В Кадарской долине грузовики были почти у всех. Огромные, как драконы, машины стояли в каждом втором дворе, служа символом статуса владельца, безопасности и зажиточности. Ибо людям в долине жилось 40 богато и славно. Улицы были чистые, дворы убранные, а упрятанные за огромными стенами и тяжелыми железными воротами усадьбы напоминали дворцы. Вокруг садов и огородов не ставили даже заборов, потому что в деревнях не было бедняков. Не было и воров. Когда в одной из деревень справляли свадьбу, на застолье могло собраться до тысячи гостей со всей долины. Огромные машины, послушно ожидающие своих водителей, перегораживали на время свадьбы всю околицу.
Именно водители, возвращающиеся из недалекого Буйнакска, привезли в долину пугающую весть о колоннах танков и грузовиков с солдатами, взбирающихся в высокие горы Кавказа, на запад, где мусульманские боевики вместе с чеченскими партизанами подняли вооруженное восстание.
Бородачи из Кадарской долины прекрасно знали тамошних бунтарей. Они не раз встречались с ними в Чечне, где добровольцами вместе с чеченскими повстанцами боролись против России. Видели их и в долине, куда чеченцы приезжали в гости, а также затем, чтобы учить дагестанских мусульман вере в Аллаха и военному ремеслу. Они стали не только боевыми товарищами, но и братьями. Жители долины даже отдали пятнадцатилетнюю Мадину в жены некоему Хаттабу, арабскому командиру, прибывшему на Кавказ из Афганистана, где он уже воевал на священной войне против неверных русских. В Чечне он прославился своей отвагой и изощренными способами устройства засад российским конвоям. Он командовал отрядом таких же, как он сам арабских добровольцев, мусульманских рыцарей печального образа, появляющихся везде, где приверженцы Аллаха вели войну с неверными.
К Хаттабу чеченцы, как ко всем чужим, относились поначалу недоверчиво, потом признали его своим. Шамиль Басаев нарек его даже другом и братом. Оба руководили набегом на дагестанский Ботлих, отделенный от Кадарской долины всего стокилометровой полосой поросших густыми лесами гор. На военную эскападу их подбил уроженец Кадарской долины, поэт, ученный и благочестивый мулла Багаутдин, который давно предрекал возникновение на Кавказе справедливого халифата праведных приверженцев Пророка. Махачкалинские власти признали его бунтовщиком и выгнали из страны. Багаутдин укрылся в Чечне у Басаева.
И вот вести из горного Ботлиха говорят о том, что восстание проваливается. Ни Хаттабу с Басаевым, ни даже Багаутдину не удалось повести за собой недоверчивых аварских крестьян из приграничных аулов, а российские вертолеты пригвоздили партизан к горным пещерам.
Теперь мужчины из долины Кадара боялись, что, подавив восстание в горах, россияне вспомнят и о них. Они уже давно были колючей занозой для преданных России дагестанских властей. Не только не признавали официальной власти, взбунтовались против нее и отказались подчиняться, но вот уже год, как, поддавшись уговорам Багаутдина, они провозгласили свои селения независимой мусульманской республикой, живущей не по сочиняемым людьми кодексам, а в соответствии со Священной Книгой — Кораном. Они принимали у себя в долине таких же, как они сами, бунтовщиков. Главным образом с Кавказа, где только они, не таясь, дружили с враждебными России чеченскими командирами. Но все чаще и все большим числом навещали их приезжие из арабских стран, непонятые и отторгнутые у себя дома. 41
Так что бородачи из долины знали, что рано или поздно им придется сражаться. Ба, они верили, что конфронтация с режимом, который они считали греховным, необходима и неизбежна, чтобы на всем Кавказе восторжествовало Царство Божие, Дом Веры. Были готовы на мученическую смерть, ибо она должна была открыть для них врата рая. Повторяли это в мыслях и разговорах. Но теперь, когда час испытаний оказался таким близким, утратили уверенность, до сих пор сопутствующую каждому их шагу. Не знали, действительно ли уже пришло время? Та ли это минута? Они не хотели ее прозевать, но боялись и необдуманных решений и поспешности.
Так стояли они на своих постах и с горных вершин пытались высмотреть какой-нибудь не вызывающий сомнения знак. Лидеры деревенской революции — Халид, генерал Джарулла, Шамиль, Саид. Они пользовались только именами. И вовсе не из-за конспирации. Просто решили, что фамилии заставляют людей соблюдать родовую солидарность, отвлекают их от Всевышнего, что они противоречат учению Пророка, ибо он тоже использовал только имя — Магомет. В горах Кавказа, который свою идентичность строил на привязанности к родовым и племенным именам, к вековым традициям, обязывающим хранить и лелеять память о предках до девятого колена, бородатых революционеров признали еретиками и смертельными врагами, поднявшими руку на величайшие святости.
