После того как он ее причесал, они оба погляделись в зеркало. Инге, хорошенькая светловолосая блондинка, до аварии обладала кокетливой улыбкой и умением застенчиво трепетать ресницами. Теперь ее лицо лишилось всякого выражения.
Когда на Троицу они навещали родителей Петера, отец попытался уговорить его поместить Инге в частную клинику. Петеру клиника была бы не по карману, но это Аксель предложил взять на себя. Он сказал, что хочет освободить сына, но это был только предлог. На самом деле ему отчаянно хотелось внука. Петер же был твердо убежден, что его обязанность – заботиться о жене. В его системе ценностей долг стоял на первом месте. Увильнув от выполнения долга, мужчина теряет право уважать себя.
Он привел Инге в гостиную, усадил у окна. Оставил играть радио, чуть приглушив звук, и вернулся в ванную.
Лицо, глядящее на него из зеркала, было правильным и хороших пропорций. Инге раньше говорила, что он красив как киноактер. После аварии в рыжей утренней щетине появились седые волоски, а вокруг рыже-карих глаз – сеть усталых морщинок. Но голова по-прежнему сидела гордо, а в прямой линии губ читалась непоколебимая добродетель.
Побрившись, он повязал галстук и надел наплечную кобуру с немецким «Вальтером ППК», облегченной и укороченной моделью, разработанной для криминальной полиции, а потом на кухне, не присев, сжевал всухомятку три ломтя черствого хлеба, приберегая масло для Инге.
Сиделка должна прийти ровно в восемь.
Между восемью и пятью минутами девятого настроение Петера поменялось. Он принялся мерить шагами небольшую прихожую. Зажег сигарету и тут же нетерпеливо смял ее в пальцах. То и дело смотрел на часы. Когда стрелка подобралась к десяти минутам девятого, он уже разозлился. Разве мало того, что он и так делает? Заботится о жене и совмещает это с напряженной и крайне ответственной работой следователя полиции. Сиделка не имеет права так его подводить!
Когда в восемь пятнадцать она позвонила в дверь, отворив, он встретил ее криком:
– Как вы посмели опоздать?
Пухленькая девятнадцатилетняя девушка в тщательно отглаженной форме, с волосами, аккуратно уложенными вокруг наколки, и чуть подкрашенным круглым лицом не ожидала такого приема.
– Простите, – смешалась она.
Он отступил в сторону, впуская девушку и борясь с искушением ее ударить. Наверное, она это почувствовала, потому что сжалась, протискиваясь мимо него.
Петер последовал за ней в гостиную.
– Время, чтобы сделать прическу и накраситься, у вас нашлось! – зло заметил он.
– Я ведь извинилась!
– Вы что, не понимаете? У меня важная работа! У самой на уме ничего, кроме парней да гулянья в саду Тиволи, и умудрилась-таки опоздать!
Девушка испуганно глянула на револьвер у него под мышкой, будто боялась, что он, чего доброго, вытащит его из кобуры.
– Автобус опоздал… – пробормотала она.
– Значит, надо садиться на тот, что приходит раньше! Нескладеха!
Девушка ойкнула на грани слез.
Петер отвернулся, чтобы не дать ей оплеуху. Если она обидится и уйдет, станет еще хуже. Надел пиджак, направился к двери.
– Посмей только опоздать еще раз! – крикнул он и ушел.
На улице он вскочил в трамвай, направляющийся к центру города. Закурил, жадно, рывками затягиваясь, но справиться с собой не мог. Удалось это, только когда, выйдя на своей остановке, он увидел здание полицейского управления. Вызывающе современное, оно внушало спокойствие уже одной своей массой, как бы припавшей к земле. Ослепительно белый камень говорил о чистоте и неподкупности, а ровные ряды одинаковых окон наводили на мысль о порядке и предсказуемости правосудия.
Сумеречным вестибюлем он вышел во внутренний двор, скрытый в сердцевине здания: круглое просторное внутреннее пространство, окольцованное двойной колоннадой, создающей крытую галерею, как в монастырских дворах, – пересек двор и вошел в свой отдел.
Там он столкнулся с детективом-констеблем Тильде Йесперсен – одной из немногих женщин, служащих в копенгагенской полиции. Молодая вдова полицейского, по части сообразительности и физической подготовки она не уступила бы ни одному парню в отделе. Петер часто задействовал ее, когда требовалось организовать наблюдение: женщина в роли соглядатая не так вызывает подозрения. Она была недурна собой: голубоглазая кудрявая блондинка с ладной пышной фигурой, которую женщины осудили бы за чрезмерность, а мужчины одобрили бы.
