– Зайдем еще ненадолго ко мне? – спросил я.
Она кивнула.
В коридоре нашего пансиона горел яркий свет.
– Проклятие! – сказал я. – Что там случилось? Подожди минутку.
Я открыл дверь и посмотрел. Пустынный, голый коридор напоминал маленький переулок в предместье. Дверь комнаты фрау Бендер была широко распахнута. По коридору протопал Хассе, согнувшись под тяжестью большого торшера с абажуром из розового шелка. Маленький черный муравей. Он переезжал.
– Добрый вечер, – сказал я. – Так поздно, а вы все переезжаете?
Он поднял бледное лицо с шелковистыми темными усиками:
– Я только час назад вернулся из конторы. Для переселения у меня остается только вечернее время.
– А вашей жены разве нет?
Он покачал головой:
– Она у подруги. Слава Богу, у нее теперь есть подруга, с которой она проводит много времени.
Он улыбнулся, беззлобно и удовлетворенно, и снова затопал. Я быстро провел Пат через коридор.
– Я думаю, нам лучше не зажигать свет, правда? – спросил я.
– Нет, зажги, дорогой. Совсем ненадолго, а потом можешь его опять выключить.
– Ты ненасытный человек, – сказал я, на мгновение озарив ярким светом красное плюшевое великолепие моей комнаты, и тут же повернул выключатель.
От деревьев, как из леса, в открытые окна лился свежий ночной аромат.
– Как хорошо! – сказала Пат, забираясь на подоконник.
– Тебе здесь в самом деле нравится?
– Да, Робби. Здесь как в большом парке летом. Чудесно.
– Когда мы шли по коридору, ты не заглянула в соседнюю комнату слева? – спросил я.
– Нет. А зачем?
– Из нее можно выйти на этот роскошный большой балкон. Он полностью перекрыт, и напротив нет дома. Если бы ты сейчас жила здесь, то могла бы принимать солнечные ванны даже без купального костюма.
– Да, если бы я жила здесь…
– А это можно устроить, – сказал я небрежно. – Ты ведь заметила, что оттуда выезжают. Комната освободится через день-другой.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
– А ты считаешь, что это будет правильно для нас? Быть все время вместе?
– И вовсе мы не будем все время вместе, – возразил я. – Днем меня здесь вообще нет. Вечерами тоже часто отсутствую. Но уж если мы вместе, то нам незачем будет ходить по ресторанам и вечно спешить расставаться, словно мы в гостях друг у друга.
Пат уселась поудобнее.
– Мой дорогой, ты говоришь так, словно уже обдумал все подробности.
– И обдумал, – сказал я. – Целый вечер об этом думаю.
Она выпрямилась:
– Ты действительно говоришь об этом серьезно, Робби?
– Да, черт возьми, – сказал я. – А ты разве до сих пор не заметила этого?
Она немного помолчала.
– Робби, – сказала она затем чуть более низким голосом, – почему ты именно сейчас заговорил об этом?
– А вот заговорил, – сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. – Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быть все время неразлучными. Я больше не могу выносить эти встречи на час! Я хочу от тебя большего! Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, не желаю продолжать умную любовную игру в прятки, она мне противна и не нужна, я просто хочу тебя, и только тебя, и никогда мне этого не будет достаточно, и ни одной минуты я потерять не хочу.
Я слышал ее дыхание. Она сидела на подоконнике, обняв колени руками, и молчала. Красные огни рекламы напротив, за деревьями, медленно поднимались вверх и бросали матовый отблеск на ее светлые туфли, освещали юбку и руки.
– Пожалуйста, можешь смеяться надо мной, – сказал я.
– Смеяться? – удивилась она.
– Ну да, потому что я все время говорю: я хочу. Ведь, в конце концов, и ты должна хотеть.
Она подняла глаза:
– Тебе известно, что ты изменился, Робби?
– Нет.
– Правда, изменился. Это видно из твоих же слов. Ты хочешь. Ты уже не спрашиваешь. Ты просто хочешь.
– Ну, это еще не такая большая перемена. Как бы сильно я ни желал чего-то, ты всегда можешь сказать «нет».
Она вдруг наклонилась ко мне.
– Почему же я должна сказать «нет», Робби? – проговорила она очень теплым и нежным голосом. – Ведь и я хочу того же…
Растерявшись, я обнял ее за плечи. Ее волосы коснулись моего лица.
– Это правда, Пат?
– Ну конечно, дорогой.
– Проклятие, – сказал я, – а я представлял себе все это гораздо сложнее.
Она покачала головой:
– Ведь все зависит только от тебя, Робби…
– Я и сам почти так думаю, – удивленно сказал я.
