— Ты что, на самом себе дрова будешь возить?
Малыш вздрогнул, остановился.
— А на ком же? — Он недружелюбно глянул из-под мохнатой шапки, по размеру отцовской. Ни дать ни взять — некрасовский «мужичок с ноготок», только не в тулупе, а в зеленой на вате фуфайке. — А на ком же? — повторил он и с ног до головы оглядел Лазарева. — Немцы коня забрали, вот и приходится на себе.
— А почему отец не поехал по дрова?
Подросток шмыгнул носом и поправил топорик, засунутый за ремень:
— Нету отца…
— В полиции, значит?
— Кабы в полиции, я не таскал бы дрова… Вчера хотел ехать, так не пустили. Сами вот здесь сидели, партизан ловили…
— А сегодня как же разрешили?
— Поехали во-он в тот лес, — подросток махнул рукой в противоположную сторону.
— Так-таки все и уехали? — усомнился Лазарев.
— Да нет, не все: в хате бургомистра четверо осталось… — И, как взрослый, авторитетно добавил: — Глушат самогон который день подряд.
Сказал и покатил свою тачку.
— Погоди, парень! Ты помог бы нам: покажи, где гитлеровцы пьянствуют.
Подросток кивнул головой: мол, коль надо, так надо.
Тачку спрятали в кустарнике, а сами пошли в молодой сосняк, где вповалку прямо на земле спали партизаны. Минут через десять подросток уже вел их в Борхов. Вскоре партизаны оказались возле огородов. Напротив одной усадьбы подросток остановился, сказал:
— Вот в этом доме…
До него было метров сто пятьдесят. На просторном дворе стояло четыре велосипеда, прислоненные к забору.
— Ну, спасибо тебе! Бывай здоров! — Лазарев отпустил подростка.
И только тогда, когда партизаны ринулись через плетень и под ногами запылил мягкий картофельный участок, он вспомнил, что так и не спросил имя этого юного проводника. Но было уже поздно.
На крыльце дома бургомистра вдруг появилась женщина, глянула в огород и, прижав руки к груди, бросилась в дом. До двора оставалось не более полусотни метров, когда на крыльцо выскочил гитлеровец и тут же выстрелил раз, затем — второй. Лазарев схватился за руку и присел.
— Скобелев, Журавлев! Заходите с улицы! — приказал командир группы, опасаясь, что враги могут уйти через окна.
И вот по всем окнам и двери застрочили автоматы, ударили из СВТ.
А когда все смолкло, на полу в доме бургомистра валялось пять трупов: четверо в черной форме и пятый в штатском — сам хозяин.
2
Две недели октября ушло на усиленную разведку и налаживание связей с деревнями и поселками, которые прилегают к шоссе. Дело в том, что какие-то войска остановились во всех населенных пунктах от Довска до Рогачева. Что это за части, с какой целью они вдруг здесь остановились? На отдых ли?
Подбором связных и разведчиков занялись главным образом Дикан, Трубачев, Антонов, Белых и Будников. Им помогали Журавлев, Михунов, Савченко. Не остались в стороне от этого важного дела подпольщики коммунисты и комсомольцы. Мы то подсказывали кандидатуры, то сами шли на связь с верными людьми, давали им задания, то проверяли с помощью хорошо знакомых тех, кому уже дали поручение партизаны.
Дикан через Скобелева поручил мне уточнить, можно ли доверять Марии Степановне Нестеренко — жительнице деревни Хвощ. Комиссар случайно встретился с ней в лесу, разговорился о житье-бытье. И она рассказала, что гитлеровцы взяли на учет весь скот, даже кур. Подсчитали, сколько молока должна дать корова, сколько снести курица яиц.
— Все это — в их ненасытную глотку: и сало, и яйца, и молоко, и зерно, и грибы, и ягоды. А теперь вот что выдумали: подавай им лекарственные травы, полушубки и валенки сними и положи. Солому, сено, дрова вези и сам иди работай на них, — Мария Степановна всердцах сплюнула. — И все дай, дай, дай. А не то автоматом в грудь тычат, к стенке ставят.
— Ну а если подумать и не дать им ничего, а? Кроме вот этого… — Дикан сложил известным образом пальцы.
— Думали. Как же не думать? Хоть и грозятся, да двум смертям не бывать, одной не миновать… Вот и прячем все в землю. Выроем яму, досками да соломой обставим — и туда. А если что силой заставят, то для вида кое-что даем. Вчера вот вместо сена осоки завезли.
Дикан сказал, что правильно делают в Хвоще: пусть голодают оккупанты, пусть болотную осоку жрут их кони. А вот партизанам надо помогать.
— Да мы рады всей деревней кормить вас, наши родненькие, обмывать, одевать.
