Он ничего не ответил себе. Он только видел перед собой Осокину, ее радостное лицо и чувствовал, что не в силах быть в стороне от этой всепроникающей радости.
Утром батальон Абатурова покинул Грачи.
«Что такое дорога? Дорога есть полоса земли, заранее подготовленная для движения…»
Это определение капитан Левашов помнил наизусть, но все же записал в конспект завтрашнего занятия по саперному делу, первого своего занятия с молодыми солдатами. Каждый офицер знает, что такой конспект составляется особенно подробно и тщательно.
По-зимнему быстро смеркалось, и Левашов зажег настольную лампу. В комнате было неуютно. У стены стоял чемодан, в углу — перевязанные шпагатом стопки книг, шинель висела на гвоздике.
С женой Левашов условился, что вызовет ее и маленького Андрюшку после того, как устроится на новом месте, примерно недели через две. Но уже сегодня он телеграфировал в Москву: «Выезжайте. Квартирой обеспечен. Жду». И послал он эту телеграмму не только потому, что получил комнату в первый день приезда. Да и «новое место службы» отнюдь не было для Левашова новым: случилось так, что после окончания Инженерной академии он был назначен в ту же часть, в которой служил во время войны.
Это назначение состоялось всего лишь неделю назад. Закончив дела в отделе кадров, Левашов, усталый и счастливый, прибежал домой.
— Ты понимаешь, что это значит? — в сотый раз за вечер спрашивал он жену. — Ведь удача, ведь просто счастливый жребий! Снова увидеть людей, с которыми больше трех лет вместе воевал! Новинск, Ржев, Стародуб, Висла, Одер, Берлин!.. И вот теперь снова Новинск!..
В тот же вечер он позвонил по телефону своему давнишнему приятелю и однополчанину, конструктору одного московского завода Павлу Никитичу Андронову.
— Ты меня слышишь, Павел? — кричал он, дуя в телефонную трубку. — Ты понимаешь — удача! Снова в хозяйство Тарасова! Нет, ты только представь себе, какую физиономию скорчит Гриша Торопов, когда увидит меня! А Митенька Лаврушинский? Умора!..
Потом он вдруг присмирел, ходил по комнате, негромко напевая: «Давно мы дома не были…»
Жена уже спала, когда он вынул из письменного стола большой конверт со старыми, выцветшими фотографиями военных лет.
Вот на фоне каких-то развалин снят он вместе с командиром взвода автоматчиков Георгием Галстяном в день награждения. Не так давно получил Левашов от него письмо, в котором тот звал в гости, в свой колхоз. Да, неплохо было бы побывать в гостях у Георгия Галстяна.
А вот другая фотография: Левашов вместе со старшим сержантом Лукиным стоит возле танка. На танке, которым командовал Лукин, выведено крупными буквами: «Вперед, на Берлин!» В прошлом году, когда имя фрезеровщика Петра Лукина прославилось на всю страну (за год он выполнил пятилетку), Левашов поздравил старого знакомого. Лукин сразу же ответил приглашением приехать в Свердловск. Да, неплохо было бы съездить на Урал…
Долго еще сидел Левашов над старыми фотографиями, не столько вспоминая прошлое, сколько думая о своем новом назначении, о том волнующем свидании, которое скоро состоится.
Было темное морозное утро, когда Левашов вышел на вокзальную площадь в Новинске. Возле стоянки такси уже образовалась небольшая очередь.
— В гостиницу, товарищ капитан? Есть одно место в рейсовой…
Левашов не отвечал. Поставив свой чемодан на землю, он смотрел на вокзал, на высокую башню с часовым циферблатом и большими заиндевевшими стрелками, на здание с неоновой надписью: «Клуб железнодорожников», смотрел и ничего не узнавал: в ту пору, когда капитан Левашов бывал в Новинске, вокзальная площадь представляла собой огромную бесформенную груду камней и битого кирпича. Отсюда до линии фронта было не больше двадцати километров.
Уже обозначился дневной свет, и таяли в нем фосфорические стрелки часов, и неоновые надписи, и огоньки машин, а Левашов все стоял, и сердце его замирало, как бывает в предчувствии большой радости или большой тревоги.
В полк Левашов ехал автобусом. Всю дорогу он ногтем царапал плотно промерзшее стекло, дышал на него в надежде рассмотреть знакомую дорогу. Но что он мог увидеть? Автобус шел быстро, мелькали какие-то постройки, по-видимому дачи, какие-то беседки, заснеженные площадки — не то для тенниса, не то для волейбола.
Автобус остановился недалеко от казарм. Левашов со своим чемоданом отправился в штаб. Никаких надписей мелом «Хозяйство Тарасова» он не обнаружил. Дежурный офицер, проверив документы Левашова, попросил его подождать.
