Мы молча ждали. Заложив руки за спину, всматриваясь в темноту, как и другие, ждал командир дивизии Попов. Наконец послышались шаги. Из плотной чернильной густоты ночи появилась летчица. По походке я узнала Бершанскую. Рядом с ней шла Соня Бурзаева. Поравнявшись с Поповым, Евдокия Давыдовна доложила о выполнении задания и не спеша, видимо желая, чтобы каждое ее слово дошло до нас, начала рассказывать, как протекал полет.
Фашистские зенитчики обстреляли самолет. Маневрируя по курсу, Бершанская вывела У-2 к намеченной цели и отбомбилась на высоте около 600 метров. Следом за ней сбросил бомбы экипаж Амосовой.
В это время усилился зенитный обстрел. Несколько [58] осколков угодило в самолет Бершанской, но, к счастью, ни один из них не попал в мотор.
Узнав о благополучной посадке Амосовой, мы с нетерпением ожидали возвращения последнего экипажа. Кончилось расчетное время, а машина Любы Ольховской все не появлялась. Напрасно мы напрягали слух, пытаясь уловить отдаленный шум мотора. Небо над нами молчало. Лишь в бездонной глубине его холодно мерцали звезды да временами на горизонте вспыхивали отблески не то далекой грозы, не то взрывов.
В тревоге прошла ночь. Заалела заря, заклубился над полем туман, а мы не расходились, ждали, надеялись.
Утром командование связалось со штабом дивизии, но и оттуда ничего утешительного не сообщили.
Минуло еще несколько дней. Надежды больше не осталось. Война отняла у нас двух подруг. Неужели каждый полет будет сопровождаться смертью?…
Мы долго не имели никаких сведений о Любе и Вере и не знали подробностей их гибели. Лишь после войны со слов местных жителей удалось восстановить, и то далеко не полную картину происшедшего в ту тяжелую ночь.
А произошло вот что. Люба Ольховская и Вера Тарасова выполнили задание, но попали под плотный зенитный огонь. Уйти от него им не удалось. Осколками снарядов девушек тяжело ранило. Истекая кровью, Люба Ольховская посадила У-2, но выбраться из кабины ни она, ни Вера Тарасова не смогли. Утром жители ближайшего села нашли подруг мертвыми. Это произошло у поселка Красный Луч. Там и похоронены наши подруги. Благодарные жители установили в том районе памятник погибшим советским воинам.
Не так давно я прочитала в дневнике комиссара эскадрильи Ирины Дрягиной такую запись:
Вчера я писала письмо матери, что наши дни, наша молодежь кажутся мне живыми страницами из книги «Как закалялась сталь». Живешь и видишь, как много кругом тебя простых и хороших людей, как много настоящих скромных героев, имен которых, может быть, никто не узнает.
Никогда не изгладится из памяти образ Любы Ольховской, голубоглазой дочери Украины, моего славного боевого командира. Встретилась я с Любой еще в декабре [59] 1941 г. в Энгельсе, когда она только приехала к нам в часть…
Люба Ольховская не боялась трудностей, везде и всюду была впереди. Очень любила своего командира вся наша эскадрилья. И было за что. Никто так не заботился о людях, не относился к ним так чутко, как Люба.
А какой она была требовательной! Заметит непорядок в комнате, выстроит, бывало, весь личный состав перед общежитием и скажет:
- Женщины вы или не женщины! Понимаете или нет, что находитесь в армии? Почему я не вижу порядка?…
Бойцы наземных частей рассказывали такой случай{4} . Когда наши стояли в обороне на реке Миус, над линией фронта низко-низко пролетел самолет У-2. Над самыми окопами летчик убрал газ, и из кабины пилота послышался гневный женский голос:
- Что вы сидите?! Мы бомбим фрицев, а вы не наступаете?!
В ту же ночь подразделение пехоты перешло в атаку, в результате которой удалось захватить несколько блиндажей и дотов противника… Мне иногда кажется, той летчицей была наша Люба, хотя нет доказательств этому…
На место Любы Ольховской командиром эскадрильи назначили отличную летчицу Дину Никулину. Веру Тарасову заменила бывшая студентка механико-математического факультета Московского университета Женя Руднева. Это была достойная замена. Рудневой прочили большое будущее. Она обладала незаурядными способностями и со временем, возможно, стала бы крупным ученым. Но началась война, и Женя по призыву комсомола ушла на фронт.
- Сейчас не до учебы, - сказала она на прощание родителям. - Вернусь живой, все наверстаю…
Накануне первого боевого вылета многие наши девушки подали заявления о приеме в партию. Дина Никулина и Женя Руднева были в их числе.
