В первом бараке содержались заключенные из командного состава Красной Армии. В пяти других — рядовые красноармейцы. Кроме бараков на территории нашего сектора был еще кирпичный туалет. Немцы строго следили за чистотой на территории лагеря. Если они заметят, что кто-то нарушил чистоту в бараке или намусорил около него, то нарушителя строго наказывали. Сначала его избивали палками, а затем бросали в яму с нечистотами позади туалета. Если же наказанный пытался ухватиться за край ямы, то следовали удары палок по рукам и несчастный сваливался в зловонную яму.
Было несколько случаев, когда заключенные захлебывались зловонной жижей и тонули в яме. После наказания заключенного поливали из пожарных брандспойтов. Мощные струи сбивали его с ног, что очень смешило охранников. Беднягу гоняли струями из нескольких шлангов, как футбольный мяч по полю. После наказания остальным заключенным через переводчика объясняли, что так будет с каждым, кто нарушит порядок и запрещали о темноты подходить к наказанному. Жертва оставалась лежать на плацу до темноты.
Часто по утрам охрана устраивала нам «зарядку». Еще до рассвета нас палками выгоняли из бараков. Выстраивали в несколько рядов. По команде или по свистку заставляли обессиленных людей присесть, встать, присесть, встать… и так до бесконечности. Строго следили охранники за выполнением упражнений, палками наказывая не успевших исполнить команду. Били жестоко!
Комендантом лагеря был крупный и высокорослый офицер (не помню в каком звании), лет 35-ти, рыжий и конопатый. Он всегда ходил с закатанными рукавами, обнажив толстые волосатые руки. Пленные его так и прозвали «Рыжий». Отличался он особым пристрастием к чистоте и порядку. Всякое малейшее нарушение приводило его в бешенство. Днем пленным категорически запрещалось входить в бараки. Нарушителя порядка неминуемо строго наказывали. Весь день мы находились на специально отведенном для пленных плацу. И ни какие погодные условия не могли нарушить заведенного порядка.
Однажды в знойный полдень мы сидели на плацу, и изнывали от жары. Опухшие от голода и совершенно обессиленные, мы с нетерпением ждали вечера, когда можно будет наконец зайти в барак. Вдруг к нам подбежал «Рыжий». Он размахивал длинной и тяжелой доской. Из его бессвязной ругани мы только смогли понять, что кто-то из заключенных нарушил заведенный порядок. Размахнувшись, он бросил тяжелую доску в гущу сидящих людей. Пленные едва успели отпрянуть в сторону. От резкого движения меня закружилась голова и я, падая, уткнулся в чью-то спину.
Товарищи подхватили меня и подняли под руки. Они отвели меня подальше от «Рыжего». А он все продолжал беситься и бросать доску, целясь в самую гущу пленных. Я часто вспоминаю этот эпизод, когда вижу по телевизору стадо загнанных животных, мечущихся в поисках безопасного места.
Были и более трагические случаи, когда голодные и отчаявшиеся люди кончали самоубийством жизнь, бросаясь на колючую проволоку под высоким напряжением. Утром мы видели тогда фигуру несчастного в неестественной позе, висящего на лагерном ограждении.
Для устрашения оставшихся в живых, трупы не снимали два, а то и три дня. В таких нечеловеческих условиях слабые духом быстро теряли волю к жизни. Но надо вытерпеть, надо выжить!
Нашими соседями были английские военнопленные. Их бараки были в соседнем секторе за двумя рядами колючей проволоки. Они были очень прилично одеты в свою, выглаженную и чистую форму со знаками различия. В то время как мы еле-еле передвигали ноги от постоянного недоедания, англичане играли в своей зоне в футбол и волейбол!
Так было потому, что военнопленные других стран получали помощь от Красного Креста и посылки со своей Родины. Советский Союз не входил в эту организацию, объявив ее шпионской. Поэтому наш ежедневный рацион состоял из 100 граммов эрзац хлеба с опилками, баланды из капусты с буряками, да «чай» с сахарином. Лишь изредка доставалась чайная ложка яблочного повидла.
