— Ходим, ходим! — позвал дед. Отбрасываемые нами тени играли на блестящих влагой стенах, ни на секунду не оставаясь на одном месте. Шли мы довольно долго. Изредка нам попадались камни, какой-то мусор, даже кости. Череп, принадлежавший большому хищному зверю (Крупная собака? Волк? Я не смог определить это висел на вбитом в стену колу. Наш путь продолжался.
Почему-то я нисколько не удивился, когда запахло козами, и, свернув в боковой ход, мы оказались в просторном помещении овчарни. Света, проникавшего вовнутрь из небольшого, расположенного под потолком окна, было недостаточно, но, присмотревшись, все же можно было различить внутреннюю планировку. Большую часть помещения занимал загон, в котором стояли полтора десятка коз и овец. В оставшейся меньшей части прямо на земле лежал обычный армейский матрас и армейское же одеяло. Чуть в стороне стояла керосиновая лампа, небольшая поленница мелких дров, ведро, чайник, на перевернутом ящике из-под патронов половинка лепешки, стеклянная банка с чем-то белым, по всей видимости, молоком, рядом такой же белый сыр. Свернутый в рулон коврик лежал у стены.
— Вы мои гости, — старик повел рукой, приглашая присаживаться, где кому удобно. Отказать своему спасителю и сразу же торопиться дальше неудобно. К тому же трудно было предположить, что, обнаружив наше отсутствие, американцы не бросятся в погоню. Возможно, действительно следовало выждать. Вход в подземные коммуникации завалило рухнувшим зданием, так что обнаружат они спасшую нас дыру еще не скоро. Радуясь приглашению, мы будто по команде вытащили коврики и, расстелив их, уселись поближе к деду. В тот момент почему-то думалась, что он поведает нам что-то сакральное. Хотя, возможно, так оно и случилось, а в рассказанной позже истории действительно хранилось нечто по-настоящему тайное, вот только мы этого не поняли.
— Ты помог нам, как мы можем тебя отблагодарить? — Эдуард первым высказал оформлявшуюся у меня в голове мысль.
— Благодарить? — на лице старика появилось… нет, не улыбка, а лишь ощущение улыбки. — Упавший вертолет — вот мне ваша благодарность. Я видел, как он взрыл носом каменное дно, думаю, никто не спасся.
Возможно, старику следовало показать того, кто сбил вражескую машину, но мы промолчали.
— Почему, — я не мог не задать мучивший меня вопрос, — почему вы помогли нам?
— Почему? — на этот раз старик действительно улыбнулся. — Против вас воевали не все мы, многие афганцы воевали вместе с вами, вы это забыли?
«И правда, — подумал я, — когда говорят о том, что афганцы частенько вспоминают нас с теплотой, как-то забывают о том, что не все из них были настроены к нам враждебно. Многие воевали за нас и вместе с нами с самого начала».
— Нет, мы помним, — почти не соврал я, — но я слышал, что многие из воевавших против нас теперь, если вдруг вернуть все назад, встали бы на нашу сторону. Это правда?
— Годы проходят, — старик начал издалека, — мужчины мудреют, женщины становятся старухами, так и не накопив мудрости. За ушедшие годы мы стали мудрее. Много крови, слишком много крови пролилось с тех пор, как ушли вы, русские. Да, было дело, мы воевали. Я сам-то не очень воевал. Я воровал бензин, жег трубу, шурави в нас стреляли, мы в вас стреляли. Один раз меня в плен брать, расстреливать вести, — от нахлынувших воспоминаний и вызванного ими волнения старик стал говорить, коверкая слова. — Я бежать. Шурави стрелять. Нога ранеть, до сих пор болеть. Но я сбежат… — он качал головой в такт своим словам.
— А почему афганцы так не любят американцев? — новый вопрос для поддержания беседы.
— Нам не за что их любить, они принесли новую кровь. И в отличие от вас они очень хитрые.
— Даже так? — подобное заявление удивило.
— Вы бомбили наши кишлаки, — охотно пояснил дед. — Но никогда не убивали всех до единого, как они.
— А они разве убивают всех? — воскликнул я, вдруг отчетливо осознавая, что тот теперь уже мертвый кишлак далеко не первый из числа подвергшихся подобной «экзекуции».
— Я слышу удивление в твоем голосе, — дед повернул голову, будто прислушиваясь, как блеяли и стучали копытами стоявшие в загоне овцы и козы. — Я же сказал — они хитрые. Американцы, если хотят кого-то убить в нашем кишлаке, пусть даже кого-то одного, то убивают сразу всех до единого, чтобы не было свидетелей, чтобы никто не смог пожаловаться, рассказать о случившемся другим, миру.
