— Руку натер, — показал ладонь, — десять раз переписываю. А что писать? Хоть бы одна сволочь…
На что опер вытащил из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумажку.
— Пять минут — и все дела.
— Ну? — удивился Цыгун. — А что, у тебя их много?
— Столько же, сколько у тебя. Бабы… — Он произнес это слово растягивая. — Муж в воздухе, а она… Мне скажи чемодан написать — напишу. От блядства до измены Родине — один шаг.
Он сказал это, играя бумажкой, и Цыгун задохнулся от радостного понимания.
С этого дня работать стало легче.
В органы он попал случайно: служил зоотехником в колхозе, стал погибать скот, вскрыли корову — афты на слизистой.
— Признаваться будем или как? — спросил следователь. — Заражение ящуром. Типичное вредительство. — Это он сказал в сторону, человеку в штатском, который молча сидел у края стола.
Цыгун упал на колени.
— А ну, выйди, — распорядился человек Следователь вышел, и человек, не размазывая, предложил написать заявление, что болезнь началась после того, как председатель колхоза по приказанию предрика привез и пустил в стадо несколько больных коров.
— Не было, вот ей-ей, не было. Каких коров? Откуда бы он их взял? — взмолился Цыгун.
— А если не было, то я его опять позову, — жестко сказал человек и кивнул на дверь, куда вышел следователь. — Значит, вредительство на себя берешь? Прикрываешь контру? Ты знаешь, кем до революции был ваш предрика? Молчишь…
— Дайте бумагу, — прошептал побелевшими губами. — Только научите, как писать.
Второе заявление написал через год: прошу зачислить меня в органы.
Его послали обслуживать флот. Форму выдали морскую, а в сорок втором добавили золотые погоны. Все ничего, да много техники, страшно: всегда можно что-то испортить, взорвать. Правда, часть не поднимут по тревоге, не угонят — квартира, жена, ребенок в тепле, своя кухня. На продсклад придешь вечером — кладовщик без разговора от бруса белого масла отвалит кирпич. Тушенка американская, доппаек (торпедникам за выход шоколад дают, сгущенку, а тут и в море идти не надо). И все равно, как на льду, потому что, пока не надоумил опер, фамилии наверх не шли. А без фамилий какой ты работник? В один день загремишь туда, куда уже покатили и председатель колхоза, и предрика…
Да, нехорошо чувствовал себя Цыгун, отправляясь в то утро в город, и даже не в том дело, что позвонили ночью, а в том, что вызвал новый начальник отдела, а говорили про него разное: прямо из Москвы, новая метла чисто метет, рвется назад в Москву, а чтобы снова в Москву попасть, надо… И вообще, кто любит встречи с начальством?…
В кабинет пригласили сразу, хотя в приемной уже было несколько человек, и это тоже — догадался — плохо.
Новый начальник сидел за черным старого дуба столом, глядя прямо на Цыгуна, молодой — чистый, волосы приглажены.
— Товарищ Цыгун? Давайте знакомиться. — Но из-за стола не встал, руки не подал, сесть тоже не предложил. Помолчал. — Так как в бригаде у нас, у моряков?
Отвечать надо быстро.
— Дела, товарищ полковник, сложные. Бригада — соединение большое. И катера, и береговая база, тут же семьи, свое подсобное хозяйство… — «Подсобное» ввернул на всякий случай, завхоз — известный вор. — Обо всем недавно представил донесение вашему заму. Есть несколько серьезных сигналов, по ним начал проверку:
— Сами как устроились?
Холодком подуло: «как устроились?» можно понимать по-разному — «не прихватил ли чего лишнего?» А начальник уже вышел из-за стола, прошелся («В каких это ты кабинетах подсмотрел, кто так говорит, расхаживая?»).
— Я хочу, чтобы все, с кем я работаю, понимали: мы призваны обслуживать части и работать с людьми. Но тут есть тонкая разница… — Начальник говорил легко, красиво, и от этого слова перестали пониматься, потекли, вытянулись в нитку… — Ни армии, ни дивизии не ошибаются и не предают, ошибаются и предают люди… Вы знаете, как распространяются радиоволны?
Ответа не ждал.
— …Так вот и люди. Какой путь они выберут? Неизвестно. Американские катера к вам давно пришли?
— Пять месяцев назад. Ленд-лиз.
— Вы их проверили? Американцы ведь не дураки, такой шанс упустить не могли. Надо было все-все обыскать: ящики, рундуки. Командирскую каюту лично обшарить, все перевернуть… Это ваша крупная недоработка.
Про американские катера ясно, для страху. Цыгун покорно опустил голову. Главное впереди.
Пол под ногами растрескался, паркету лет сорок, не меньше. Что тут было во время Русско-японской войны? Банк… Начальник перестал ходить, и от этого стало ясно: сейчас…
— Скажите, Цыгун, а что у вас произошло во время инспекторской проверки? Вы сами в море не выходили?