От нечего делать Левашов стал глядеть в окно. Может быть, в самом деле покажется приземистая, коренастая фигура полковника Тарасова, или Гриша Торопов, заметив товарища, скорчит уморительную физиономию…
Но в это время дежурный офицер подал команду «Смирно!», и в штаб быстро вошел высокий худощавый человек.
— Ко мне? Прошу в кабинет…
Можно сказать, что Левашов был встречен начальством хорошо, и даже очень хорошо. И полковник Леонтьев, и его заместитель по политической части Кронин долго беседовали с новым офицером. По всему было видно, что они от души ему рады.
— Вы прямо живая история нашей части! — воскликнул Кронин.
— Я еще не настоящий «старичок», — улыбаясь, сказал Левашов. — Ведь я пришел только в сорок втором году. Вот старший лейтенант Торопов или капитан Лаврушинский — те настоящие «старички» — с июня сорок первого… Да я их, наверное, по старинке величаю. Может быть, оба уже майоры?
— Право, не знаю, — ответил Кронин. — Они давно ушли от нас. Товарищ Лаврушинский учится в Артиллерийской академии, а товарищ Топоров служит на Дальнем Востоке.
— Так, так, — сказал Левашов. — Но есть и другие «старички», например…
— Нет, дольше всех здесь я служу. Четвертый год пошел…
— Ни одного офицера, который бы служил в войну?
— Ну, что вы, — сказал Кронин. — Людей с боевым опытом у нас немало. Но в войну они служили в других частях. Так уж получилось…
Да, несколько иначе представлял себе Левашов свой приезд на новое место службы.
Правда, полковник Леонтьев познакомил его со всеми офицерами, а приветливый Кронин даже устроил у себя дома товарищеский ужин… Но не было старых друзей, с которыми можно без всякого ужина просидеть ночь напролет и, едва различая друг друга сквозь табачный дым, кричать до хрипоты: «А это ты помнишь?.. А вот это?..» Не было старых друзей, с которыми можно молча пройти по залитому луной шоссе до развилки, где сейчас надпись: «Тише ход: школа!», а тогда была линия фронта…
И Левашов то и дело отрывался от конспекта, подходил к окну и, хмурясь, смотрел на шоссе, освещенное электрическими фонарями. Конечно, трудно было отсюда увидеть развилку дорог, но ему казалось, что он ясно видит ее, и не только ее, но и траншею, вырытую наспех, а потом уже оборудованную по всем правилам, — траншею, дальше которой гитлеровцы не прошли.
По этой дороге враг рвался к городу, и именно здесь прославился батальон Андронова, конструктора московского завода. Андронов и его солдаты выстояли, и именно отсюда началось могучее наступление наших войск.
Из окна своей комнаты Левашов видит дорогу куда дальше знаменитой развилки. Дорога идет на Запад, и хотя это очень широкая дорога, она односторонняя: движение по ней только в одну сторону — на Запад.
Дорога подходит к городу с немецким названием. Движение людей и машин останавливается. Ненадолго. Высоко над дорогой проносится артиллерийский вихрь, а вслед за ним устремляются вперед автоматчики Георгия Галстяна, открывая дорогу все дальше и дальше.
Дорога идет горами, затем спускается вниз, вдруг обрывается у реки и снова возникает на другом берегу. Танк, которым командует старший сержант Лукин, уже там, за рекой, за ним следуют другие танки, и это такая сила, которая откроет любую дорогу.
Так что же такое дорога?
«Дорога есть полоса земли, заранее подготовленная для движения, — писал Левашов. — Дороги разделяются на грунтовые, грунтовые улучшенные, одетые…»
Когда Левашов утром пришел в казарму, то глядя на его спокойное, чисто выбритое лицо, можно было уверенно сказать, что капитан Левашов хорошо отдохнул прошлой ночью и что сон его ничем не был потревожен.
Быстро поднявшись на второй этаж, Левашов вошел в просторную светлую комнату, где уже собрались солдаты. Последовала команда, все встали. Левашов поздоровался с солдатами, ему дружно ответили, он приказал садиться и сам сел за небольшой столик.
Слева и справа от столика старшина заранее разместил наглядные пособия — доски, на которых кнопками были приколоты рисунки в красках. На одном из них была изображена ярко-желтая полоса (дорога), стайка ослепительно зеленых танков (движение) и синяя река (препятствие). На другом рисунке солдаты, в отутюженных гимнастерках с белыми подворотничками, рубили высокие сосны, а их товарищи, в таких же гладко выутюженных гимнастерках и с такими же свежими подворотничками, настилали гать. Небольшой макет изображал поперечный разрез дороги с надписями: «Проезжая часть», «Обочина», «Кювет», «Обрез»… Словом, было здесь все, что положено для курса молодого солдата.
