– Не думаю, что девушки хотят смотреть на кукольные спектакли для детей, – сказал я маме.
– Это не кукольные спектакли, – ответила она.
– Я видела их парад, когда им пришлось перебираться в гетто, – сказала ей София. – Это был натуральный цирк.
– Я их тоже видел, – сказал я.
– А ты видел повозки с геранями?
София сказала, что слышала всевозможные байки о Корчаке: будто его увезли в лес и застрелили; будто его забрали в один из лагерей; будто его посадили на лодку до Палестины. Проблема заключалась в том, что он отправился прямо в гестапо, чтобы опротестовать конфискацию какой-то жалкой картошки, да к тому же, придя туда, отказался надевать повязку. Выяснилось, что его побили и бросили в камеру, но через месяц все-таки отпустили.
– Они его отпустили? – спросила Адина, заинтересовавшись этой частью рассказа. – Почему?
София потерла большим пальцем подушечки остальных пальцев.
– Разве он богат? – спросила Адина.
– У него имеются богатые друзья, – сказала ей София. Она сказала, что также слышала, будто его привратника-поляка в тот же день побили чуть ли не до смерти, потому что он лично подал прошение о том, чтобы пойти в гетто вместе с сиротским домом, однако арийцы больше не имели права работать на евреев.
Мы вчетвером слушали разговоры за соседними столиками. Я видел разочарование в маминых глазах.
– Пашут и воруют, пашут и воруют, вот такие времена у нас настали, – сказала она.
Девочки только посмотрели на нее и допили чай. София держала кубик сахара между губами и высунутым языком, и наконец он полностью растворился. Мама поднялась и вытерла глаза. Ну что ж, произнесла она, если нам интересно, новый сиротский дом теперь располагался на улице Хлодной, в малом гетто.
– Мы пойдем, – сказала София.
– Конечно. Там может быть весело, – посмотрела на нее Адина.
– Да, может быть весело, – повторила София.
Мама осталась довольна и вышла прежде, чем мы могли бы изменить решение.
Адина сказала:
– Тебе не удастся заставить Лутека и Бориса пойти.
И София ответила:
– Я даже не буду пытаться.
В тот вечер за ужином мама сообщила всем радостную новость, на что отец Бориса задался вопросом, почему немцы отпустили Корчака.
– Может быть, они сделали его информатором, – сказал Борис.
– Может, он дал им кучу золота, – предположил мой брат.
– Немцы знают, что он – лучший детский специалист и реформатор образования во всей Европе, – сказал отец. – Его знают даже в Англии и Франции. Он, должно быть, самый защищенный еврей в гетто.
– Большая шишка, – сказал Борис.
– Это с ним случился скандал перед войной? – спросил отец Бориса.
– Что еще за скандал? – спросила мама.
Отец Бориса поднял руки в знак того, что не хотел никого обидеть.
– Он потерял свою радиопрограмму и должность в суде для несовершеннолетних, – сказал отец. – Он отправился в путешествие в Палестину, и после этого люди больше не могли смотреть сквозь пальцы на тот факт, что он на самом деле – не поляк Януш Корчак, а еврей Хенрик Гольдсмит.
На улице послышались выстрелы, мы все затихли и прислушались. Суп был сварен из свекольной кожуры и листьев крапивы с маленькими комочками каши.
– Никому не хотелось ставить еврея во главе польских малолетних преступников, – добавил отец. Но я продолжал размышлять о том, почему немцы все-таки отпустили Корчака, а все остальные начали думать о чем-то другом.
В СИРОТСКОМ ДОМЕ ТАБЛИЧКА С НАДПИСЬЮ «Коммерческая школа Ресслера второй ступени» была перечеркнута, и под ней на бечевке висела деревянная доска, которая сообщала, что это – «Детская республика». Маленькие девочки в костюмах, сшитых из кусочков бумаги и прочих лоскутов, провели нас внутрь и указали на складные стулья перед сценой.
– И кого ты должна играть? – спросил я девочку, которая вела меня.
Бумага на ней была в основном окрашена в зеленый, и она сказала:
– Я – дракон.
Сцена представляла собой платформу в конце главной комнаты на первом этаже. Когда все стулья заполнились и люди уже подпирали заднюю стенку, полная женщина, которую я видел, когда Старый Доктор тянул ее по улице, вошла через заднюю дверь и все начали аплодировать. Она принесла кактус, который поставила впереди сцены. Она поприветствовала всех в сиротском доме и сказала, что ее зовут Стефания Вильжинска и что она является старшим учителем. Она представила кактус как свою любимую сиротку и домашний талисман, и все рассмеялись, как будто знали, о чем она говорит. Затем она сказала, что ей доставляет большое удовольствие представить величайшего гуманиста и интеллектуала Польши.
