К Бектемиру подполз боец, принявший его за азербайджанца.
— Юлдаш! — обратился он. — Командир прилезал двигаться вперед, за ним…
Взвод полз за старшим сержантом Красновым.
Бойцы продвигались незаметно через лужи. Старший сержант посмотрел в бинокль. Приблизившись к дереву, он, — тяжело дыша, вскарабкался и осмотрелся вокруг.
Когда Краснов слез с дерева, его рыжее лицо выражало твердую уверенность. Это подбодрило бойцов. Бектемир забыл трудности, пережитые в пути. Ему захотелось как можно быстрее выйти к деревне и встретиться там с врагом.
Дальше ползти было опаснее. Нужно быть очень осторожным, чтобы не обнаружить себя. К счастью, встретилось засеянное поле — нескошенное, затоптанное. Бойцы поползли быстрее. Когда осталось около сотни шагов до цели, они приготовили гранаты и по команде Краснова с криком "ура" поднялись. Не ноги несли, а словно буран подхватил бойцов!
Немцы не ожидали такого нападения.
Бойцы бежали, сметая на своем пути растерянных гитлеровцев.
Даже Али, с обляпанным глиной лицом, азартно крикнул Бектемиру:
— Еще бы одного фрица уложить!..
Путь в деревню был открыт. Бойцы стреляли на ходу, догоняли гитлеровцев, опрокидывая ударами прикладов. На дороге валялись брошенное оружие, фляги, одежда и другие солдатские вещи. Никто не обращал на это внимания.
Только на окраине деревни, у первых домов, внезапно затараторил пулемет. Бойцы сразу же рассеялись, кинулись на землю. Враг стрелял из-за разбитого забора.
"Оставив у калитки одну собаку, сами, подлецы, бежали! — подумал Бектемир. — Но мы эту собаку уничтожим".
Взгляд его упал на бойца, который ловко и смело полз вперед. Бектемир догадался, что это москвич, молодой паренек, решил уничтожить вражеский пулемёт. Бектемир с замиранием сердца следил за товарищем, который прополз уже половину расстояния, остановился и внимательно огляделся вокруг. Затем начал продвигаться к маленькому возвышению, но тут же был сражен пулей.
В сердце Бектемира словно что-то оборвалось. Он посмотрел налево, где на расстоянии двадцати шагов лежал Краснов. Уловив тревогу на его лице, Бектемир дал понять, что готов идти. Командир поколебался, но кивнул: "Можно!"
Бектемир, сжав в руках две гранаты, вначале осмотрел все вокруг себя и сразу же уверенно пополз. Ему казалось, что все сейчас его выручало: каждый бугорок земли, каждая травинка, каждая щепка… Он полз, плотно прижимаясь к земле. До врага оставалось тридцать — сорок шагов. Бектемир увидел каску пулеметчика. Не было ни секунды колебания, но от волнения руки заметно дрожали. Бектемир, стремясь овладеть собой, прикинул расстояние, нацелился и бросил гранату. Пулемет умолк.
Боец со второй гранатой в руках взобрался на кирпичи. Два гитлеровца, спотыкаясь, пустились наутек. Бектемир выстрелил из винтовки. Один упал навзничь, второй успел скрыться за разбитыми досками.
Бектемир замахал в воздухе винтовкой, подавая знак товарищам.
Через несколько минут бойцы уже бежали по улицам пустой деревни.
Дома почти все были разрушены — двери сорваны, окна разбиты, во дворах валялась разная утварь…
Несколько человек, оставшихся в деревне, высыпали на улицу. В основном это были дети, женщины, старики. Во всем их облике, в движениях были заметны волнение и растерянность, словно людей, которых подвели од виселицу, в тот момент, когда на шею накидывали петлю, неожиданно освободили.
Они, обнимая бойцов, со слезами, задыхаясь от волнения, спешили рассказать о пережитый черных днях.
Бектемир остановился у развалин снесенного школьного здания. В этот момент к нему подошла старуха.
На ее морщинистом лице боец увидел не простое бессилие старости, а, скорее, пережитое за последнее время горе. Старуха с плачем что-то рассказывала. Бектемир ничего не понимал и, желая как-то успокоить, гладил ее костлявые плечи.
— Бабушка, все будет хорошо, плакать не надо! — наконец подобрал он несколько русских слов. — Мы отомстим. Для плохого и мы плохи.
Старуха насильно сунула Бектемиру черствую лепешку и дрожащей рукой показала на развалины школы.
— Проклятые! Им и школа, и конюшня — все едино… Какое красивое, светлое здание было… Новенькое-преновенькое… В прошлом году только построили. Всегда отсюда доносился смех детей. Как хорошо было! Чтоб отвалились руки у проклятых! — причитала она.
