Забившись в гараж, мы и чужие красноармейцы какое-то время пережидали обстрел. Несколько раз по массивной двери пробарабанили очереди крупного калибра. Все кончилось так же резко, как началось. Самолеты ушли. Мы выползли наружу.
Двор был теперь перепахан гораздо сильнее, чем прежде. Над разбитым кирпичным зданием резво вырывался и опадал столб оранжевого пламени и дыма. Рванули баки во врезавшейся в ворота полуторке. Двое бойцов бежали к капитану, кто-то с кого-то сбивал огонь, доносился тягучий стон. Давешний воентехник валялся на спине, отбросив в сторону правую руку. В лице с полуоткрытым ртом появилось выражение трагической интеллигентности. Рядом с мертвецом женщина в гимнастерке, упав на колени и обхватив руками голову, кричала: «Женя… Женечка… Женя… Женечка…»
Шевченко остановился и озабоченно повертел головой.
– Надо бы взять боеприпасов. Пропадет же всё. Бумага при нас, если что отобьемся.
Старовольский кивнул. Мишка, прихватив с собою Мухина, кинулся на поиски. Меликян неловко присел, лицо исказилось от боли. Старовольский спросил:
– Что такое, Вардан?
– Не знаю, ударило сзади.
Мы осмотрели его. Гимнастерка на спине была надорвана и покраснела, под ней намечался синяк с кровоподтеком посередине. Я сразу же сообразил.
– Это тебя кирпичом садануло.
– Похоже, – согласился Старовольский. – Можешь идти?
Вардан сказал, что да, и попросил воды. Женщина продолжала кричать. В глубинах горящих построек раздавался нехороший треск разрывающихся патронов.
– Сматываться пора, – сказал Старовольский нервно.
Появились Шевченко и Мухин. Мишка тащил новехонький пулемет Дегтярева, бытовик – пару патронных цинков. «Во, разжились, помародерствовали», – тяжело дыша, проорал нам Шевченко. «Валим отсюда», – приказал Старовольский, и мы побежали к воротам. За нами косолапо бросился немолодой красноармеец, из тех, что служили на складе.
– Эй, стой, куды?
– Воевать, – прокричал ему со злостью Старовольский, с трудом перекрывая становившийся всё более сильным грохот рвущихся патронов. – Лучше женщиной займись, уведи, пока в нее не угодило.
Красноармеец махнул рукой.
– Ладно, дуйте. А Зойке сейчас не до нас. Ей теперь ни до кого.
Обежав горящую полуторку, мы выскочили на улицу. По ней катились пылевые вихри. Пространство вокруг казалось вымершим, лишь дымился у обочины свежий, сильно обгорелый труп. Как минимум с двух сторон доносился слабый перестук ружейно-автоматной перестрелки, еще более зловещий, чем привычный орудийный гул. Наши и немцы сошлись вплотную, быть может, дрались в рукопашной.
А потом… Я не понял, что произошло потом. Раздался чудовищный, невероятный, небывалый, немыслимый грохот. Земля, качнувшись, поехала из-под ног. Еще, еще, еще… Безумный гром не утихал. Повалившись, мы ощущали всем телом серию жутких толчков. В помутившемся сознании пульсировала мысль: «Землетрясение». Это бы выглядело логическим завершением всего, что с нами было. Земля разверзнется, на берег хлынут волны, и мир исчезнет навсегда. Со мною, Старовольским, Шевченко, Молдованом, Меликяном, Мухиным. С мертвой Маринкой, с поджатыми в истоптанных сапожках ногами, в той яме, где я ее бросил.
Поднявшись с гудевшей земли, мы увидели, что небо сделалось еще темнее. С северо-востока наплывала жуткая черная туча. Неведомый грохот, слегка ослабев, не прекращался, заглушая собой орудийный гул, не говоря о ружейной стрельбе.
– Шампанстрой рванули, видно, – выкрикнул Шевченко, кашляя. – Штольни с боеприпасами.
– Где это? – сипло спросил Старовольский.
– В Инкермане. Ч-черт, там же…
Шевченко осекся. Я вспомнил о Косте Костаки, которого после ранения отвезли в инкерманский госпиталь. Эвакуировали их, нет? Конечно, эвакуировали, как же иначе. Мы смолкли, в глазах появилась тоска. «Тримайтесь, хлопцы», – сказал он тогда на прощанье.
– Быстро на хату, – распорядился младший лейтенант. – Снимаем Молдована и куда-нибудь вливаемся.
* * *
Мы добежали до дома вовремя. Возле калитки бесновался какой-то майор, орал на Молдована, тряс пистолетом. Увидев нас, принялся орать на Старовольского. Полдня сплошного ора.
