– Тормози, тормози! – кричу, словно меня может услышать летчик.
Теперь уже видно – это напарник капитана Ширяева Саша Карпов. Что с ним? Может, не работают тормоза? Хватит ли посадочной полосы? Наконец летчик «дал ногу», развернул самолет. Скатившись с посадочной полосы, «ил» замер. К самолету уже мчится машина Шуры Желтовой с Савичевым на подножке, бегут механики. Над аэродромом появились еще три самолета. Но двух все нет. Карпов с трудом поднялся с сиденья. Он говорит, еле ворочая языком, на подбородке запеклась струйка крови – видно, царапнуло мелким осколком:
– Командир погиб…
Он не может рассказывать, он весь еще там, над полем боя. Досадливо махнув рукой, вытирает слезу и отворачивается. Карпова окружили летчики, повели к автомашине. По дороге на КП он немного пришел в себя и сообщил: зенитки над целью подбили самолет Ширяева. Вначале он пытался скольжением сбить пламя, а потом направил горящую машину в гущу вражеской техники… При отходе от цели «илы» были атакованы «мессерами». Миша Польшов тоже подбит и сел на вынужденную на своей территории. Так капитан Ширяев повторил огненный таран экипажа капитана Гастелло, свершенный на четвертый день войны.
Подвиг нашего командира эскадрильи стал венцом его славной жизни. Летчик-коммунист Всеволод Александрович Ширяев навсегда остался для нас образцом в выполнении воинского долга, примером мужества и отваги. На аэродроме зияли, словно пустые глазницы, две стоянки без самолетов. Летний волжский ветерок покачивал пожухлые ветки ненужной теперь маскировки, сухие листья словно шептали: «уш-ли… уш-ли…»
Позже нам стало известно: раненого лейтенанта Полынова доставили в лазарет. Под вечер, когда насмотревшееся смертей солнце устало скатилось за горизонт, в полку состоялся митинг. Открыл его заместитель командира полка капитан Калябин. Слово взял комиссар Поваляев. Взволнованно, с болью в сердце говорил Алексей Иванович. После него выступил командир второй эскадрильи старший лейтенант И. И. Мартынов, вместе с которым Ширяев начинал летную службу. Иван Иванович рассказал о совместных боевых вылетах во время советско-финляндского конфликта, о Ширяеве как умелом командире, отважном летчике и славном товарище. Выступил Саша Карпов, видевший подвиг своего командира. Он предложил ходатайствовать о посмертном присвоении капитану Ширяеву звания Героя Советского Союза. Капитану В. А. Ширяеву посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, а его имя навечно зачислено в списки первой эскадрильи.
Тяжело пережили мы первые потери. Особенно потрясла гибель любимого командира. Трудно было смириться с тем, что одной из первых жертв стал капитан Ширяев. Он был самым опытным из нас, служил нам примером, был нашей опорой. На фронте вера в командира значит очень много, а ему мы верили безгранично. И вот теперь остались без вожака. Правда, был у нас еще заместитель командира эскадрильи, которому по должности положено возглавить подразделение. Но чувствовалось, что это человек другого склада: держался особняком., в сторонке, чересчур осторожничал. Такие люди обычно боятся риска, ответственности. Словом, Ширяева он заменить нам не мог. Были у нас и другие сложности. Самая большая из них заключалась в том, что гитлеровцы на наше направление подбросили истребители. У нас же против них не было защиты.
Самолет Ил-2 имел мощное вооружение, был удивительно вынослив. Но наряду с этим у него был и ряд недостатков, например, малый диапазон скоростей – около ста пятидесяти километров в час. Это затрудняло догон группы отставшими. Еще хуже, если попадался ведущий, который думал только о себе. А такие ведущие встречались. Они придерживались принципа: «Хочешь жить – держись в строю!» Но ведь в бою могло случиться всякое, иной ведомый не успевал занять свое место и отставал от строя. Тогда ему приходилось туго. Другим серьезным недостатком Ил-2 было то, что он одноместный и совершенно не защищен с хвоста. Летчик-штурмовик выступает один во всех ролях: он и пилот, и навигатор, и стрелок, и бомбардир. В районе цели обычно столько дел, что трудно за всем уследить. В то же время у летчика был плохой обзор задней полусферы – неизбежное зло, с которым приходилось мириться. Невозможно одновременно создать отличный обзор и защитить летчика броней. Летчику нужны были дополнительные глаза, то есть второй член экипажа. На других участках фронта штурмовиков прикрывали истребители. У нас же такого прикрытия не было, истребители нужны были под Сталинградом.