— Спасибо, Мария Степановна! Но сейчас нам не пища и одежда нужна, а верные люди, которые могли бы жизнью рисковать. Ну, скажем, сходить в соседнюю деревню, а то и в самые Журавичи, разузнать все, что требуется. На мужчину обратят внимание, а женщина или подросток везде пройдет.
— Да я готова хоть сейчас. Риск? Так сейчас везде рискуешь: война… У меня на фронте братья воюют, вот им и подмога от меня. Вдруг того вы убьете, который на фронте мог бы убить моих… Так что вы не сомневайтесь. Ежели не сама пойду, так найду, кого послать, а что надо — сделаем!
Мария Степановна пошла в Довск разузнать, что за часть остановилась там, какое у нее вооружение, какие машины, в какую форму одеты солдаты и офицеры, что они предпринимают. А я отправился в Хвощ проверить, можно ли полностью доверять ей. Мои хорошие знакомые Серафима и Иван Ковалевы сказали: можно, это честная советская женщина.
Так и стала партизанской связной Мария Степановна Нестеренко. А потом и мужа — Федора Степановича — вовлекла в эту опасную работу.
По рекомендации Сверженской и Серебрянской партийных организаций партизанскими связными стали старая учительница коммунист Феодора Тимофеевна Маркова, беспартийный Онуфрий Федорович Шаройко и его дочери Наталья и Елена, семья Кудрицких — Мария, Иван, их дети, семья Татьяны Федоровны Корниенко, моя и многие другие.
В октябре 1942 года Феодора Маркова выполнила первое задание партизан: организовала встречу бургомистра Бычинского с Диканом, Антоновым и Белых. Бургомистр долго просил партизан учесть то, что никто из населения не казнен, не угнан в Германию.
— Это само собой, — заметил Белых. — Но пойдем дальше. Передайте нам всех полицейских с оружием. Вы останетесь по-прежнему бургомистром и по мере надобности будете снабжать нас продуктами, удостоверениями личности, накладными для провоза продовольствия. Ну и, конечно, мы должны знать все, что намерены предпринимать «новые власти».
Бычинский сначала задумался, но в конце концов согласился работать на партизан. В тот же вечер он выписал документы жене начальника штаба Антонова на ее девичью фамилию и разрешение на право жительства в Серебрянке. Кстати, все члены семьи Антонова стали связными — сама Дарья Кузьминична, сыновья Виталий и Веня, дочь Таня.
Об этой семье и самом Филиппе Антонове нельзя не сказать подробнее. На второй день оккупации в деревне Хотовня, где жили Антоновы, фашисты казнили колхозного бригадира, коммуниста-орденоносца Андрея Клюева вместе с заведующим Домом культуры Данилой Макаренко, затем расстреляли секретаря комсомольской организации Петра Прикотенко и его мать.
Филипп Карпович с истребительным батальоном отступил в другой район, пробыл там несколько дней. Туда должны были прийти руководители будущих партизанских групп. Но они не пришли. Как после выяснилось, одни были убиты во время бомбежки, другие ушли с отступавшими частями Красной Армии.
А фашисты продолжали творить свое черное дело: расстреляли председателей сельских Советов Ивана Дегтярева в Болотне и Анатолия Познякова в Звонце. Значит, нельзя быть в своей деревне ни семье, ни ему, бывшему председателю местного Совета. И Антоновы переезжают в деревню Шмаки Кировского района. Хорошо одно: на руках была справка, что Антонов пробирается из тюремного заключения. А в военном билете он заблаговременно заменил листки, и этим удалось скрыть принадлежность к ВКП(б).
Вскоре Филипп Карпович установил связь с кировским подпольем и стал начальником штаба группы самообороны, которая являлась резервом 537-го партизанского отряда. Командовал им С. И. Свиридов.
Ну а потом Антонов пошел с инициативной группой в Журавичский район. Семья осталась в Шмаках. Дарью Кузьминичну вместе с детьми чуть не схватили каратели в лесу во время блокады. Поймали только меньшенького — Веню, но по дороге ему удалось бежать.
Без теплой одежды, в чем были, когда скрывались от карателей, жену и детей Антонова привели в партизанский лагерь посланные отсюда наши связные. И вот теперь, в осенние холода, Таня в легком платьице жмется к матери, чтобы согреться. Игнат Максимович Дикан отдал девочке свой джемпер.
— Вот вам, Дарья Кузьминична, документы, — передал Дикан бумаги с печатями, написанные бургомистром. — Будете теперь, правда, не Антоновой, а снова Прохоровой, зато законной жительницей Серебрянки.
Виталий, сын Антоновых, вскоре вступил в нашу комсомольскую организацию. Да и вся семья начальника штаба партизанской группы стала для подпольщиков своей, родной.
