В это время немецкие офицеры встречались друг с другом большей частью на жилом корабле «Корковадо», который стоял на якоре в бухте Золотой Рог. Это был большой океанский пароход, принадлежавший «Гамбургско-Южноамериканской линии». Разумеется, разговоры между офицерами велись преимущественно о военном положении Турции и Германии. Там же, на «Корковадо», 27 января 1918 года праздновался день рождения кайзера. Празднование проходило под непосредственным впечатлением от попытки двух турецких военных кораблей с немецкими экипажами провести, как тогда говорили, «по случаю тезоименитства кайзера» крейсерские операции Тяжелый крейсер «Султан Джавус Селим» (прежде «Гебен») и крейсер «Мидиллих» (прежде легкий крейсер «Бреслау») вышли через Дарданелльский пролив в Эгейское море и возвратились с тяжелыми повреждениями. Новый германский посол граф Бернсторф (до этого он был послом в США, где безуспешно пытался предотвратить вступление Соединенных Штатов в войну) произнес торжественную речь, в которой коротко упомянул о необходимости «соглашательского мира». Нетрудно было заметить, что у большинства присутствовавших офицеров это вызвало негодование и осуждение. После официальной части среди офицеров возник острый спор об этой речи, о политическом положении в Германии и о военном положении вообще.
Я сидел за одним столом с другими офицерами-саперами. К нам подсел бывший немецкий полковник, а тогда кайзеровско-османский генерал-майор и инспектор инженерных войск Лангенштрас-паша, которого я знал раньше, так как перед началом войны он был последним командиром части, в которой я начал службу в армии, то есть 13-го саперного батальона в Ульме. Он хвастливо говорил, что мы наверняка победим, всячески ругал реформу прусского избирательного права, сторонников которой он называл предателями, исключая, разумеется, из их числа кайзера, которого будто бы принудили согласиться с реформой против его воли. Я повторил уже известное мнение по этому вопросу: раз все одинаково хороши, чтобы быть убитыми на войне, то все должны иметь равные права. Некоторые из сидевших за нашим столом офицеров согласились со мной. Лангенштрас, напротив, полагал, что было бы безобразно и прямо-таки опасно, если всякий «неизвестно откуда взявшийся тип» заполучит такое же право голоса, как и «имущие и образованные люди». Потому-то Германия и испытывает сейчас большие трудности, что избранный по таким правилам рейхстаг все время вмешивается в военную политику и в военные дела. Германский кайзер еще доиграется, если и дальше будет слушать плохих советчиков. Дело ведь не только в том, чтобы выиграть войну, но и в том, чтобы после войны Германия осталась могущественной монархией.
Отнюдь не руководствуясь твердыми политическими убеждениями, а погорячившись, из духа противоречия я возразил:
— Германский кайзер сам по себе не персона, которой принадлежит весь немецкий народ. Он только высший представитель Германии.
В ответ на это возмущенный Лангенштрас-паша покинул нашу компанию.
— С подобными взглядами, — сказал он, — вы не можете оставаться офицером после войны. Я уж позабочусь об этом!
После войны Лангенштрас где-то, кажется, в Саксонии, подвизался в Национальной народной партии Германии. Я же был принят в рейхсвер Веймарской республики, хотя, конечно, не потому, что когда-то высказался против германского кайзера.
После этого я осуществил свое намерение вернуться в Германию, чтобы быть там во время предстоявших решающих боев на Западном фронте, о которых говорили почти все. Я подал прошение по начальству, и вскоре мою просьбу удовлетворили.
Военное поражение 1918 года
Прибыв в Германию, я явился в свой 13-й запасный саперный батальон в Ульме. Главной темой разговоров и здесь было предстоящее наступление во Франции, которое должно было решить исход войны. Фронтовые части, обслуживавшиеся запасным батальоном, не требовали у нас пополнения.
Настроение в Германии ухудшилось еще больше. Только что закончилась крупная забастовка. Стачки были также в Англии и Франции. Об этом я узнавал главным образом из швейцарских газет, поступавших в Музейное общество в Ульме, членами которого были все офицеры саперного батальона. Кроме того, в здании общества размещалось наше офицерское собрание. Казалось, однако, что имеется немало шансов на успех германского наступления на Западе. Осенью 1917 года сравнительно небольшое число немецких дивизий опрокинули итальянский фронт на Изонцо. У Камбрэ, в Северной Франции, была отбита английская танковая атака. Главное же заключалось в том, что война с Россией, казалось, вот-вот окончится и благодаря этому высвободится больше сил для военных действий на Западе.
