Толпа устремилась на перрон, и я поспешил влиться в нее, чтобы успеть захватить место на нижней полке, а если повезет, то и верхнюю целиком. Не повезло. Но и на нижней тоже можно ехать, только во время сна ноги сильно затекают. До Ярославля поезд полз двенадцать часов, от Ярославля до Вологды еще почти десять, но все-таки доехали, а вот дальше возникли проблемы.
— В ближайшие сутки поездов на Архангельск не будет. Следующий!
Военный в черной шинели с двумя рядами блестящих пуговиц не солоно хлебавши, отошел от окошка кассы. Следующим был я, но драконить кассиршу тем же вопросом не стал и отошел вслед за моряком. Судя по фуражке с крабом и кобуре на двух ремешках — средний командир, а что означают две полоски на рукаве, верхняя уже, нижняя шире, я не знал. Кстати, кобура болтается так, что никакого пистолета в ней явно нет.
— Разрешите обратиться, товарищ…
— Лейтенант, — подсказал флотский, видя мое затруднение.
— Вам в Архангельск срочно надо?
— Срочно. А в чем дело?
Видимо, к месту службы торопится.
— Мне тоже в Архангельск. Может, на товарном попробуем?
— Давайте попробуем, — согласился лейтенант.
Но стоило нам направиться к выходу из вокзала, как на пути нарисовалась неопределенного возраста женщина с двумя котомками.
— Товарищи, — заторопилась она, — товарищи военные, возьмите меня с собой. Мне к мужу надо в Вельск.
— Да мы еще и сами не знаем, как поедем. К тому же товарняк — это даже не общий вагон, это намного хуже, — пытаюсь отговориться я.
Но женщина продолжает настаивать.
— Хорошо, — сдается лейтенант, — поехали.
Мне эта идея не показалась здравой, но спорить со старшим по званию, хоть и значительно моложе по возрасту я не стал.
— Давайте помогу.
Я взял у женщины одну из котомок, вторую взял лейтенант.
Уехать нам удалось только в открытом сверху порожнем полувагоне. Сидели мы, прижавшись к его передней стенке — туда меньше задувал холодный поток встречного воздуха, а на ходу долетали только отдельные капли холодных осенних дождей. Лейтенанта звали Андреем. Училище он закончил два года назад и только добился перевода с Тихоокеанского флота на Северный. Очень волновался: успеет ли прибыть вовремя к новому месту службы, и на какой корабль получит назначение. Поскольку основные силы Северного флота базировались в районе Мурманска, то я с высокой вероятностью предположил, что вместо стремительной «семерки» или хотя бы «новика» ждет его провонявший треской рыболовецкий траулер с парадным ходом десять узлов, вооруженный парой сорокапяток в морском варианте и дюжиной глубинных бомб.
— Скорее всего, — согласился лейтенант, — но и на такой калоше можно воевать.
— Можно, — не стал спорить я, — но на эсминце все же лучше. А еще лучше на крейсере. Только где его взять?
Лейтенант только вздохнул.
Женщина оказалась моей землячкой, ленинградкой. Когда я сдуру ляпнул «Ну как там?», она разрыдалась. Пришлось нам с Андреем ее успокаивать, внезапно она заговорила, выкладывая незнакомым попутчикам свою историю. Выяснилось, что она с маленькой дочерью и свекровью пережила самую страшную блокадную зиму. Выжили только благодаря брату мужа — военному, полк которого стоял в Красных казармах. Раз в неделю он приходил к ним, преодолев пешком шесть километров, приносил что-нибудь сэкономленное от своего командирского пайка. Все, что можно было съесть — съели, все, что имело хоть какую-то ценность — обменяли на еду. Но выжили, а многие из соседей — нет.
— Я ведь за месяц до войны с Кушелевского хлебозавода уволилась, — все сокрушалась она. — Весной совсем плохо стало — их часть на фронт отправили, он только один раз и смог вырваться, принес лошадиную кость с остатками мяса. Совсем уже умирали, но тут нас эвакуировали. Везли в машинах, лед трещит, вода до самого кузова доходит…
Женщина опять разрыдалась. Несколько человек умерли во время дороги через озеро, буквально чуть-чуть не дотянув до большой земли, где их ждали тепло и пища. Эвакуированных блокадников расселили тут же — в деревнях Ленинградской области. Ей повезло — она устроилась работать на молокозавод. Работникам разрешали забирать так называемый «обрат» — остатки молочного сырья после производства сливочного масла, на нем и держались. За лето окрепли и набрались сил, вот женщина и рискнула навестить мужа, строящего Северную железную дорогу в направлении на Воркуту. Я думал, что он там по договору работает, оказалось, по приговору.
— Муж у меня каэровец, — призналась она.
— Это кто? — заинтересовался лейтенант.
— Контрреволюционер. Статья пятьдесят восемь десять, десять лет и дали в тридцать седьмом.