Решили охрану вести собственными силами. Два «ила» без бомб ставились на флангах группы с задачей – следить за воздухом и отражать атаки истребителей противника. Для лучшего обзора летчики часто менялись местами: правый над группой переходил на левый фланг, а левый – на правый снизу, вроде крутили поперечное кольцо, через которое проходила группа. В первом вылете задачу прикрытия выполняли Сережа Вшивцев и я. Истребители противника в воздухе не встретились. Но мы убедились – так охранять можно, хотя способ этот «дороговат»: во-первых, два самолета не участвовали в нанесении удара по цели; во-вторых – повышенный режим маневра связан с большим расходом горючего. Обычно после такого полета летчик вылезал из кабины с мокрой от пота гимнастеркой. Опыт с собственным прикрытием убеждал, что такое решение годится всего лишь как временная мера.
Выход из положения нашли оружейники полка. Инженеры по вооружению Иконников, Кропанев и механик сержант Сычев установили за кабиной летчика пулемет. Для размещения стрелка и пулемета использовали люк, прикрытый съемным дюралевым листом. Этим люком мы и раньше не раз пользовались, перевозя механиков при перебазировании. Сначала задние пулеметы были установлены всего на двух «илах». Первые два боевых вылета прошли спокойно: вражеские истребители в районе цели не появлялись. Но наши новые стрелки инженер Иконников и механик Сычев не потеряли даром время: обкатались, кое-что приладили, доделали. Боевое крещение это изобретение получило во время третьего вылета. Пара «мессеров» решила атаковать нашу группу при отходе от цели. Уверенно и нахально, без мер предосторожности заходили гитлеровцы на крайние, фланговые самолеты. Уже было известно, что фашистские истребители атакуют наверняка, открывают огонь с короткой дистанции. Так было и на этот раз. Но наши стрелки, подпустив противника довольно близко, открыли первыми огонь. Результат оказался поразительным. «Мессер», по которому стрелял инженер Иконников, перевернулся на спину и врезался в землю. Второй, прошитый пулеметной трассой сержанта Сычева, не сделав ни одного выстрела, отвалил в сторону и, дымясь, пошел на снижение. На земле летчики радостно качали первых воздушных стрелков.
Впоследствии они были награждены орденами: Иконников – орденом Красной Звезды, Сычев – орденом Отечественной войны II степени. Обескураженные новинкой в вооружении советских штурмовиков, вражеские истребители уже не осмеливались действовать так нагло, как раньше. Теперь они держались на почтительном расстоянии и атаковали с опаской. В октябре на нашем участке фронта создалась небольшая пауза между боями. Командование решило воспользоваться ею для тренировки летчиков в искусстве бомбометания. Штурман дивизии подыскал в междуречье площадку-полигон, оборудовал макеты целей. В течение дня на двух самолетах, тренировочный полет совершили все летчики. Этот день мне запомнился одним случаем, о котором стоит рассказать. У нас в полку проходили стажировку курсанты авиационного технического училища. Один из них настойчиво просил разрешения слетать со мной.
– Товарищ младший лейтенант, я еще в воздухе не был, – жаловался курсант. – Какой же из меня авиатор, если небо только с земли вижу?
Законы летной службы строгие, в наставлении по производству полетов они расписаны по параграфам. Один из них запрещал летчику брать в полет лица нелетного состава. Поэтому я ответил курсанту:
– Наставление изучали? Вот и просите разрешения у командира полка.
Ушел курсант-стажер недовольный. Он хорошо знал, что командир полка не даст разрешения на полет. Передо мной над полигоном летал Сергей Вшивцев. Я должен был лететь на этом же самолете. Спрашиваю Сергея:
– Как машина?
– Нормально, – успокоил Сергей.
Дело в том, что при серийном производстве каждый самолет все-таки имеет свои особенности, как бы свой характер. Летчики изучают эти особенности, привыкают к машине, как к живому существу. Взлетали мы в паре с Михаилом Полыновым. Уже на взлете при отрыве от земли я почувствовал: «ил» неохотно слушается руля высоты, тяжеловато поднимает хвост. «Вот тебе и „нормально“, – вспомнил слова Сергея. На полигоне разошлись по одному и начали бомбить цели. Мне давно хотелось проверить, какие смогу выдержать максимальные перегрузки, чтобы знать свой предел в бою. Ведь во время боя не до экспериментов. Я сделал до десяти заходов с пикированием и последующим набором высоты боевым разворотом. Ждал, когда в „глазах потемнеет“, но так и не дождался. Закончив тренировку, убедился: в боевой обстановке выдержу любой маневр. С полигона возвращались парой. Планируя на посадку, снова почувствовал какую-то необычность в поведении машины: она сильнее моей кабрировала, т. е. поднимала нос. Подумалось: до чего же бывает заметным различие в „характере“ самолетов. Надо быть внимательнее на посадке. Уже на земле Миша Полынов спросил:.