На следующую ночь после гибели Любы Ольховской и Веры Тарасовой в воздух поднялся весь полк - двадцать экипажей. Первый массированный налет на врага посвящался памяти погибших подруг. [60]
Это был наш первый боевой вылет. Взлетали с интервалами в три минуты. Я терпеливо ждала своей очереди. Мой штурман Ольга Клюева так загрузила свою кабину осветительными бомбами - САБ, что ей негде было повернуться. Ольга долго возилась за моей спиной, устраиваясь поудобнее, и при этом тихонько что-то бормотала.
- Как у тебя дела, скоро ты устроишься? - спрашиваю ее.
- Сейчас. Тут никак не развернешься.
- Еще бы! Можно подумать, ты собираешься иллюминировать весь фронт…
Наконец получено разрешение на взлет. Самолет, набирая скорость, бежит по влажной, покрытой росой земле. Еще несколько секунд, и тряска прекращается - полет начался. Набираю высоту. Внизу смутно просматриваются знакомые ориентиры. В воздухе не так темно, как на земле. Даже при облачности можно летать без приборов.
Мерно рокочет мотор. Стараюсь его не перегружать, иду на умеренном экономичном режиме. Под плоскостями 180 килограммов бомб. Это не так много, но и не мало. Во всяком случае, если все положить в цель, то их будет вполне достаточно, чтобы разметать вражескую батарею, пустить под откос железнодорожный состав или навсегда вогнать в землю несколько десятков фашистских вояк.
Ровно работает мотор. Тугая струя воздуха бьет в козырек, и он чуть вибрирует. Фосфоресцируют в темноте кабины цифры на приборных досках. Внимательно слежу за показаниями приборов, то и дело посматриваю на часы. Каким-то шестым чувством ощущаю, что скоро фронт. Еще немного - и в небо вонзятся иглы прожекторных лучей, залают внизу вражеские зенитки.
- Приготовиться, - говорит штурман, - мы на подходе. Выдерживай заданный режим полета. Буду засекать огневые точки.
Но делать этого не пришлось. Когда пересекали линию фронта, гитлеровцы не произвели ни единого выстрела. Подходим к цели, ждем ураганного огня, а его нет и нет. Высота 900 метров. Впереди по курсу экипаж нашего командира звена Тани Макаровой сбросил осветительные бомбы, а немного погодя последовала серия взрывов. Но удивительное дело - противник снова почему-то молчит. Осведомляюсь у штурмана, не сбились ли мы с курса.
- Нет, все время шли абсолютно точно. [61]
- Тогда почему не стреляют?
- Не знаю, - помедлив, отвечает Ольга - Но идем мы правильно.
- Может, еще не дошли до цели?
- Это исключено, - уверяет Клюева. - Цель под нами. Расчетное время истекло. Присмотрись к ориентирам.
Я веду машину дальше, напряженно гляжу на землю. Однако местность внизу незнакомая. Делаю разворот и возвращаюсь назад. Ольга была права. Она сбрасывает САБ. В свете их, выхваченная из мрака, отчетливо показалась цель.
- Я же говорила, что летели правильно! - торжествующе кричит Клюева. - Буду прицеливаться и сброшу первые бомб:л.
Самолет чуть вздрогнул. И тут же внизу появились взрывы. Но враг опять упорно молчит. Еще толчок: оторвались последние бомбы.
Теперь можно домой. Начало положено, хотя и не так, как думалось. Крещение огнем не состоялось, но задание выполнено.
- Бери обратный курс, - говорит штурман.
- Поздравляю, Оля, с нашими первыми! - кричу я в переговорный аппарат.
- Спасибо, тебя также.
* * *
Отличными летчиками, какими стали мои подруги на фронте, становятся не сразу. Путь в небо - тернистый путь. И не у каждого хватает выдержки пройти его до конца.
Постепенно полк втягивался в боевой ритм. Вылеты следовали один за другим, но враг упорно отмалчивался. Лишь изредка громыхнет случайный выстрел, и вновь тишина. Он не желал реагировать на наши самолеты. Мы стали уже думать, что командование дивизии нарочно поручает нам обрабатывать незначительные малоукрепленные объекты, чтобы постепенно, без потерь дать летчицам возможность привыкнуть к фронтовой обстановке. Но потом выяснилось, что фашисты подтягивали в район наших действий крупные силы для решительного удара по Сталинграду, Грозному, Баку и потому старались не демаскировать себя. [62]