На момент ареста ее муж проходил службу в Красной армии. Часть его дислоцировалась в КаУРе, буквально в полутора десятках километров от дома. Два раза в месяц он получал увольнение и мог бывать с семьей. До конца службы оставалось уже меньше полугода, да где-то что-то не то ляпнул, кто-то донес, и закрутилось. Жена у него была тогда на восьмом месяце беременности, дочка родилась уже после приговора. А она его ждет и на свидание едет, думает, что через пять с половиной лет отпустят. Наивная. Почти все в сорок седьмом будут осуждены повторно и выйдут из лагерей очень нескоро. А тем, кто выйдет, проживание разрешат только за сто первым километром.
Между тем поезд не торопясь пробирался на север, подолгу стоял на станциях и полустанках, ожидая прохождения встречных эшелонов. На станциях мы мокли и бегали за кипятком, постоянно оглядываясь — боялись отстать от поезда. Морженга, Вожега, Коноша. В Коноше мы помогли женщине выбраться из вагона, дальше наши пути расходились. Ей на Воркутинское направление, а наш эшелон шел до самого Архангельска.
На станцию Бакарица наш эшелон прибыл утром, и мы, замерзшие и промокшие, покинули, наконец, наше столь некомфортабельное пристанище. Станция располагалась на левом берегу Двины выше самого Архангельска. Здесь же находился и крупный порт, принимавший грузы, поступающие в СССР по ленд-лизу. Сначала мы долго шли по путям, ныряли под вагоны, перелазили через тормозные площадки. Справа тянулись какие-то бесконечные заборы, пакгаузы, станционные здания. Несколько раз мимо нас, обдавая паром и закладывая уши гудками, проезжали маневровые паровозы, толкающие или тянущие вагоны. Станция и порт жили своей жизнью круглосуточно.
В город переправились на древнем пароходике. Меня поразила мощная ширь реки, заставленная длинным рядом судов, ждущих разгрузки, и испещренная большим количеством речной мелочи, снующей вдоль и поперек русла. На правом берегу наши с лейтенантом пути разошлись, он направился в штаб Беломорской военной флотилии.
— Удачи тебе, лейтенант, — пожелал я ему на прощание.
Моя же задача была намного сложнее: отыскать в незнакомом, к тому же совсем немаленьком, городе женщину по одному только имени и отчеству. Решить эту задачу самостоятельно я не надеялся, поэтому попытался прибегнуть к помощи официальных органов. Выяснив у первого встречного адрес городского отдела милиции, я направился прямиком туда. Если Вера Мефодьевна воспользовалась моим советом и приехала сюда, то непременно должна была зарегистрироваться по новому адресу. Шел осторожно — в городе полно военных, штаб округа находится здесь же, на патруль можно нарваться в любой момент. Город в основном деревянный одно- и двухэтажный.
В милиции, после того как меня пофутболили по кабинетам, я пристал к ведавшему паспортными столами капитану. Того хватило минут на десять.
— Ну как я тебе ее найду? Фамилии нет, год рождения только приблизительно. Ты представляешь, какое после начала войны перемещение людей произошло?
— Представляю, товарищ капитан, потому и прошу — помогите.
— Ну как ты мог фамилию забыть? Имя помнишь, отчество помнишь, имена детей тоже помнишь. А фамилию забыл?
— Забыл, товарищ капитан. Контузия. У меня и справка есть.
— Да видел я уже твою справку! Хорошо, жди.
Капитан начал обзванивать районные отделы. Судя по его разговорам, перспектива поиска гражданки по таким данным у его подчиненных восторга не вызвала. Однако часа через два результат появился. Капитан, разговаривая по телефону, что-то писал на клочке бумаги, потом протянул его мне.
— Вот. Смирнова Вера Мефодьевна, пятнадцатого года рождения. Сын Александр тридцать шестого и дочь Людмила тридцать девятого. Она?
— Она, товарищ капитан! Точно она.
— Ну, тогда иди. Адрес там есть.
Пользуясь капитанскими подсказками, я минут через двадцать оказался на улице, застроенной небольшими двухэтажными домами. Стуча каблуками по деревянному тротуару, я уже продумывал, как провести разговор с Верой, но тут в домах возник разрыв. В этом месте большая воронка практически поглотила один из домов, от второго осталась только часть обугленной стены. Я еще раз сверился с адресом на бумажке, и сердце ухнуло вниз. От нужного мне дома осталась только часть фундамента. Сойдя с тротуара, я приблизился к воронке. Относительно свежая, от одного до трех месяцев. Края еще не успели оплыть, на дне стоит грязная вода. Тут я споткнулся и чуть не упал. Не поленился, выковырял из земли предмет, о который споткнулся. С трудом узнал в этой железяке стабилизатор немецкой авиабомбы. Судя по размерам воронки — пятисотка. У тех, кто находился в доме, шансов на спасение не было.
