— Слушай, капитан, — еще раз с тайной надеждой спросил он Суровцева, — ты уверен, что тебе сам Чорохов звонил?
Суровцев повернулся к нему:
— Как же тут ошибиться? Ко мне из штаба дивизии связь вчера ночью протянули. А на рассвете сразу звонок. «Кто?» — спрашиваю. В ответ бас, точно труба иерихонская: «Не „кто“, а полковник Чорохов. Комбата Суровцева мне!» Прямиком, без всякого условного кода по таблице. И фамилию знает.
— Так, значит, «прямиком»… — задумчиво повторил Звягинцев.
— Товарищ майор, — сказал Суровцев, и в голосе его зазвучало что-то вроде обиды, — вы уж не думаете ли, что я сам в дивизию ехать напросился? Я даже с Пастуховым советовался, как быть. Он говорит: «Приказ старшего начальника. Ехать надо. Только майору доложи».
Он умолк.
— Ты правильно поступил, капитан, — твердо сказал Звягинцев и добавил как бы про себя: — Хотелось бы мне увидеть, как фашистские танки на наших минах взрываться будут…
Было около восьми утра, когда они въехали в Лугу.
Город уже стал фронтовым. Кое-где виднелись разбитые авиацией дома, на улицах чернели воронки от фугасных бомб. Связисты тянули провода, то и дело проходили военные грузовики, на перекрестках дежурили красноармейцы-регулировщики.
Командный пункт дивизии размещался в небольшом домике на северной окраине города. Над дверью еще висела вывеска «Городской совет Осоавиахима». Неподалеку стояли два грузовика-фургона, прикрытые зелеными сетями. Звягинцев невольно рассмеялся: на сетях были наклеены потертые изображения каких-то рощиц, озер с плавающими лебедями, — кому-то пришла в голову идея использовать для маскировки театральные декорации.
У крыльца стоял часовой. Взглянув на петлицы Звягинцева, он крикнул в открытую дверь:
— Товарищ лейтенант!
Через минуту на пороге появился лейтенант в начищенных до блеска сапогах.
— Доложите комдиву: майор Звягинцев и капитан Суровцев из инженерного батальона, — сказал ему Звягинцев.
Лейтенант взглянул на стоящего несколько в отдалении Суровцева и, снова переводя взгляд на Звягинцева, ответил:
— Полковник сейчас занят. Комбата приказано сразу к нему… Вы комбат, товарищ майор?
— Мы по одному делу, — резко ответил Звягинцев и прошел вперед.
Когда они вошли в комнату командира дивизии, Чорохов и какой-то немолодой бритоголовый майор стояли спиной к двери у прикрепленной к стене большой карты Лужского района.
Звягинцев отметил их покрытые грязью и пылью сапоги, гимнастерки, взмокшие на спинах, и понял, что полковник и майор только что вернулись с позиций.
Звягинцев громко произнес:
— Товарищ командир дивизии, майор Звягинцев и капитан Суровцев прибыли.
Чорохов резко повернулся, оглядел Звягинцева с головы до ног, пошевелил закрученными на концах в тонкие иглы усами и, обращаясь скорее к Суровцеву, чем к Звягинцеву, насмешливо спросил:
— Сколько комбатов в инженерном батальоне? А?
Суровцев сделал поспешный шаг вперед, краска проступила на его лице сквозь загар, он ответил:
— Я комбат, товарищ полковник. Капитан Суровцев.
— Так почему же он и не докладывает? — недовольно спросил Чорохов, переводя взгляд на Звягинцева. — Я его вызывал, а не вас, майор.
Стараясь не сорваться и не ответить резкостью, Звягинцев начал было:
— Разрешите, товарищ полковник…
— Не разрешаю… — отрубил Чорохов. — Закончу с комбатом, тогда поговорю с вами.
Первой мыслью Звягинцева было повернуться, пойти на узел связи, соединиться с генералом Пядышевым и доложить ему о возмутительном, на его взгляд, поведении комдива.
«Но тогда я не буду знать, о чем, в сущности, идет речь, — тут же подумал Звягинцев, — почему Чорохов позволяет себе игнорировать представителя штаба фронта и его задание…»
И хотя Звягинцев чувствовал себя отвратительно — на него больше не обращали внимания, — он все же решил остаться.
— Сведения о личном составе и вооружении привез? — громко спросил комдив, обращаясь к Суровцеву.
— Так точно, товарищ полковник, — поспешно ответил капитан.
— Сдашь потом начальнику штаба дивизии. Вот… майору. — Чорохов кивнул на бритоголового.
— У меня и схема минных заграждений с собой, — сказал Суровцев. — Вот…
Он потянулся к своему планшету, но Чорохов, точно отмахиваясь, остановил его движением руки:
— Да погодь ты со своими минами! Схемы сдашь в штаб. У тебя в батальоне все саперы?