– Я вас спрашиваю, это ваш подчиненный? Чего уставился, товарищ младший лейтенант? Ваш, твою мать, или чей? Чем вы тут занимаетесь? Кто такие? Почему здесь? Почему этот…
Все это он выпаливал единым духом, тыча в нас поочередно дулом и бешено брызжа слюной. Смелости ему было не занимать – на пустой-то улице, против пятерых вооруженных до зубов людей. А может, то просто была привычка к собственной наглости и чужой безответности, свойственная многим армейским – и не только армейским – начальникам.
Воздух продолжал дрожать от гула самолетов, канонады и перестрелки, пыль и дым превратили в сумерки вполне себе солнечный день. В районе вокзала грохотали разрывы тяжелых снарядов. Старовольский пытался вставить хоть слово, но майор по-прежнему не унимался.
– Ваши товарищи там умирают, – продолжал он махать «ТТ», не уточняя, где именно умирают товарищи, – а вы тут как последние трусы прохлаждаетесь, мать, расстреляю…
Старовольский напрасно разевал рот в намерении донести до майора правду о нашем стремлении отдать свои бесполезные жизни за невыносимо любимую родину. Мухин теребил затвор висевшей на плече трехлинейки, Меликян возмущенно моргал, а на лице Шевченко читалось осознанное желание залепить командиру прикладом «дегтяря» аккуратненько между глаз.
– Товарищ майор! – сумел наконец прорваться в короткую паузу Старовольский. – Мы ожидаем ваших приказаний! С нетерпением! Мы готовы! Как же вы все нас сегодня зае…
Он проорал это еще громче, чем только что орал майор. В глазах последнего зародилось недоумение. Не испросив на то разрешения у старшего по званию, Старовольский быстро сказал Молдовану:
– Что тут случилось, Федор?
Молдован невежливо ткнул в большого начальника пальцем.
– Я на улицу вышел посмотреть, не идете ли… А товарищ майор пробегал… куда-то… Увидел. И потребовал идти. Я ему объясняю, что на посту, жду командира, а он…
От слова «пробегал» майора передернуло, однако он промолчал и даже сунул свой «ТТ» обратно в кобуру. Что-то мне подсказало, что пробегал он в другую сторону, чем та, куда хотел направить Молдована. Бежал за подмогой, как мы говаривали в детстве. Старовольский обернулся к майору и повторил, теперь куда спокойнее и, можно сказать, учтиво:
– Ожидаю ваших распоряжений, товарищ майор.
– Да пошли вы все, знаете куда… – пробормотал тот с обидой в голосе и заковылял вверх по шоссе, в направлении ж/д вокзала. Надо признать, что старался он идти как можно медленней, но удавалось ему с трудом. Это напомнило мне… Ну да… Есть такой дурацкий спорт, спортивная ходьба, в котором главное – не перейти на бег, хотя чертовски хочется. Примерно так и уходил от нас майор. Только что бедрами не вилял, как уличная девка. (Впрочем, я уличных девок ни разу не видел. Откуда им взяться в бесклассовом обществе, где нет эксплуатации человека человеком?) На наши лица вылезли глумливые улыбки. Хотя, если судить по грохоту, на вокзале, то есть в том месте, куда направлялся майор, было совсем не сладко.
– Хватит пялиться, стройся, – распорядился Старовольский.
* * *
Похватав свои манатки, мы быстро двинулись по Лабораторному на юг и довольно скоро – при том, что много времени ушло на пережидание в канавах внезапно появлявшихся немецких самолетов, – присоединились к гаубичной батарее из Чапаевской дивизии. Командовавший ею капитан, увидев нас, обрадовался.
– Стрелковое подразделение? Отлично. Прикрывайте правый фланг. Шепитько, покажи им позиции. Скоро пойдут, а у меня по десять снарядов на орудие. Бетонобойные, фугасных нет, так что пехота полностью на вас. Ясно? Тогда вперед.
Тут было много таких, как мы, красноармейцев и краснофлотцев. Многие только что вышли из боя. Рассыпавшись среди помятых кустов, мы окапывались – старательно, но безуспешно. Каменистая почва.
Лабораторная балка, по дну которой проходило одноименное шоссе, начиналась как раз в этом месте. Дальше лежала равнина и таинственная Максимова дача, откуда писал нам недавно Сергеев. Левее дымились захваченные немцами Сапунские высоты. Захваченные немцами – не верилось, но так оно и было. С первого захода, за пару часов. «Такая вот херня», – ворчал Шевченко, устанавливая пулемет на краю неглубокой выемки, которую мы кое-как, царапая лопатками камни, сумели с ним вырыть на пару. «Как-то уж слишком всё быстро пошло, не то что было раньше». Но удивляться не приходилось. Наверняка на Сапуне тоже не было снарядов. «Я же говорю, – бормотал, долбя лопатой камень, Мухин, – к эвакуации дело идет». Ему не возражали, просто не обращали внимания.
– А бетонобойный будет танк пробивать? – задумчиво спросил Меликян.
– Еще как, – успокоил его лейтенант. – Это вроде как паровым молотом гвозди заколачивать. Из гаубиц-то. Сто пятьдесят миллиметров.