Бектемир, словно растолковывая малышу, все повторял и повторял:
— Для недоброго мы недобры. Для плохого мы плохи!
За несколько часов, проведенных в деревне, Бектемир услышал невероятные, одна другой трагичнее истории. Каждый кусочек земли был свидетелем дикого разгула фашистов.
Бектемиру показали место, где повесили молодую учительницу. Показали могилу старика, которого расстреляли только за то, что ночью его калитка осталась случайно открытой. Показали развалины дома, в котором сожгли колхозную активистку вместе с детьми.
Бектемир видел бледных детей-сирот, ковыляющих на костылях стариков…
— Что наделали! Это же звери. Дикие звери… — вздыхал солдат.
Если бы ему просто рассказали обо всем, Бектемир вряд ли поверил. Но сейчас он ходил и сам все видел. Все видел своими глазами.
… В деревне наступила тишина. Друзья Бектемира — Дубов, Аскар-Палван и несколько других бойцов разместились в одной двухкомнатной квартире. Хозяйка, глуховатая, полная многодетная женщина, сновала по дому.
Бедная, но уютная халупа, вертевшиеся в ней дети, ленивый пестрый кот показались Бектемиру воплощением счастья. Хозяйка словно впервые в своей жизни дождалась самых дорогих гостей. Ни на минуту не умолкая, она подавала на стол, вероятно, все, что до сих пор бережно хранилось в доме.
Женщина рассказывала о муже, взятом в армию на третий день войны и пропавшем без вести, о его брате, танкисте, о своем младшем брате, летчике, награжденном орденом Ленина, о неугомонном старике тесте, ушедшем в партизаны. Она сыпала проклятия гитлеровцам, предателям.
Некоторые бойцы, забыв про голод, заснули вповалку на постланном сене. Бектемир, опустившись на корточки перед печкой, принялся сушить сапоги, одежду.
Ярко, с треском горели, распространяя приятный запах, березовые дрова. Боец ощутил во всем теле сладость отдыха, одуряющего, как сон, услаждающего, как вино.
На дворе гудел ветер, хлопал в маленькие, низенькие оконца. Когда открывалась дверь, холодный воздух врывался вместе с шумом леса и по привычке настораживал бойцов.
Бектемир широко зевнул, опустил голову и задумался. Он вспоминал далекий край, мать, отца, большую семью, трудолюбивую, со множеством забот, криком и визгом детей. Домой он писал несколько раз, но до сих нор почему-то не получил ответа:.
Он хотел примоститься около окна, на котором тускло поблескивала лампа, и сейчас же написать письмо. Но усталость и тепло разморили его.
Аскар-Палван во сне спросил:
— Плов уже готов?
— Голова твоя готова… Иди сюда! — засмеялся Бектемир..
— Палван молча положил голову на пол и снова захрапел, В сенях послышался голос Али. Он старался втолковать хозяйке что-то на ломаном русском языке. Бектемир крикнул:
— Входите, сын доброго отца.
Али вошел, широко распахнув дверь.
— Значит, убегаем от своих! А еще говорите — земляки, а? Дети одной матери! Сами бросили меня, спрятались…
Бектемир засмеялся, пригласил сесть.
Соскучился?
— Нет. У нас тоже шум, кутерьма. Затесался один среди русских. Гармонь, песни… — ответил Али. — Все в порядке, но если не вижу вас — тоскую…
— Братья же мы. Куда же ты денешься?
Али расцвел от этих слов. Погладил блестевшие при огне рыжие усы и, вытащив из кармана маленькую изящную тыквянку-табакерку с насваем, протянул Бектемиру:
— Возьми щепоточку, братец! Сам приготовил. Такой насвай получился! Хвала рукам, сотворившим его.
Али от удовольствия даже прищелкнул языком.
— Как приготовили? — поинтересовался Бектемир.
— Размельчил в порошок махорку. Добавил немножечко золы и перемешал. Вот и получился насвай. Русским понравился. Смеются. Говорят, такой табак, что голова ходуном идет…
Бектемир, кинув под язык щепоточку "сотворенного" насвая, подержал немного и сплюнул.
— На навоз смахивает, — откровенно сознался Бектемир.
— Ну ясно. Ты же чабан. И во сне ты видишь бараний помет, — обиделся Али.
— Ну-ну. Насвай хорош. Конечно, лучше бы нашего, но и этот хорош.
Али тяжело вздохнул:
— Нашего, домашнего? Где уж там.
Потом они вспомнили о сегодняшних боях. Али оживился:
— Оказывается, легко убить врага, если не боишься его. Вот сегодня даже не заметил, как уничтожил немца.
— Конечно, если не бояться — и жив останешься, и не с пустыми руками вернешься. Много раз уже испытал. Касым-мираб говаривал: если не будешь бояться, с любой страшной рекой справишься. Вода сама вынесет тебя на берег.
