Часть первая
Десант с командармомШел пятый месяц войны. Тяжелые бои велись на западе и севере, на юге нашей страны. Мы еще не знали о героях Брестской крепости. Севастополь и Одесса еще не названы были городами-героями, но весь мир уже видел, что в этих упорных боях Красная Армия похоронила гитлеровский «блицкриг» — болтовню о победной войне, «быстрой, как молния»… Не только города, каждая деревушка, каждая высотка на родной земле оборонялись и уничтожали врага. Но перевес сил был пока еще на стороне фашистов, взамен разбитым они посылали новые войска, танки, самолеты из всех захваченных ими европейских стран. Они рвались к Москве, к Ленинграду, вопили о своих фашистских парадах в день нашего Октября на Красной площади у Москвы-реки, на Дворцовой площади на Неве. Они напечатали даже черные пропуска со свастикой для входа на наши главные площади, готовили парадные мундиры…
Но Москва стояла «неколебимо, как Россия», над Кремлем холодный ветер ноября, как всегда, развевал красный флаг. Правда, вечерами он не освещался прожекторами, как в мирные дни. Москва была затемнена….
И все понимали, что в эту годовщину Октября впервые за двадцать четыре года Советской власти парада на Красной площади, наверное, не будет.
Вместе с комиссаром Воздушных Сил армии полковым комиссаром Александром Алексеевичем Званским мы прибыли ранним утром 7 Ноября на заснеженный полевой аэродром наших бомбардировщиков провести праздничный митинг. Званский был уже в летах, среднего роста, полный, но авиационная форма, которую он всегда носил с двадцатых годов, шла комиссару — иным его трудно было представить.
Мы знали друг друга с первых дней войны. В самые трудные минуты комиссар был воплощением спокойствия. Но сегодня Званский нервно ходил по летному полю и молчал, не отвечая даже на вопросы.
— Товарищ полковой комиссар!.. Товарищ комиссар!.. Вас срочно просят в радиорубку! — Офицер связи выбежал из штабной землянки без шинели и шапки, он задыхался от волнения и быстрого бега, и снег сразу накрыл его темные волосы белой тюбетейкой. — Скорее, скорее! — выкрикивал он на ходу. — Москва передает сообщение о параде…
Мы побежали к землянке.
Да! Знакомый голос диктора Левитана торжественно и гордо сообщал, что только что на Красной площади закончился военный парад в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, с трибуны Мавзолея Ленина с речью выступал Верховный Главнокомандующий Сталин!..
Митинг, который состоялся в этот час на далеком аэродроме, мы не забудем никогда! Еще не унесли запорошенное снегом полковое знамя, а бомбардировщики один за другим поднимались в воздух — на врага!
Мы с комиссаром направились в политотдел своей Седьмой Отдельной армии. Вечером здесь, невзирая на фронтовую обстановку, будут отмечать двадцать четвертую годовщину Октябрьской революции. В этот час особенно хотелось быть среди друзей…
Густой снег шел и в Алеховщине, на Свири, где располагался политотдел. Наш самолетик мягко затормозил на лыжах, и мы тут же пересели на вездеход-«козлик». Юркая автомашина уверенно петляла меж высоченных сосен, освещая себе путь синими подфарниками… Мы вошли в политотдельскую землянку и, пожимая руки друзьям, сразу ощутили тревожное настроение собравшихся: под Тихвином — плохо…
Если вы взглянете на карту северо-запада СССР, недалеко от Ленинграда увидите два голубых пятна — Ладожское и Онежское озера, а между ними — синюю нитку реки Свирь. Тут среди не замерзающих и в лютые морозы болот, среди вековых сосен, прерывающихся гранитными валунами, дивизии, полки и батальоны Седьмой Отдельной армии дни и ночи вели ожесточенные бои с финскими войсками.
По гитлеровскому приказу белофинны злобно рвались через Свирь, стремясь соединиться с немецкими корпусами у Волхова. Отрезанная от соседних фронтов, Седьмая Отдельная стойко отбивала атаки финнов. Здесь, на Свири, мы прикрывали дальние подступы к городу Ленина.
Небольшой мирный городок Тихвин был у нас далеко в тылу, но он стал важным звеном в коварных фашистских планах удушения Ленинграда.