«Быстро, быстро вспомнить… Как всегда, прибегал ночью нужный матрос, все-все доложил. Только бы угадать, что ему надо».
— Кажется… вышел из-под управления катер.
— Такие вещи вы должны знать совершенно точно.
Начальник вновь зашел за стол, сел, подвинул к себе лежавшую на краю тонкую зеленую папку, взял руки в замок.
— И куда же катер пошел?
«Вот оно, началось… Повернуть голову, отжать воротник…»
— В море. Ушел, но был потоплен авиацией, успели поднять с аэродрома.
— И всего-то?… А если понимать так: режимный катер чуть было не ушел в Японию. Чуть не ушел, а вы имеете об этом самое смутное представление. Так, так, так!… А скажите, катер сам мог уйти?
И вот тогда-то с ужасающей простотой все стало ясно:
— Не мог. Никак не мог.
— Да-а, проморгали. Такое чепэ чуть было нам не подкинули. И вы проморгали, и… — Начальник спохватился, больше никого не назвал. — И в какое время вы это сделали? Сейчас, когда так нужна бдительность. Кричим «победа», а что война еще не закончена, забыли. Что фашистская резидентура осталась, не помним. Неужели процессы, которые мы вели перед войной, нас ничему не научили? Идиотская болезнь — беспечность. — Начальник снова начал говорить легко, скороговоркой, и от этого стало совсем страшно. — А как мы работаем? Как ведем себя? Вы сколько раз квартиру себе меняли? Два раза. У чекиста должны быть чистые руки. Никаких поблажек себе… Почему я должен объяснять вам азбучные вещи? Ну да хватит: то, что произошло в бригаде, это не случайно. Понимаете? И я жду от вас…
— Фамилии, — выдохнул Цыгун и тут же, торопясь, начал называть.
— Не суетитесь. Давайте по порядку, с самого верха. И садитесь, не стойте, в ногах правды нет… Так, от комбрига до командира звена мы с вами прошли. Проверить надо каждого. Но это все — командиры, а чтобы катер сам в море повернул да пошел, как по заказу, куда надо, следует предварительно в нем покопаться, залезть в мотор… Не знаю куда еще. Ни комбриг, ни командир звена этого делать не будут.
— Кулагин. Старший инженер-лейтенант Кулагин. — Все стало на свои места. И как он сам раньше не догадался! Ах ты!
— Давно бы так — Начальник раскрыл зеленую папку. — «Во время оккупации Украины… Вы слушаете?… Мать Кулагина эвакуировалась из Харькова на Урал. По показанию соседей, зимой 1942 года приходил немецкий офицер, молодой, лет тридцати, звание не установлено. Спрашивал Кулагину, назвался родственником, оставил рижский адрес, если она вернется. Соседи побоялись и адрес выбросили…» Вот такая, товарищ Цыгун, информация.
…Когда пришел в себя, снова вернулась способность слушать и понимать, начальник уже говорил, опять быстро, любуясь, как ловко у него укладываются мысли.
— …Я не хочу сказать, что ваш Кулагин изначально был врагом. Может, все произошло случайно, его завербовали, заставили сойти с дороги. Он, может быть, и не заслуживал такой судьбы, был, как все мы, простым человеком — и вдруг родственники… О, родственники — великая сила, их ведь нельзя менять. Не мы их выбираем, а они нас. Вот почему всегда начинайте с них. В старых личных делах можно найти немало интересного.
Понимаете, что вы наделали? Я читал ваши донесения: «Матрос Стешенко живет с женой флагманского артиллериста…» Вас давно взяли в кадры? — Он снова вышел на середину комнаты. — Слушайте внимательно: Кулагина не трогать. Нужна группа. Дальше: как он мог передавать японцам сведения? Связь в его руках, к радиопередатчикам постоянный доступ. Надо проверить все передачи на частоте катеров. Все, что шло в эфир. И действовать быстро. Насчет комбрига и командира звена — вариант тоже проработать. Людей в помощь я дам. Но чтобы никаких неожиданностей! На все вам только неделя.
— Волновые сейчас в море не выпускают, можете не беспокоиться, — взмолился Цыгун. Что неделя, в одной морской разведке читать радиоперехват дней десять…
Начальник сунул руку в карман, вытащил ключик, отпер в стене сейф, достал из него бумагу, высмотрел в ней что-то и, заперев, коротко бросил:
— Восемь. Больше не могу. Восемь дней, и чтобы к этому времени у меня на столе все лежало. Какое, кстати, у вас образование? — Нехорошо усмехнулся, ответа дожидаться не стал. — Конечно, в нашем деле образованны далеко не все. Знаете, что Клаузевиц говорил?
