Данилка с Максимкой не ответили, а бабушка Ерофеиха сразу всё поняла.
— Иди сюда, — позвала она Данилку и повела того во двор.
Во дворе бабушка спросила:
— Лёва этот не из Заручевья ли будет? Чей он?
— Он у тёти Малки живёт… Лёва Гутман…
— Бедный мальчик, — сказала бабушка. — Не надо ему в то гетто идти.
— Так я ему то же самое говорю, — согласился Данилка. — Да разве он послушает? Он такой упрямый, такой упрямый…
Бабушка Ерофеиха уголком платка вытерла глаза.
— Нет Лёвиной тёти, — тихо сказала она. — Постреляли заручевцев… Всех чисто перестреляли…
От её слов по Данилкиной спине пробежал холод, больно кольнуло в затылок.
«Значит, и нас постреляли бы, если бы не убежали», — промелькнула в Данилкиной голове страшная догадка.
Кешка родился в большом городе с множеством заводов и фабрик, с широкой рекой, по которой ходили белые пароходы, с узкими мощёными улицами, по которым бегали красные, синие и зелёные трамваи.
Его мама Капитолина Ерофеевна работала на иголочном заводе и училась в городском аэроклубе. А папа, Платон Листопаденко, служил в Красной Армии, и не лишь бы в какой части, а в очень знаменитой дивизии, про которую даже песни пели, что дивизия та в Висле коней поила.
Мама с папой познакомились на празднике освобождения Беларуси от белополяков, который проводился каждый год в июле. Мама в тот день прыгала с парашютом за посёлком Елаги, а папа там же брал какие-то препятствия на мотоцикле. Они оба заняли первое место. После праздника папа посадил маму на мотоцикл и повёз в Велешковичи к бабушке Олимпиаде, чтобы та разрешила им жить всю жизнь вместе и никогда не разлучаться.
Понятно, что Кешка не мог этого помнить, потому что его тогда ещё и на свете не было. Обо всём этом рассказала Кешке бабушка Олимпиада Захаровна, или просто бабушка Ерофеиха, которая умела рассказывать так интересно, что Кешке иногда казалось, что и он был на том празднике в Елагах и вместе с папой и мамой ехал на мотоцикле в Велешковичи. Города, где он родился, Кешка также не помнил, потому что ему не было и двух лет, как папу перевели служить на Дальний Восток. Только в прошлом году Кешка побывал в городе, где родился, потому что опять его отца перевели с Дальнего Востока в Литву.
Кешке очень хотелось хоть одним глазом взглянуть на тех помещиков и буржуев, про которых он только читал в книгах, но отец приказал ехать к бабушке и жить у неё, пока за ним не приедут.
Кешка сначала взбунтовался. Не хочу, мол, жить у бабушки, хочу жить с папой и мамой в их полку.
— Ну, вот что, Иннокентий, — сказал папа, — ты, брат, не маленький, должен всё понимать. Там, куда мы едем, может, ещё и школ нет. Да и нельзя тебе туда ехать, и это уже не мой приказ, а наркома обороны.
Наркому обороны Кешка возражать не стал.
— Хорошо, поживу у бабушки, — сказал он. — Только смотрите, чтобы следующим летом забрали к себе…
— Ну, вот и договорились, — обрадовался отец и в знак договорённости пожал Кешкину руку.
К бабушке Олимпиаде Захаровне Кешку повезла мама. Вот тогда он и побывал в городе, где родился.
Город назывался Витебском.
Был он чистенький, аккуратный, размещённый на холмах, с которых открывались красивые пейзажи. И река понравилась Кешке. Широкая, в крутых берегах. По ней гнали плоты, которые мама называла гонками. В реке купались дети и взрослые.
А по городу бегали трамваи. Их водили молодые весёлые девушки, которые всё время неустанно звонили. У каждого трамвая был свой особенный голос. Одни дерзко и гулко бренчали, другие тоненько звенели, третьи беззлобно предупреждали пешеходов, где надо переходить улицу: там, там, там…
За рубль Кешка с мамой наездились в трамваях, что даже в голове начало гудеть.
В таком городе и пожить неплохо. Но не долго. Кешка никогда не променял бы свою жизнь в военных гарнизонах даже на этот красивый город. В военных городках на Дальнем Востоке было куда интереснее.
Там горы назывались сопками. Там росла тайга. Там была граница… Да не только это привлекало Кешку. Он, сколько себя помнит, жил среди смелых, весёлых парней, которые очень любили его. Парни эти назывались красноармейцами.
Они разрешали Кешке залезать в бронированные боевые машины, браться за рычаги, нажимать на педали, сидеть в кресле стрелка или радиста.
