Потянулись долгие минуты. Веселов и немец снова опустились в траву и теперь виднелись только их головы. И даже не головы, а головные уборы: высокая немецкая офицерская фуражка и русская солдатская шапка-ушанка.
Вдруг фуражка беспокойно зашевелилась, поднялась выше, еще выше, и вот уже над нею забелели поднятые вверх руки.
— Взяли! — с облегчением вздохнул Кремнев.
Будто торопясь подтвердить слова командира, из травы вынырнула вертлявая фигура Шаповалова. Рослый, широкоплечий немец, кажется, удивился, увидев перед собой невысокого юношу, голова которого едва доставала до его плеча, но рук все же не опустил и не шевельнулся даже тогда, когда невзрачный с виду разведчик бесцеремонно забрал пистолет из его офицерской кобуры. И только получив приказ следовать вперед, он послушно двинулся с места и тяжелой походкой направился к пуне.
Немец, видимо, понял, что откуда-то из травы или через щели в стене пуньки за ним наблюдают десятки, а может, и сотни пар чужих глаз, и старался идти как можно спокойнее. И все же вздрогнул, когда перед ним, будто из-под земли, вырос человек с биноклем и автоматом на груди. Немецкий офицер растерянно посмотрел на человека, словно старался разгадать его намерение, потом козырнул и, старательно выговаривая каждое слово, доложил:
— Генрих фон Мюллер, инженер отдельного строительного батальона. — Растерянно улыбнувшись, попросил: — Если, можно, дайте глоток воды...
Через час, приказав Шаповалову лично охранять пленного майора, Кремнев и Галькевич вышли из пуньки. У колодца они задержались, и Кремнев, внимательно поглядев в глаза Галькевичу, вдруг спросил:
— Ну, так что будем делать с «фоном»?
— Ты командир, ты и решай, — помолчав, уклонился от прямого ответа лейтенант.
— А если бы решать пришлось тебе?
— Мне? — переспросил Галькевич, и из его глаз будто дохнуло холодом. — Расстрелял бы. А что еще делать с фашистом?
— Ты что, всех немцев, надевших военную форму, фашистами считаешь? — сдержанно усмехнулся Кремнев. — А где же тогда немцы-рабочие, немцы-крестьяне, наконец — немцы-коммунисты?
— В братских могилах! За решетками! В концлагерях!
— Все?!
Галькевич холодно посмотрел на Кремнева и замолчал. Кремнев положил на плечо ему руку, вздохнул:
— Да, брат, честные немцы за решетками, в братских могилах, — произнес он тихо. — Но… есть же кое-кто из них и тут, в окопах?
— Есть! И стреляют в нас с тобой, — мрачно ответил Галькевич.
Кремнев обхватил руками мокрую бадью и, напившись холодной, как лед, воды, сказал:
— Идем к Веселову.
Веселов лежал под молодой яблоней-дичкой. Ему было худо. Искалеченные ноги распухли и посинели, он уже совершенно не мог ими пошевелить. Рядом с ним, с фляжкой в руках, сидел Аимбетов. Тут же, под яблоней, стоял старый передок от телеги — «карета», на которой и привез разведчика майор фон Мюллер.
— Оставьте нас, Аимбетов, — приказал Кремнев.
Аимбетов положил на грудь Веселова мокрую флягу, молча встал и пошел прочь. Кремнев сел на его место, посмотрел на оголенные ноги Веселова. Сердце заныло от боли. Боже мой! Как могло такое случиться?! И что теперь нам делать с тобой, Петр Веселов? Как помочь тебе?
— Оставьте меня тут, в пуньке, — тихо попросил Веселов. — Неделю-другую полежу, а там и догоню вас... Вода тут есть, немного сухарей дадите, и проживу... Немцы, может, сюда и не дойдут...
«Нет, Петр Андреевич, немцы тут будут скоро, возможно, завтра», — с горечью подумал Кремнев, но вслух бодро сказал:
— Ты не волнуйся. В крайнем случае мы вызовем сюда самолет, и он отвезет тебя на Большую землю, в госпиталь.
«Нет, товарищ капитан, сюда немцы придут раньше, чем прилетит твой самолет», — в свою очередь подумал Веселов, но вслух не сказал ничего. Только слегка улыбнулся да, чтобы не застонать от боли, сжал зубы и закрыл глаза.
— Мы хотели поговорить с тобой, Веселов, — осторожно дотронувшись рукой до горячей руки разведчика, нарушил молчание Кремнев. — Расскажи, если можешь, что с тобой случилось, где ты встретился с этим немцем.
Веселов открыл глаза, приподнялся на локтях и, внимательно посмотрев в глаза командиру, тревожно спросил:
— Немец... где?
— Тут. В пуньке. Ты лежи, лежи, не волнуйся.