— Так точно, все саперы, — недоуменно подтвердил Суровцев.
— Об этом пока забудь, — сказал Чорохов. — Хватит вам в земле ковыряться. Воевать надо, понял! Получай настоящее боевое задание. Передвинешь свой батальон на десять километров восточнее. Займешь оборону на моем левом фланге, а все твои теперешние минные поля станут моим предпольем. Ясно?
— Так точно, ясно, — машинально проговорил Суровцев. Но по тону его Звягинцев, по-прежнему стоящий посреди комнаты, понял, что капитану ничего не ясно. Да и сам он не понимал, что происходит.
«Что он, в своем уме, этот Чорохов, или просто чудит? — подумал Звягинцев. — Не собирается же он всерьез посадить в окопы саперную, плохо вооруженную часть, как пехоту? — Звягинцев невольно усмехнулся. — Интересно, приходилось ли ему хоть раз слушать лекции профессора Карбышева об использовании инженерных войск?»
А Чорохов, будто читая его мысли, буркнул:
— Ничего еще тебе не ясно, саперный комбат. А ну, давай сюда.
Он подошел к столу, сел, сдвинул к краю прямоугольные ящики полевых телефонов, разгладил карту и сказал вставшему за его плечом Суровцеву:
— Смотри на карту. Начальник штаба, объясни ему задачу.
Бритоголовый майор встал рядом с Чороховым, склонился над картой:
— Вот здесь, капитан, восточнее участка, который занимает ваш батальон, находится населенный пункт Ожогин Волочек. Видите? — У майора был спокойный, усталый голос, и говорил он, точно учитель, разъясняющий ученику младших классов элементарную задачу. — Здесь, в Ожогином Волочке, — он опустил на карту указательный палец с коротко остриженным ногтем, — оборону займет наш сосед — дивизия народного ополчения.
— А какой ее участок? — спросил Суровцев.
— Какой участок?! — вмешался Чорохов и хлопнул по карте своей широкой ладонью. — А хрен его знает какой! Вчера вечером ополченцы вышли на позиции. И знаем мы только, что здесь будет их правый фланг. Вот это и есть главное, что тебе надо, как «Отче наш», запомнить!
Он повернул голову к своему начальнику штаба и сказал:
— Дай я уж ему сам расскажу. Он по молодости лет божественной науки не проходил. Так вот, — он снова перевел взгляд на карту, — я седлаю основное шоссе и железную дорогу из Пскова. — Чорохов провел ногтем две линии на карте. — А теперь что ты меня должен спросить? А?
Суровцев молчал, сосредоточенно глядя на карту.
— Товарищ полковник, — ответил наконец Суровцев, — это у вас десятикилометровка. Но тогда мне кажется, что между ополченцами и вами получается большой разрыв, километров… в восемь — десять. Кто его будет держать?
— Ах ты умница, саперная твоя душа! — одобрительно и вместе с тем как-то зло воскликнул Чорохов. — В самую точку попал. Так вот, ты и будешь этот разрыв держать. Ты понял?! Потому что, кроме твоего батальона, мне эту дырку заткнуть нечем, и так тридцать километров на мою долю приходится. В одиннадцать верст прореха на стыке с ополченцами получается. Твоим батальоном я и буду ее латать.
Чорохов исподлобья глянул на Звягинцева, молча стоявшего посреди комнаты, но тут же снова повернулся к Суровцеву.
«Нелепо! Неграмотно!.. Преступно!..» — хотелось крикнуть Звягинцеву.
— Сколько у тебя пулеметов? — спросил Чорохов.
— Три ручных, — механически ответил Суровцев, мысли которого были заняты все еще тем, что минутой раньше сказал комдив.
— Ах, будь ты неладен! — воскликнул Чорохов. — Как тебе это нравится, майор? — обратился он к начальнику штаба и встал. — Ты что же, к теще на блины или на войну приехал? — заговорил он, опять поворачиваясь к Суровцеву. — На триста штыков три пулемета?!
— А у нас и штыков нет, товарищ командир дивизии, — уже явно смелее ответил Суровцев, — саперам не винтовки, а карабины положены.
— «Положены, положены»! Ты что ж, со своими обрезами, что ли, на немцев в атаку пойдешь?
Он с силой подергал усы, точно собираясь их вырвать, и сказал:
— Ладно. Начштаба, запиши: дать его батальону три станковых… Только не «за так». Ты, капитан, говорят, король по автомобильной части. Так вот: ты мне даешь пять машин, а я тебе три пулемета. Затем ты мне дашь…
Звягинцев не выдержал:
— Товарищ полковник! Я настаиваю, чтобы меня выслушали. На каком основании вы разбазариваете батальон?..
