— Вы куда это?
Оп взял велосипед — подарок отца и загадочно улыбнулся. Потом махнул рукой Степе: пошли, мол.
— Потом расскажу…
Остановились они у крыльца райкома комсомола. В коридоре было уже несколько человек.
Из комнаты секретаря вышла девушка с блокнотом.
— Мы из Пугачева, нас вызвали на сегодня, — принялся объяснять ей Петя.
— Вот и хорошо, подождите немного.
Она снова скрылась за дверью. И через несколько минут Петр стоял уже перед членами бюро райкома комсомола.
Секретарь попросил его рассказать биографию, предупредив при этом: «Только коротко».
Но о чем много рассказывать-то? Ведь биография Ильичева только начиналась. Мать — бывшая батрачка, отец тоже с самого детства гнул спину на деревенских богатеев. Едва началась коллективизация, он одним из первых вступил в колхоз, его избрали в правление колхоза. Потом правительство наградило отца медалью «За трудовое отличие»…
В общем, говорил больше Петр о своих родителях, чем о себе. Когда он закончил, секретарь райкома произнес:
— Ну, Ильичева мы все знаем. В колхозе молодцом себя показал. А в армию пойдет, думаю, и там нас не подведет… Предлагаю — принять.
Этот день на всю жизнь остался в памяти Петра Ильичева.
В один из воскресных дней, когда Ильичев, Додух и Калябин снова приехали в районный центр, они остановились у павильона с вывеской «Тир», выкрашенного свежей голубой краской.
— Попробуем, — предложил Додух.
— А ты когда-нибудь стрелял? — полюбопытствовал Петр.
Додух смутился, неуверенно ответил:
— Стрелял…
— Ну и как?
Тот промолчал, а Калябин рассмеялся.
— Все пули за молочком послал.
У Петра азартно заблестели глаза.
— Надо попробовать!
У барьера стоял узкоплечий, кудрявый паренек. Он тщательно целился. Мишеней было много: бегущие зайцы, скачущая лиса, клоун в синем колпаке.
— Где ты так научился? — не скрывая зависти, поинтересовался Петр у паренька, который опрокинул одну за другой почти все мишени.
— В осоавиахимовском кружке, — ответил тот.
Ребята переглянулись.
— А что если нам в Пугачеве организовать кружок метких стрелков? — предложил Петр. — Дядя Митя может им руководить. Он в армии был снайпером. А желающих посещать кружок наберется, ой, сколько!
Так в Пугачеве по инициативе комсомольцев был создан осоавиахимовский кружок метких стрелков.
В избу Ильичевых постучали. Наталья Сергеевна торопливо подошла к двери.
— Кто там? — спросила она.
— Сергеевна, это я, Матрена Аверьяновна, неужто не узнаешь? — отозвалась сельский почтальон Дмитриева.
Пока Наталья Сергеевна открывала дверь, Матрена Аверьяновна, хорошо знавшая семью Ильичевых, добавила:
— Сергеевна, письмо-то, видать от Ивана Сергеевича. На конверте номер полевой почты. Эх-ха-ха, каково ему там, нашему Ивану Сергеевичу, на фронте-то… Одно слово — война…
Наталья Сергеевна взяла небольшой конверт, надписанный незнакомой рукой, и лицо ее застыло.
— Что-то я не пойму, почерк не Ивана…
Губы ее задрожали. Она долго стояла так, пока, наконец, решилась. Надорвала край конверта, развернула листок.
Петр подбежал к матери, взял у нее письмо.
— Читай, Петенька, — тихо произнесла она. — Читай, только быстрее…
«Здравствуйте, дорогая Наталья Сергеевна! Пишут Вам боевые товарищи Вашего мужа Ивана Сергеевича. Мы хорошо знаем, что тяжела будет эта весть, но все-таки должны сказать Вам горькую правду. Ваш муж был нашим командиром, и мы все договорились, что если с кем-нибудь из нас что случится в бою, то другой сообщит его родным. Ваш муж Иван Сергеевич пал смертью храбрых 20 февраля 1942 года в бою с немецко-фашистскими захватчиками при выполнении боевого приказа командования…»
Полоснул по сердцу Петра отчаянный материнский вопль. Наталья Сергеевна, шатаясь, побрела к стоявшей у стены широкой деревянной лавке и повалилась на нее. Ее плечи мелко, как в лихорадке, вздрагивали. Она не причитала, лишь чуть слышно всхлипывала. Но от этого тихого плача Петру стало так горько, что сам он готов был по-бабьи заголосить.
Петр посмотрел на младшую сестренку Полину, на брата Василия, потом перевел взгляд на висевшую на стене увеличенную фотографию отца, недавно присланную с фронта. На военной гимнастерке — орден и боевые медали.