— А я испугался... — Веселов лег, глотнул из фляжки холодной воды, заговорил: — Рассказывать нечего... Склад с боеприпасами взорвал... Случайно... Ветром занесло туда мой парашют... Подложил под бомбы две мины, а сам ходу... Да, видно, не слишком далеко ушел… Взрывом вырвало с корнем ель, и прихватила она мои ноги... Немец, майор этот, спас... Он и сюда меня приволок... Сначала на плечах нес, потом на лесной дороге разбитая телега попалась, так он передок снял и коляску соорудил... Вот и все...
Веселов еще раз жадно глотнул из фляги и снова закрыл глаза. Было видно, что он очень устал, что ему трудно дается каждое слово, и Кремнев, кивнув головой Галькевичу, встал. Но Веселов задержал его.
— Подождите... Еще минутку... Язык... непослушный какой-то... Да он и в доброе время не очень-то слушался меня... — Веселов натужно улыбнулся и вдруг горячо заговорил: — Товарищ капитан, просьба у меня к вам, последняя. Немца... не трогайте. Сможете — отправьте за фронт, а нет — отпустите. Слышите, товарищ капитан? Не трогайте его!
Кремнев снова внимательно посмотрел на Галькевича. Тот стоял, глядя куда-то в поле, где, примостившись на голой вершине дуба, золотой пучеглазой совой сидело солнце.
— Это моя последняя просьба, — передохнув, повторил Веселов. — Сердцем чую, не враг он нам...
— Хорошо, мы подумаем, — осторожно пожав горячую руку разведчика, ответил Кремнев. — Надеюсь, что нам удастся его перебросить за фронт. Может, вместе и полетите туда.
Кремнев встал, подозвал радиста и продиктовал ему текст радиограммы:
«Нами взорван склад. Уничтожено двадцать пять тысяч авиабомб разного веса, сто пятьдесят тысяч зенитных снарядов и весь охранный батальон в составе пятисот двадцати человек, среди них — двадцать четыре офицера. Наши потери — один тяжелораненый. В плен захвачен командир...»
На миг Кремнев запнулся, подумал и приказал:
— Последнюю фразу вычеркни. Вместо нее запиши:
«Срочно вышлите самолет в район Лесничовки»
Радиограмма полетела в эфир ровно в 13.00, а в 14.20 на заброшенном поле, близ колодца, разорвался первый артиллерийский снаряд. Осколком перебило колодезный журавль и, как серпом, срезало молодую яблоню-дичку, под которой лежал Веселов.
Веселов лежал без сознания и взрыва не слышал. Не слышал он и того, как Галькевич, только что вернувшийся из разведки, сказал Кремневу:
— Группа немецких автоматчиков, человек тридцать, движется к нашему хутору. Судя по всему — разведчики. Продвигаются очень осторожно, но через час могут быть здесь. Кроме того, на лесных дорогах слышен рокот моторов. Я лично видел легкий бронетранспортер.
— Но часа через два тут будет наш самолет! — оборвал лейтенанта Кремнев.
— Товарищ капитан! У нас не хватит сил, чтобы задержать фашистов даже на полчаса, — возразил Галькевич. — Самое верное, не медля ни минуты, покинуть Лесничовку, а если удастся, то и этот лес.
Кремнев бросил на лейтенанта недовольный взгляд, задумался. Он к сам понимал, что группу надо немедленно выводить из леса куда-то в другое, более надежное место. Но... что будет с Веселовым, если они не дождутся самолета и не отправят его в госпиталь? Ведь у парня гангрена!.. Нет, нельзя отступать! Надо дождаться самолета. Надо задержать немцев в лесу. Внезапно обстрелять разведчиков. Они залягут, начнут окапываться, поджидая свои основные силы...
Кремнев поднял голову, сказал Галькевичу все, что думал.
— Нам запрещено выявлять себя, — осторожно напомнил Галькевич. — Это может окончиться катастрофой для всей группы.
— Чепуха! — неожиданно взорвался Кремнев. — Выявим себя и — исчезнем. Тем более, что, по сведениям Мюллера, каратели окружают не горстку разведчиков, а советский авиадесант. Это правда, иначе немцы не бросили бы против нас артиллерию, броневики и не были бы так осмотрительны в своих действиях. Я уверен, что они сначала блокируют лес, а уже потом предпримут более активные действия. В подобных ситуациях немец осторожен.
Лейтенант внимательно посмотрел на командира, помолчал и ответил:
— Ну что ж, попробуем задержать. Но повторяю: рисковать всей группой нельзя. Хватит шести человек, три группы по два автоматчика.
— Это правильно, — охотно согласился Кремнев. — И я поведу людей сам. А вы ждите самолет. Вместе с Веселовым отправите за линию фронта и пленного.
— А может, лучше идти мне? — сдержанно возразил Галькевич. — Я предвидел ваше решение и выбрал место, где лучше встретить фашистов. В километрах двух в лесу есть глубокий овраг, который пересекает им дорогу. Вот на берегу этого оврага...
— Выполняйте приказ, — оборвал лейтенанта Кремнев. — Сигнал нашего отхода... Нет, сигнал мы можем не заметить и не услышать. А потому, как только самолет появится в воздухе — пришлете связного. Сигнал для посадки самолета — костер в центре поля.