Никто не знал, откуда они неожиданно появились в аулах и городках. Не было их в те времена, когда существовала Советская империя, не признающая никакого Бога. Никто, по крайней мере, не подозревал об их существовании.
— Мы не с неба упали. Мы тут всегда жили, — пожимает широкими плечами Джарулла, который вместо фамилии Могамедов, памятки из прошлой жизни, добавляет теперь к своему имени горделивые титулы генерала и хаджи, то есть того, кто ходил в Мекку. — Вере учили нас наши деды, которые не отреклись от нее даже во времена самых страшных преследований, когда за одну только молитву можно было потерять свободу. Мы никогда не верили назначенным чиновникам и духовникам. Подозревали, что это предатели, что они не несут нам правды, что нас обманывают. Наконец, по воле Всевышнего, времена эти прошли. Прогнали мы из мечетей продажных мулл, которые вместо того, чтобы быть нашими поводырями, оказались шпиками секретных служб. Мы напомнили людям их истинную веру. Но нам понадобилось целых семь лет, чтобы установить Божий порядок, да и то только в долине Кадара. Людям, которые так долго жили под властью обмана, трудно понять, где правда, где ложь, что хорошо, что плохо, кому верить и как распознать фальшивых пророков. Кто-то, просидевший много дней в темном подвале, выйдя неожиданно на свет, долго стоит на месте, прежде чем преодолеет страх перед светом и привыкнет к нему.
В долине Кадара революция началась с того, что старые муллы запретили впускать бородачей в свои мечети. Бородачи стали молиться отдельно, а потом решили построить собственную святыню.
— Власти не давали согласия на строительство. Милиция следила от рассвета до заката, — вспоминает с гордостью генерал Джарулла, присев над придорожным, запыленным рвом. Он взял меня на обход постов на взгорьях вокруг долины, а теперь, проверив посты, мы ждали под покосившимся плетнем машину, которую Джарулла вызвал по радио. — Времени было мало, построили мы мечеть из дерева. Позже собирались обложить ее камнем. Когда рассвело, мечеть уже была готова. Чтобы не позволить ее разобрать, люди молились внутри день и ночь.
В деревянную святыню стало приходить все больше и больше верующих. Они не только молились здесь и черпали надежду, но всегда могли рассчитывать на бесплатный мешок муки или сахара и даже на финансовую помощь, ставшую возможной благодаря деньгам, привозимым тайно эмиссарами с Ближнего Востока. Такими, например, как Мухаммед Али из Иордании, который сначала преподавал в школе при мечети в Кызыл-Юрте, а когда власти закрыли школу, по совету праведного Багаутдина приехал преподавать и жить в долину Кадара.
Неизбежный конфликт между старым и новым вспыхнул прошлым летом. Поводом послужило подчеркнутое презрение, с которым бородачи относились к местной власти. Они без конца повторяли, что не признают никакой власти, кроме власти и законов Всевышнего. Не хотели слушаться даже духовных лиц, потому что, как они говорили, набожному человеку в контакте с Всевышним не нужны никакие посредники. Уже это подрывало авторитет местных чиновников. А бородачи к тому же сдержали слово: заставили соседских крестьян жить по их законам. Так, говорили, будет, как Бог повелел.
Продавцам в магазинах запретили продавать водку. Соседей, пойманных на пьянстве, средь бела дня бросали посреди дороги и секли плетьми. Женщинам запретили выходить из дому с открытыми лицами. Объясняли людям, что они грешат, тратя состояния на свадьбы и похороны. Считали грехом танцы, песни и громкую музыку оркестров, приглашенных на свадьбу.
— Разве в Коране написано, что, выдавая дочку замуж, надо истратить все сбережения, чтобы потом на всю жизнь остаться нищим? — спрашивали они. — Или, что мое надгробие должно быть выше надгробия отца соседа?
Этих людей было легко распознать. Их женщины закрывали лицо черными хиджабами, а каждый присоединявшийся к ним мужчина немедленно отращивал бороду, которую не разрешалось даже подстригать. Зато брил усы, считавшиеся на Кавказе гордостью и символом мужества. Ходили в брюках, заправленных в голенища сапог. Говорили, что делают так, чтобы быть похожими на Пророка и его товарищей. Не курили табак, не пили ни водки, ни вина. Не отдавали детей в сельскую школу, а посылали их в свои мечети, где муллы учили их писать и читать, а также говорить по-арабски, занимались с ними физкультурой, чтобы закалить и приготовить к боям за веру.