Кто из мальчишек может похвастаться, что умеет управлять боевой машиной? Кто может собрать не только затвор винтовки, но и замок пулемёта?
Только Кешка! Да и стрелял он дай бог! — Быть тебе, Иннокентий Листопаденко, красным генералом, — сказал ему однажды комдив, товарищ Супрун. — Только хорошо учись…
Насчёт генерала комдив, может быть, и шутил, но какому мальчишке не снится генеральская форма? Только от мальчишки до генерала вон сколько тех ступенек. По ним как на небо взбираться. Но ведь каждый генерал был когда-то мальчишкой. Надо только хорошо учиться.
Кешка старался учиться отлично. Даже на каникулах с книгой не расставался.
А теперь учёба приостановилась — война.
У Кешки теперь другие заботы. О них вслух и не скажешь. Но думать можно, думать никому не запрещено.
Кешке позарез нужен красный командир.
Зачем?..
Сядет командир на боевого коня, вытащит саблю из ножен да как крикнет громовым голосом: «А что, боевые друзья-товарищи, разве оружие наше притупилась или мы сами занемогли в боях?» — «Нет, — ответят друзья, — и оружие наше не притупилось, и сами не занемогли, а готовы идти на священную битву с проклятым врагом, который топчет нашу землю». — «Так ударим по врагу, боевые мои соратники, погоним с родной земли, как гнали когда-то белую контру, как били алчных самураев и другую фашистскую нечисть, что точили жадные зубы на страну рабочих и крестьян».
И погонят красные бойцы фашистов сначала из Велешкович и окрестных деревень, потом из города Витебска и всей Беларуси. Будут гнать их до самой Неметчины и ещё дальше, пока не сбросят в холодное море.
И во всём этом походе будет участвовать Кешка, как самый верный и смелый помощник того командира, который поведёт своё войско на проклятых фашистов. Где найти красного командира в тылу врага, Кешка сразу же догадался, как только в Кормелицком монастыре разместили захваченных в плен раненых бойцов Красной Армии. Наверно, среди них найдётся и командир…
А как вывести из фашистского лагеря командира, Кешка не только представлял, но и имел подробный план…
За прошлогодний горячий август, нынешние весенние каникулы и два месяца этого солнечного лета Кешка облазил подвалы и подземелья не только на кладбище, но и в Кормелицком монастыре.
А виновата в этом была его бабушка Олимпиада Захаровна. Это она рассказала Кешке и про несметные богатства разбойника Ворона, и про сапожника Ерошку, и про мрачные подземелья, которые соединяют церковь на кладбище с Кормелицким монастырём и даже с Тодулинским костёлом, что стоит от Велешкович километров за двадцать. Про многие и многие предания услышал Кешка. От всех их веяло таинственностью и ужасом.
Кешка не очень верил в те предания, но лазить по подземельям было интересно, да и был случай проверить свою выдержку и мужество.
Во время одного из таких путешествий по околицам Кормелицкого монастыря Кешка нашёл в лесу старую часовню и странный возле неё колодец.
Было это в мае. Стоял солнечный день. Кешка пошёл в лес за грачиными яйцами. Хотел подложить яйца под курицу, чтобы она вывела грачат. Кешка слышал, будто такие грачата очень способны к учёбе, их даже можно научить говорить по-человечьи. А кому не хочется иметь учёных грачей?
Вот тогда Кешка и наткнулся на часовню и колодец. Часовня его не заинтересовала. А колодец поразил. Глянул Кешка в него и глазам своим не поверил — в чёрной бездне сверкали два ярких огонька.
Кешка протёр глаза и опять посмотрел в колодец. Огоньки горели на том же месте…
Что за чудо?
Кешка нашёл камень, бросил в колодец. Долго-долго ничего не было слышно. Потом огоньки погасли, а из колодца кто-то как зарычит. Кешка задом, задом да наутёк. Правда, не бегом, а медленно — потому что он совсем не испугался, а только почувствовал опасность.
— Бабушка, а чей это колодец в лесу за Кормелицким монастырём? — спросил он, возвратившись из лесу домой. — Я в него камень бросил, а кто-то как зарычит: что ты делаешь, зачем камнями бросаешься? — и начал вверх стрелять, не иначе как из пушки…
Кешка немного прибавил страхов. Бабушка даже рассердилась на него.
— Всюду ты свой нос всунешь, всюду влезешь, — ругалась она. — А тот колодец не имеет дна, потому что это вовсе и не колодец, а могила Змея-Горыныча, который обманом и хитростью погубил Параску-Пятинку да и сам провалился в подземное царство.