Она обняла мою голову:
– Иногда бывает очень приятно, когда можно ни о чем не думать. Не делать все самой. Когда можно опереться. Ах, дорогой мой, все, собственно, довольно легко – не надо только самим усложнять себе жизнь!
На мгновение я стиснул зубы. Услышать от нее такое! Потом я сказал:
– Правильно, Пат. Правильно!
И совсем это не было правильно.
Мы постояли еще немного у окна.
– Все твои вещи перевезем сюда, – сказал я. – Чтобы у тебя здесь было все. Даже заведем чайный столик на колесах. Фрида научится обращаться с ним.
– Есть у нас такой столик, милый. Он мой.
– Тем лучше. Тогда я завтра начну тренировать Фриду.
Она прислонила голову к моему плечу. Я почувствовал, что она устала.
– Проводить тебя домой? – спросил я.
– Погоди. Полежу еще минутку.
Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее глаза были открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы, бесшумно скользивших по стенам и потолку, как северное сияние. На улице все замерло. За стеной время от времени слышался шорох – Хассе бродил по комнате среди остатков своих надежд, своего брака и, вероятно, всей своей жизни.
– Ты бы осталась здесь, – сказал я.
Она привстала:
– Сегодня нет, милый…
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась…
– Завтра…
Она встала и тихо прошлась по темной комнате. Я вспомнил, как Пат впервые осталась у меня, как в сером свете занимающегося дня она точно так же прошлась по комнате, чтобы одеться. Не знаю почему, но в этом было что-то поразительно естественное и трогательное – какой-то отзвук далекого прошлого, погребенного под обломками времени, молчаливое подчинение закону, которого уже никто не помнит. Она вернулась из темноты и прикоснулась ладонями к моему лицу.
– Хорошо мне было у тебя, милый. Очень хорошо. Я так рада, что ты есть.
Я ничего не ответил. Я не мог ничего ответить.
Я проводил ее домой и снова пошел в бар. Там я застал Кестера.
– Садись, – сказал он. – Как поживаешь?
– Да не особенно, Отто.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Если мне начать пить, придется выпить много. Этого я не хочу. Обойдется. Но я мог бы заняться чем-нибудь другим. Готтфрид сейчас работает на такси?
– Нет.
– Ладно. Тогда я поезжу несколько часов.
– Я пойду с тобой в гараж, – сказал Кестер.
Простившись с Отто, я сел в машину и направился к стоянке. Впереди меня уже были две машины. Потом подъехали Густав и актер Томми. Оба передних такси ушли, вскоре нашелся пассажир и для меня. Молодая девушка попросила отвезти ее в «Винету», модный дансинг с телефонами на столиках, с пневматической почтой и тому подобными атрибутами, рассчитанными на провинциалов. «Винета» находилась в стороне от других ночных кафе, в темном переулке.
Мы остановились. Девушка порылась в сумочке и протянула мне бумажку в пятьдесят марок.
Я пожал плечами:
– К сожалению, не могу разменять.
Подошел швейцар.
– Сколько я вам должна? – спросила девушка.
– Одну марку семьдесят пфеннигов.
Она обратилась к швейцару:
– Вы не можете заплатить за меня? Я рассчитаюсь с вами у кассы.
Швейцар распахнул дверцу машины и проводил девушку к кассе. Потом он вернулся:
– Вот…
Я пересчитал деньги:
– Здесь марка пятьдесят.
– Не болтай попусту… зелен еще… Двадцать пфеннигов полагается швейцару за то, что вернулся. Такая такса! Сматывайся!
Были рестораны, где швейцару давали чаевые, но только если он приводил пассажира, а не когда ты сам привозил ему гостя.
– Я еще недостаточно зелен для этого, – сказал я, – мне причитается марка семьдесят.
– А в морду не хочешь?.. Ну-ка, парень, сматывайся отсюда. Здешние порядки я знаю лучше тебя.
Мне было наплевать на двадцать пфеннигов. Но я не хотел, чтобы он обдурил меня.
– Брось трепаться и отдай остаток, – сказал я.
Швейцар нанес удар мгновенно – уклониться, сидя за рулем, было невозможно, я даже не успел прикрыться рукой и стукнулся головой о рулевое колесо. Потом в оцепенении выпрямился. Голова гудела, как барабан, из носа текла кровь. Швейцар стоял передо мной.
– Хочешь еще раз, жалкий труп утопленника?
Я сразу оценил свои шансы. Ничего нельзя было сделать. Этот тип был сильнее меня. Чтобы ответить ему, я должен был действовать неожиданно. Бить из машины я не мог – удар не имел бы силы. А пока я выбрался бы на тротуар, он трижды успел бы повалить меня. Я посмотрел на него. Он дышал мне в лицо пивным перегаром.