Бывали случаи, когда англичане, наблюдая за нами и сочувствуя нам, перебрасывали через ограду на нашу сторону галеты. Возникали сразу шум и свалка за эти галеты. Немцы, услышав шум, подбегали к дерущимся. Они палками разгоняли толпу, избивая всех без разбору. Иногда на шум драки немец с вышки давал несколько очередей из пулемета поверх голов, а то и в толпу…
Часто из первого барака, где за постоянно закрытыми дверями находился комсостав, слышался шум и крики. Тогда в него врывались немцы в черной форме «SS». Не было дня, чтобы из этого проклятого барака не выносили по два-три трупа. Видно командирам и комиссарам приходилось не легче нашего…
Вдали, на почтительном расстоянии от лагеря были видны силуэты зданий городе Лимбурга. Там продолжалась мирная жизнь. Ближе к лагерю проходила городская железная дорога и с южной стороны часто доносился удаляющийся перезвон колокольчика поезда. «Динь, динь, динь» — еще долго звучало в ушах, наводя тоску и грусть…
Солнечным июньским утром нас, 115 военнопленных, построили перед бараком. Мы сразу догадались, что предстоит дальняя дорога. Все наше скромное имущество велено было взять с собой. А скарб наш состоял всего лишь из потрепанных шинелей выцветших пилоток, котелков или банок под баланду, да ложек (у кого они были).
Вывели из лагеря. Впереди показалась товарная станция города Лимбург. Уже знакомые нам товарные вагоны стояли на запасных путях. Прозвучали короткие немецкие команды. За время скитания по лагерям мы хорошо их усвоили. Даже те, кто не знал немецкого языка, научились быстро исполнять их. Иначе следовало неминуемое наказание. Залезли в вагон и сразу за нами с лязгом закрылись его двери. После яркого солнечного света глаза не сразу привыкают к темноте вагона. Лишь на противоположной стене сияет прямоугольник солнечного пятна, перечеркнутый колючей проволокой. К окну, находящемуся под самым потолком вагона подходить и смотреть нельзя. Любопытного может ждать автоматная очередь.
Поезд медленно трогается с места, долго скрежещет колесами на стрелках. В узкие щели между досками вагона можно разглядеть пригород Лимбурга. Мимо медленно проплывают станционные здания, вокзал, пакгаузы. Поезд набирает ход. Небольшие, аккуратные, из красного кирпича домики проносятся мимо. Они утопают в яркой зелени июньского дня 1942 года.
Теперь нам стало ясно, что везут нас с запада Германии на юг. Короткие остановки в пути. Нам раздают в вагоны баланду, разрешают оправиться и опять по вагонам. Везде поражает чистота и порядок. Нет покосившихся заборов, скособоченных домиков, мусора так привычных для России. Этому у немцев нам надо бы поучиться.
Раннее утро. Поезд остановился и уже довольно долго нас не выпускают из вагонов. Но вот двери вагонов отодвигаются и на нас, пыльных и не бритых после дороги, пахнуло утренней свежестью. Кстати, немцы очень не любили неряшливых и небритых пленных, что заставляло следить за личной гигиеной. Конечно, ни каких бритв и других принадлежностей у нас не было. Приходились скоблить щетину осколками бутылочного стекла. Мыла не было. Иногда давали что-то мылообразное, серое, похожее на оконную замазку. Этим эрзац мылом и умывались, и стирали белье.
Сырой и туманный рассвет вставал над южно-немецким городком. Дармштадт похож на многие другие города Германии. В большинстве своем дома двухэтажные, светлых оттенков, с островерхими крышами, покрытыми оранжевой черепицей. Проезжая часть и тротуары или асфальтированные, или выложены брусчаткой. В это время улицы города были еще пусты, ни кого мы не встретили на своем пути к новому месту заключения. Лишь изредка, на каком ни будь окне вздрогнет тюлевая занавеска и любопытный женский взгляд обратит свое внимание на нашу колонну. А мы все идем и идем, выстукивая дробь деревянными колодками по брусчатой мостовой.
Прошли центр города и показалась заводская окраина. Высокие кирпичные заборы, массивные железные ворота и трубы, трубы, трубы… У одних ворот конвой дает команду остановиться.
Высокий, трехметровый кирпичный забор по верху затянут в несколько рядов колючей проволокой. Из заводской проходной вышли двое. Один был среднего роста, одет в форму заводского служащего: черная куртка с металлическими пуговицами и черные брюки, на голове форменная фуражка, похожая на фуражки наших железнодорожников. Вторым был солдат, вооруженный винтовкой. Наш конвой коротко переговорил с ними и перед нами открылись тяжелые железные ворота.
Мы вошли на территорию завода. Колонна идет как бы по коридору. С одной стороны высокая кирпичная стена, с другой — длинное, четырехэтажное здание. Стесненное ощущение замкнутого пространства усиливает низкое дождливое небо. Остановились у центрального входа в здание. Где-то поблизости находится столовая, запахи свежеприготовленной пищи тревожат нас, напоминая, что мы уже давно не ели. Действительно, открылось окно на первом этаже и в нем показалась повариха в белом колпаке. Она с любопытством разглядывает нас. Два солдата, сопровождавшие нас, ведут всю братию на четвертый этаж.