Все снова зааплодировали, и через ту же дверь вошел Корчак. На нем была бумажная корона, и люди начали над ней смеяться. Полная женщина заняла место в переднем ряду.
– Кто-нибудь должен дать стул для того толстого мужчины сзади, – сказал Корчак. – Он кажется слишком респектабельным, чтобы стоять.
Самые маленькие дети в аудитории решили, что это уморительно.
– Всем нравятся мои грубые словечки, – сказал он, когда дети утихли. – Даже разодетым дамам и элегантным джентльменам. Правда, они держатся на расстоянии и никогда не показываются мне на глаза, пока не заболеют их дети. Тогда начинается: «Ну пожалуйста, пожалуйста, вы должны прийти», – хоть посреди ночи.
– Значит, он – доктор? – прошептала моей маме Адина. Мама рассказала ей, что он был известным доктором, а еще раньше работал военным врачом во время войны между Россией и Японией, и в мировую войну, и в гражданскую войну в России.
Он извинился перед теми, кого он назвал «высшим обществом», за периодическое употребление идиша. Он сказал, что хотел бы представить одно из своих выступлений на радио, которое называлось «Одиночество ребенка», прежде чем передаст сцену участникам главного события вечера – домашнего спектакля самых талантливых малолетних граждан, собранных с варшавских чердаков и подвалов.
– Именно здесь можно обнаружить самых интересных людей нашего города, – сказал он, – забытых в чужом подвале.
Он прочистил горло и вытер очки платком, не торопя время. Затем он снова надел очки и начал.
Сначала было смешно, но потом стало грустнее. Я перестал слушать.
Когда выступление кончилось, все зааплодировали и дети подготовили сцену для пьесы.
– Мне понравилось, как он сказал о том, что одиночество – это порт, от которого он всегда отчаливает, – сказала София.
– Мне понравилось, когда он спросил: «Выбираете ли вы сами маршрут или следуете за течением?» – сказала мама.
– Я не следую ни за каким течением, – сказала Адина.
– Ты говоришь, как Борис, – сказала София.
Пьеса называлась «Три путешествия Хершкеле». Главный герой в головном уборе, который он с трудом держал на голове и наличие которого так и не объяснили, прячется в самолете, который направляется в Англию, и по прибытии уговаривает английского короля разрешить всем евреям эмигрировать в Палестину. Затем он прячется в самолете, который следует в Египет, и там находит целую комнату золота фараона, чтобы оплатить всем дорогу. После этого он прячется в самолете, который следует в Германию, и там встречается с Гитлером. Мальчик, который играл Гитлера, был очень хорош. Когда Гитлер увидел кучу золота, он пожалел о том, что натворил, и пригласил евреев вернуться, а главный герой ответил ему: нет, спасибо, но пообещал использовать остаток золота на покупку молока и масла для голодающих немецких детей. В конце на сцене остались только главный герой и Гитлер, и Гитлер поблагодарил героя и спросил, может ли он что-нибудь сделать в благодарность за молоко и масло, и герой ответил, что да, Гитлер мог издать закон, согласно которому все взрослые, проходя мимо детей на улице, должны склонять свои головы в знак стыда, и Гитлер сказал, что так и сделает. Потом герой спел песню о Десяти Заповедях, и вся труппа исполнила танец, после чего выступление закончилось.
Мама аплодировала даже после того, как все остальные прекратили. Она снова плакала.
– Знаю, тебе тоже понравилось, – сказала она мне.
Корчак снова вышел на сцену, чтобы поблагодарить коллектив пьесы, и все снова зааплодировали. Он поблагодарил всех за то, что пришли, и поздравил с тем, что мы все сироты вдвойне, потому что не имели государства и были евреями. Он попросил взрослых помнить о том, что к детям нужно относиться с любовью уже за то, кем они были, и с уважением в знак того, чем они могли стать в будущем. Он попросил детей помнить, что мы не можем оставлять мир в том состоянии, в котором он был, когда мы появились. И еще помнить о том, что нужно мыть руки. И пить кипяченую воду. И открывать окна, чтобы проветривать. Он посмотрел в ближайшее к нему окно и закончил словами о том, что, конечно, сначала нам следует подождать, когда потеплеет.
ДАЖЕ АДИНА ПРИШЛА К ВЫВОДУ, ЧТО ДОКТОР заслуживает уважения, даже если частичной причиной этого уважения было печенье, которое раздавали после спектакля. Позже она сказала, что уже не помнила, когда видела печенье в последний раз, а Борис разозлился, потому что мы не стащили немного для него и Лутека. Когда София сказала, что это не было настоящим печеньем, Адина заметила, что, может, оно и не было печеньем, но определенно было чем-то достаточно похожим.
