслуживший «срочку» мой земляк-барнаулец Олег Крупин. По рассказам «дедов», он отличался огромной физической силой и смелостью. Во время массовой драки с гражданскими (осужденными на работы «химиками») на КПП Олег вырубил троих человек.
Кстати, местные относились к солдатам значительно хуже, чем на Украине, — сказывалось огромное количество частей в Приморье (рядом Китай, американские базы в Японии и Южной Корее), а также высокий процент осужденных среди местного населения. Рассказывали, что за год до моего прибытия в ресторане наши прапорщики сильно подрались с местными жуликами — те пришли разбираться, и получилась хорошая заваруха. Были раненые с обеих сторон.