Новое, большевистское правительство в России обратилось к германскому правительству с предложением начать мирные переговоры, которые и велись теперь в Брест-Литовске. С представителями богатой зерном и ископаемыми Украины, враждовавшей с большевиками, уже был заключен весьма важный для немецкого командования договор с целью, как писали газеты, подавить большевизм и получить оттуда хлеб и сырье. Поэтому уже в марте началось наступление немецких войск на Украину. Операции развивались вдоль железных дорог, и продвижение в глубь Украины было очень быстрым. Руководил этой акцией сначала генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн, а затем его начальник штаба генерал-лейтенант Тренер. В начале марта 1918 года в Брест-Литовске был заключен мир с Россией, которая оказалась вынужденной подчиниться германскому диктату. Этим диктатом от России в пользу Германии отрезались обширные территории.
После разногласий 1917 года в среде буржуазии снова воцарилось почти полное согласие, что явилось результатом страха перед «большевистской опасностью», о которой писали почти все газеты. Особенно страшной считалась она для Германии, и без того изнуренной затянувшейся войной. Я сам России не знал. Газеты писали, что большевики все перевернули вверх дном, что они экспроприировали имущество у буржуазии и хотят осуществить в том же духе мировую революцию. Я был против этого.
Однако улучшения военного положения Германии в начале 1918 года в связи с предполагавшимся высвобождением войск на Востоке так и не произошло. Там были скованы крупные силы, главным образом солдаты ландвера. Хотя большей частью они не были пригодны для использования в боях на Западе, все же их можно было бы в широких масштабах привлечь к строительству укреплений или уволить из армии, поскольку недостаток рабочей силы в промышленности и тем более в сельском хозяйстве вызывал серьезную тревогу. Не оправдались и надежды на крупные поставки из Украины зерна и стратегического сырья.
Людендорф в своей уже упоминавшейся книге «Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.» подтверждает беспросветное экономическое положение Германии и ее союзников. Уже несколько лет как физические, так и духовные силы немецкого народа подтачивались изнутри. Это противоречило мечтам о конечной победе на Западе. Однако стратегия генерала Людендорфа, его друзей и сторонников шла значительно дальше решения стоявшей на очереди трудной задачи на Западе. В своих воспоминаниях Людендорф пишет, что захватом Украины он преследовал также цель свергнуть новый политический строй в России и создать там другой порядок. Мировая война была еще в полном разгаре, победа на Западе, о которой так много говорили, была еще далека, а правящие круги Германии уже собрались идти войной на нового противника. Но далеко идущие планы — это еще не реальная политика, хотя твердая воля и уверенные действия могли создать обманчивое впечатление.
Разрыв между внешнеполитическими и военными целями Германии, с одной стороны, и ее возможностями осуществить эти цели вопреки все усиливавшемуся количественному перевесу сил противника — с другой, был неустраним. Наоборот, это противоречие чрезвычайно обострилось именно благодаря немецким мероприятиям и требованиям, и прежде всего германским целям войны, характер которых ярко проявился в Брест-Литовском мирном договоре, который мог считаться как бы образчиком германских мирных условий и для всех других стран. Как же могло случиться, что Германия, несмотря на свое совершенно очевидное безнадежное военное положение, продолжала ставить перед собой так далеко идущие цели и даже расширяла их за счет новых претензий на Востоке?
Наиболее яркими выразителями этих экспансионистских устремлений были Гинденбург и Людендорф — типичные представители немецкой военной касты, считавшие, что решать все спорные международные вопросы можно только силой оружия. Не обращая внимания на соотношение сил и без реальной оценки политических, экономических и военных возможностей Германии, они взялись за оружие ради захватнических устремлений немецкой тяжелой промышленности, ради крупных немецких банков, мечтавших о новых капиталовложениях за границей, и ради интересов помещиков, которые господствовали тогда в прусском государстве в результате трехстепенного избирательного права. Пангерманцы, пропагандисты этих кругов, осенью