И вспомнился Петру тот день, когда отец уходил на фронт. На висках его серебрилась седина, глубокая морщина прорезала лоб.
Он крепко обнял сына.
— Ты, Петя, учись, как следует, помогай дома…
Петр подошел к матери, вытер ее слезы.
— Не плачь, мам. Ну, пожалуйста!
Весть о гибели Ивана Сергеевича быстро облетела деревню. Скоро избу Ильичевых заполнили соседи, друзья.
— Знаю, Сергеевна, тебе тяжело, — сказал председатель колхоза. — И горе твое не скоро забудется. Но ты не убивайся. Не оставим тебя одну, в обиду не дадим.
— Дядя Степан, — обратился к нему Петр, — я завтра поеду в военкомат. Буду проситься на фронт…
Степан Дмитриевич вздохнул.
— Надо обождать, пока подрастешь.
— Не могу я ждать!
— Ну полно, Петя! Рассуди сам: на фронт тебя все равно сейчас не возьмут. Об этом и думать нечего. А здесь нам без тебя никак нельзя. Ты же знаешь, в колхозе мужиков маловато. Все на фронте. А работенки у нас хоть отбавляй. Вот, к примеру, нужен конюх. Дело-то ведь важное. Хочешь, тебе его доверим? Проявишь заботу, сохранишь всех лошадей — вот и поможешь фронту!
Долго не мог уснуть в ту ночь Петр. Все думал об отце… А утром, наскоро позавтракав, пошел прямо в правление колхоза.
Поздняя ночь окутала степь. Высоко в небе плыли облака. И когда они редели, на землю падал лунный свет, выхватывая из темноты очертания придорожных деревьев.
Петр Ильичев остановил разгоряченную лошадь у дома ветеринарного врача Калябина. Он громко забарабанил в освещенное окно.
— Это что там за полуночник? — отозвался из избы хриплый голос старого Калябина.
— Дядя Миша, откройте!
— Ну, что там за беда стряслась?
— Да мерин Васька захворал! Третий нарыв на шее, что делать с ним — не знаю…
— Постой, постой, не части. И заходи в избу, подожди, пока я оденусь.
Через полчаса они были в конюшне. Осматривали Ваську, который с трудом поворачивал голову, подергивая ушами.
Калябин сделал ему операцию, перевязал рану. И наказал Петру:
— К утру перемени повязку. Я тебе тут оставлю марлю, вату и бинт.
Ветеринар уехал, а Петр остался ночевать в пустом стойле, бросив в него большую охапку душистого сена. Утром он перевязал мерина, как ему наказывали.
— Ты у меня молодец, Васька, — повторял Петр, поглаживая лошадь по крутым лоснящимся бокам. — Вот поправишься — и опять за работу.
Несколько дней он выхаживал Ваську. Домой появлялся только на час-два, чтобы успокоить мать. А когда мерин выздоровел, председатель Степан Дмитриевич Курносов от имени всего колхоза поблагодарил молодого конюха.
…Петр Ильичев пас лошадей чаще всего на опушке леса, где трава была особенно сочной и высокой. Возле кобыл резвились маленькие жеребята, смешно подпрыгивая и задирая хвосты.
Однажды под вечер он сидел у догорающего костра. Тревожное ржание насторожило его. Оглянулся и увидел: к жеребенку, прячась за деревьями, подкрадывается серая собака. Лошади тут же сбились в кучу, заволновались.
Петр вскочил на ноги, схватил палку и замахнулся на собаку.
— Пошла вон!..
Но та не отступила. Лишь замерла на месте. Петра поразила ее могучая грудь. «Удивительная порода», — подумал он. И вдруг все внутри у него похолодело от страшной догадки: «Волк».
А волк постоял и снова начал подбираться к своей жертве, обнажив клыки. Что делать?!
Одним махом Петр выхватил из костра горящую головню.
Некоторое время зверь и человек смотрели друг на друга. Потом волк попятился, развернулся и затрусил к лесу.
Петр облегченно вздохнул.
Солнце садилось медленно и нехотя. Сквозь тонкую вечернюю синеву все еще проступали берега Омки, широкая долина и очертания родной деревни.
Сколько счастливых воспоминаний связано было у Петра с этими родными местами! Бывало, теплыми летними вечерами дед рассказывал деревенским мальчишкам удивительные истории, после которых фантазия Петра превращала знакомые окрестности в чудесные, неведомые страны, полные неразгаданных тайн…
Когда Петр очнулся от воспоминаний, было уже совсем темно. Он поднялся и вошел в избу. На комоде лежала свежая газета, где на первой странице была напечатана статья о подвиге гвардии рядового Александра Матросова. В решающую минуту боя с немецко-фашистскими захватчиками за деревню Чернушки юный солдат закрыл своим телом амбразуру. Он пожертвовал собой, но обеспечил успех наступающему подразделению.