Здесь гитлеровский удав стремился замкнуть двойное смертельное кольцо блокады вокруг героического города. На Тихвин, на соединение с финнами шел армейский корпус генерала Шмидта — около пятисот танков, моторизованные дивизии, самолеты. Они теснили части нашей Четвертой армии, рвались к Тихвину. А потеря Тихвина означала утрату последней железной дороги, по которой снабжался Ленинград, открывала путь фашистским армиям на Ладогу — в тыл нашей армии, и дальше — на Вологду, в глубокий советский тыл…
Торжественное заседание наше было коротким. Начальник политотдела бригадный комиссар Василий Михайлович Шаров поздравил с праздником, рассказал о параде на Красной площади в Москве, об обстановке на фронте и призвал всех быть в полной боевой готовности… После заседания небольшую группу политработников (в их числе и меня) бригадный комиссар попросил задержаться. Он сообщил, что генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков получил распоряжение Верховного Главнокомандующего срочно принять командование Четвертой армией (оставаясь командующим и нашей, Седьмой Отдельной), остановить и разгромить немцев под Тихвином. Завтра Мерецков вылетает в район Тихвина. Сформирована штабная оперативная группа, а вместе с нею и группа политработников. Шаров обрисовал наши задачи, добавив, что виднее все станет на месте, по обстановке, которая пока представляется сложной и неясной.
— Задача ваша будет нелегкой, но вам выпала большая честь. Уверен, что вы будете достойными боевыми комиссарами… Не посрамите и нашей Седьмой Отдельной…
Двери землянки широко распахнулись, вошел командующий в своей известной всей армии бекеше и член Военного совета. Они сели за наш небольшой самодельный стол, и Мерецков сказал, что ему хотелось особо поговорить с политотдельцами, едущими на Тихвин.
Командарм расстегнул бекешу, снял папаху, спросил, найдется ли в этом доме ради праздника кружка горячего чаю, и повел спокойный и уверенный разговор. И хотя речь шла о том, что нам предстоит нанести один из первых в этой войне удар по фашистским дивизиям, причем в обстановке очень неясной и весьма трудной, мы обязаны разбить врага, что этого ждет от нас Ленинград, Родина, что отступать нам некуда. Кирилл Афанасьевич встал, прошелся по землянке, снова сел и, внимательно глядя на нас, очень доверительно и просто сказал о том, что штабники нашей опергруппы, несомненно, успешно разработают эту операцию, а мы — комиссары — должны вселить в каждого красноармейца и офицера уверенность в том, что сможем ее осуществить и добиться победы!
Ранним утром 8 ноября тревожные вести, в которые не хотелось верить, подтвердились. Накануне немцы прорвались к Тихвину, заняли город и, преследуя наши отступающие части, движутся на север и на восток… Суровая сосредоточенность охватила каждого. Через несколько часов наша оперативная группа выехала на аэродром. Но весь день снежный буран метался по открытому полю, игольчатый ледяной ветер свирепо набрасывался на людей, рвал тросы самолетов, лихорадочно наметал сугробы… Наш «дуглас» — небольшой двухмоторный самолет — долго не мог подняться в воздух, бульдозеры не успевали очищать взлетную полосу от сугробов… Пока летчики и техники готовили полет, штабники не теряли времени. Телефоны и рации всех аэродромных землянок заработали с невероятной нагрузкой — штаб оперативной группы пытался уже отсюда установить связь с частями Четвертой армии.
К концу дня буран стих, все разместились в самолете, машина поднялась в воздух, взяв курс на Тихвин. Я осмотрелся. Кирилл Афанасьевич Мерецков о чем-то тихо беседовал с дивизионным комиссаром Зеленковым, генерал Павлович, комбриг Стельмах и батальонный комиссар Лесняк искали что-то на карте, сидя у обледенелого иллюминатора. Штабные офицеры были сосредоточены и молчали, вдоль фюзеляжа разместилась группа автоматчиков — все наше воздушное и земное боевое охранение… Мы — будущий политотдел оперативной группы — сидели рядом, поддерживая друг друга, когда «дуглас» внезапно проваливался или кренился на крыло.
Напряженно всматривались мы в мутные стекла иллюминатора. Самолет шел невысоко над землей, а вокруг кипела серая пена облаков, а если случались разрывы — где-то внизу мелькали лесные массивы и плешины болот… Что ждет нас в этих лесах?.. Как справимся мы с задачей остановить и разгромить Фашистские дивизии, неудержимо рвущиеся на восток?.. Как найдем свое место в этой операции?.. Но рядом, на борту этого уверенно летящего самолета, была как бы вся наша Седьмая Отдельная: командиры, генералы, офицеры, комиссары, солдаты. По земле в том же направлении мчатся наши танки, пушки, на марше — наши полки и батальоны. Нас послал сюда Верховный Главнокомандующий, на нас надеется Ленинград… И хотя за бортом сгущались сумерки, на душе светлело. Чувство боевой, напряженной целеустремленности охватило наши сердца, когда самолет пошел на снижение…