— Так ваш кишлак тоже? — мелькнула страшная мысль.
— Да, — кивнул старик и надолго умолк, погрузившись в свои мысли. Но потом заговорил снова. — Американцы — это не русские. Вы такие, как мы, я говорил со многими вашими. У моего брата дукан, я часто ходил к нему в гости, пил чай, — пояснил старик.
«И собирал информацию», — подумал я.
— Американцы не такие. Мы для них — грязь. Мы хуже, чем пыль под ногами. С шурави все было не так. Мы могли ненавидеть друг друга, но и уважать тоже. К тому же вы приходили не поработить нас, вам не нужны были наши богатства. Американцам в действительности требуется только одно — наши недра.
Старик говорил, а у меня складывалось впечатление, что он повторял чью-то чужую, слышанную им прежде речь.
— Почтенный, а где ты научился так хорошо говорить по-русски? — спросил я, пытаясь найти подтверждение своей догадке.
— О, это не моя заслуга, это все мой внук Навида. Красивый, сильный, умный, настоящий воин, он все говорил: «Учи, дада, русский, шурави все равно придут». И добавлял: «А когда придут — в стране наступит мир. На всей Земле наступит эра мира и счастья. Русские принесут добро и любовь», — лицо старика осветила печальная улыбка. — Это он в старой книге вычитал. Умный у меня внук был, — старик замолчал, по его сухому, изборожденному морщинами лицу потекли слезы.
Мне стало понятно, что внука у старика больше нет.
— В старой книге? — глаза Эдика, этого пронырливого собирателя старины, загорелись огнем азарта взявшей след гончей. — А можно увидеть эту древнюю книгу? И что это за книга?
— «Книга пути. Два рукава одной реки». В ней записано двадцать четыре пророчества великого Абу Али аль Хусейн ибн-Абдаллах ибн-Сина.
Что-то знакомое промелькнуло в имени пророка.
— Ибн-Сина — Авиценна? — воскликнул я слишком громко для пространства этого подземного жилища.
Старик согласно кивнул.
— Но, насколько я знаю, он врач и никаких пророчеств не оставлял? — я продолжал упорствовать в своем неверии.
— Многие так думали. Но они ошибались, — старик пригладил свою бороду. — Книга долгие столетия хранилась в нашей семье. Мой дед хранил ее, а до него его дед и так почти тысячу лет.
— Этот кишлак такой древний?
— Нет, — старик даже рассмеялся моим словам, как будто услышал хорошую шутку. — Этот жалкий кишлак не мой дом. Наш дом стоял ближе к горам, — он махнул куда-то рукой, — мы жили там, пока не ушла вода. Тридцать лет назад.
Упоминание о воде натолкнуло меня на воспоминания о пройденном в ночи совершенно безжизненном селении.
— Вы жили в тех огромных заброшенных развалинах? — догадка требовала подтверждения.
— Да, только тогда это не было развалинами, там рос цветущий сад, — дед почти привычно умолк на некоторое время, чтобы потом как ни в чем не бывало продолжить, — видимо, так было угодно Аллаху. На все воля его.
— Может, я что-то не понимаю, — упоминание Авиценны заставило меня задуматься. — Но если у вас все годы хранилась эта книга и вы знали о написанном пророчестве, почему же вы стали воевать против нас? Разве мы не могли быть теми самыми русскими, несущими добро и любовь?
— Любовь не несут танки, бомбы не бывают добром, — совершенно справедливо возразил старик. — К тому же ни мой отец, ни я не могли прочесть написанное в книге.
— Можно же было попросить сделать это того, кто умеет читать! — я даже немного обиделся на людей, которые имели возможность, прочти они эту старую книгу, изменить ход истории, но не сделали этого.
— Я не сказал, что не умею читать, — старик посмотрел на меня, как на несмышленыша. — Я сказал, что не мог прочесть ЭТУ книгу. Она написана не на арабском языке. На другом.
— На санскрите? — почему-то догадался я. Наверное, выдал первое, что пришло на ум.
— Да, ты прав, — отозвался старик, — на санскрите. Зато ее прочел мой внук, — гордо возвестил старик, — он прочел и зачитал мне. У меня хорошая память, я помню каждое слово. Большинство пророчеств уже сбылись.
— Большинство? Сбылись? — вмешался в разговор до того помалкивавший Леха. — Как это так — сбылись?
— Да, сбылись, — старик словно бы удивился такому вопросу. — Как же иначе? Пророчество — оно только потому пророчество, что должно сбываться.
— Значит, вы теперь ждете русских, идущих с «добром и любовью»? Но зачем мы вам сдались? — я искренне не понимал, почему все надежды этого народа связаны с Россией.