– Автобус опоздал? – сочувственно спросила Тильде.
– Нет. Сиделка, которая присматривает за Инге, опоздала на четверть часа. Вертихвостка пустоголовая!
– Вот некстати!
– Что-то случилось?
– Боюсь, да. У Юэля сидит генерал Браун. Оба хотят тебя видеть.
«Вот не повезло: опоздать как раз в тот день, когда здесь Браун!»
– Чертова девка, – в который раз помянул он сиделку и направился к кабинету начальника.
Юэль обладал военной выправкой и проницательным взглядом голубых глаз, которые отлично подошли бы и его предку адмиралу. Проявляя вежливость к Брауну, он заговорил с Петером по-немецки. Все образованные датчане свободно владели немецким – впрочем, как и английским.
– Где вы пропадаете, Флемминг? Мы заждались!
– Прощу прощения, – по-немецки ответил Петер, не пускаясь в объяснения: оправдываться считал ниже собственного достоинства.
Генералу Брауну было за сорок. Вероятно, когда-то он слыл красавцем, но взрыв, погубивший его легкое, отхватил также и часть челюсти, так что правую половину лица обезобразило. Не исключено, именно из-за увечья он всегда был подтянут и одет в безупречную полевую форму, дополненную высокими сапогами и пистолетом в кобуре.
Он был вежлив и в разговоре разумен, а говорил так тихо, будто шептал.
– Соблаговолите взглянуть на это, инспектор Флемминг. – Он разложил по столу Юэля несколько газет, развернутых так, чтобы видна была одна особенная статья. Статья, понял Петер, в каждой газете была одна и та же: о нехватке в Дании сливочного масла, с упреками в адрес немцев, которые, дескать, все масло вывозят в Германию. Одна из газет была канадская «Глоб энд мейл», две другие – американские «Вашингтон пост» и «Лос-Анджелес таймс». Среди них красовалась и подпольная датская – «Положение дел». Рядом с профессиональными изданиями выглядела она жалко и любительски, но статья, которую они перепечатали, попала к ним именно из нее. Это был маленький, но триумф антинемецкой пропаганды.
– Нам известны имена тех, кто занимается этой доморощенной публицистикой, – с олимпийским спокойствием произнес Юэль.
Петера покоробило. Сказано было так, словно это Юэль, а не его достославный предок победил шведский флот в бухте Кёге.
– Разумеется, мы можем их всех арестовать, но я предпочел бы оставить все как есть, под строгим присмотром. Тогда, если они совершат что-то серьезное – взорвут мост, например, – мы будем знать, чьих рук это дело.
На взгляд Петера, это была глупость. Сейчас их надо арестовывать, сейчас, а не когда примутся взрывать мосты! Но он уже не раз говорил Юэлю, что думает по этому поводу, так что теперь стиснул зубы и промолчал.
– Такие меры были бы приемлемы, будь эта деятельность ограничена пределами Дании, – указал Браун. – Но история разошлась по всему миру! Берлин в ярости. Надо иметь в виду: последнее, что нам нужно, – карательные операции. Тогда город наводнят гестаповцы в ботфортах, начнут мутить воду, бросать людей в тюрьмы, и одному Богу известно, чем все закончится!
Петер чувствовал себя очень довольным. Новость произвела как раз то действие, на которое он рассчитывал.
– Я уже этим занимаюсь, – громко произнес он. – По моим данным, американские газеты получили информацию от новостного агентства Рейтер, а оно раздобыло ее в Стокгольме. Полагаю, «Положение дел» контрабандой вывозится в Швецию.
– Отличная работа! – похвалил Браун.
Петер искоса глянул на Юэля, который, похоже, злился.
«Еще бы, – подумал Петер. – Как следователь я сильнее, и истории вроде сегодняшней лишний раз это подтверждали».
Два года назад, когда должность начальника отдела освободилась, Петер претендовал на нее, но досталась она Юэлю. Петер, будучи несколькими годами моложе, имел больше раскрытых дел. Юэль, однако, принадлежал к узкому кругу городской элиты, которая состояла из однокашников и, по мнению Петера, сговорилась делить между собой все лучшие посты и не подпускать к ним тех, кто со стороны, будь они даже в сто раз толковее.
– Но как его вывезли, это «Положение дел»? Все посылки проверяет цензура.
Петер помедлил с ответом. Разумнее, конечно, прежде чем говорить о своих подозрениях, сначала получить какое-то им подтверждение. Информация, которую ему сообщили из Швеции, может оказаться неверной. Однако Браун, извольте, роет землю и бьет копытом, и увиливать от ответа сейчас не время.
