Я пошел зажигать горелку, чтобы утопить свою злость в кружке кофе.
— Филин, они походу над нами издеваются. Ну что за вопросы??? Зачем нам их задают?
— Наверное, чтобы колонна благополучно уехала из этого квадрата, как ты думаешь?
— Возможно. Да, на войне правды не найдешь. Все это странно. После этого всего и докладывать в Центр неохота, а то потом будешь обтекать у гарнитуры полчаса, отвечая на неадекватные вопросы. Забей болт, Филин, иди кофе пить.
Я уже не помню весь список вопросов, но я точно помню, что он был большой и наш гнев плавно перешел в смех, когда у нас спросили скорость передвижения колонны и предположительно марку техники. И это после того, когда мы передали, что отчетливо видим только свет фар. Изначально видели и желтый цвет, а через какое-то время только красные огни, что означало, что колонна ехала к нам уже жопой и с каждой минутой уходила все дальше.
Филин подошел ко мне, взял свою кружку с горячим кофе и просто посмотрел в ту сторону, где еще полчаса назад была техника.
— Наблюдай, Филин, пристрелочный, — послышалось из гарнитуры.
Ротный немного подождал, потом поднес гарнитуру ко рту и произнес:
— Техника уже уехала.
Я взглянул на часы. Семь часов сорок семь минут. А доклад от ротного был в семь часов десять минут. То есть первый выстрел произвели через тридцать семь минут по движущейся колонне. Причем на связи с ротным был не наш Центр, а кто-то другой, на кого нас перенаправили. Я увидел в глазах ротного уныние и тоску. То ли это от усталости, то ли от этого дебилизма, который происходил вокруг. Мы молча допили кофе, каждый думая о своем. Я опять облокотился на стену, приняв полусидячую позу, накинул на себя спальник и отрубился. Но сон, как всегда, был недолгим или, как говорят в армии, был обозначен флажками. Меня разбудил сонный ротный, который сам, видимо, проснулся минутой ранее и сказал:
— Собирай группу, выезжаем на базу.
Вот так прошли сутки, а точнее даже половина суток. Очередная задача, без супергероев, без метких выстрелов и четкой тактики. Одна черновая невидимая работа, о которой мало кто говорит и мало, кто знает. И таких задач в этой командировке будет много, которые все надо будет выполнять, несмотря на весь абсурд, который сочится со всех сторон. Ведь кому война, а кому мать родная.
Романтаика, хули.
Глава 4
МИШЕНИ СТРЕЛЯТЬ НЕ МОГУТ
Мы только вернулись с задачи. Бойцы обложили печку своими мокрыми ботинками, обвешали всю комнату сырыми грязно-белыми маскхалатами и легли отдыхать. В нашем помещении стал господствовать запах потных вещей и немытых тел. Обычно к этому привыкаешь минут десять, потом запах просто не замечаешь. Этот раз не стал исключением. Кто-то пошел курить на улицу, кто-то грел себе кипяток на печке, кто-то уже крепко спал, как и мой замок, который, как обычно, беспощадно храпел приличными децибелами.
Я общался с ротным, объясняя, почему попали под обстрел несколько раз, где могли спалиться и как из этой ситуации выходили. Также сказал, что с ПТУРами [38] на плечах ходить очень тяжело, и группа становится слишком уязвимой. Рассуждать об этом можно после задачи бесконечно, а на самой задаче ты думаешь немного о другом. Ротный согласился, но дал понять, что это распоряжения сверху, а там никто особо не хочет вникать, что каждая ракета весит больше двадцати килограммов, а в группу их дают по две-четыре штуки, плюс салазки [39] к ним.
— Вы же спецназ! — сказал ротный, улыбнувшись во все тридцать два зуба.
— А вы? — риторическим вопросом ответил я ему. На этом и попрощались.
По пути я заглянул на узел связи к своему хорошему товарищу, начальнику связи отряда — Фениксу. Он всегда был дружелюбным и гостеприимным, угостил меня кружкой кофе, сникерсом, и очень подробно расспрашивал про прошедшую задачу. Что творилось с моей группой там, в полях, он знал поминутно, так как находился в этот момент на узле связи и слушал все своими ушами. Где-то задумались, где-то огорчились, где-то посмеялись, где-то вспомнили наших прошлых сослуживцев, и, пожелав друг другу спокойной ночи, пожали руки и разошлись.
Обычная, туристическая, бледно-зеленая «пенка» [40]не спасала от твердости деревянного пола, и приходилось много раз переворачиваться во сне с одного бока на другой, так как они затекали и становилось больно. Но мой прерывистый сон оказался недолгим, ближе к утру меня разбудил боец, который стоял на фишке, и сказал, что меня вызывает комбат.
— Да твою ж мать — выругался я, невольно открывая тяжелые сонные глаза, — Уже?! Я ведь только уснул!
К начальству негоже ходить, в чем захочешь, даже если это глубокая ночь, поэтому я надел брюки, на футболку натянул свитер и спустился в помещение, где находился комбат.
— Разрешите войти? — по-военному обратился я к начальнику и вошел, закрыв за собой дверь.
— Да, заходи, Юстас, — негромко ответил комбат, держа кружку кофе в руках.
По комбату было видно, что он тоже уже давно нормально не спал. Его узкие сонные глаза пытались что-то рассмотреть на карте. Я стоял у края стола, на котором была развернута большая топографическая рабочая карта нашего района ответственности. Если вы видели обычную штатную топографическую карту, то карта комбата была склейкой из двадцати четырех таких карт, на которой был виден наш район.
— Поступила срочная задача. И очень важная, — комбат сделал паузу, вдохнув приличную порцию никотина за одну затяжку и, посмотрев мне прямо в глаза, уточнил, — важная, и в тоже время очень сложная и опасная. Хотя нет, не опасная, а требующая максимальной решимости и инициативы! — внезапно повысил голос комбат и стал объяснять всю проблему возникшей ситуации:
— Вот в этом месте, примерно плюс-минус, стоит подбитый танк — комбат замолчал и сделал еще одну длинную затяжку, выкурив сигарету на треть.
— И что мне с ним делать? — поддержал я разговор.
— В этом танке, в нем самом, или где-то рядом с ним, лежат два трупа. Точнее, должны лежать. А может и не два, а может и не трупа. Ничего не известно. Это тела, скорее всего уже тела, наших соседей. Так вот, твоя задача — эвакуировать эти тела. Оттащить от танка и доставить сюда.
Комбат вновь сделал паузу, вдохнул очередную порцию никотина и запил его кофе. Посмотрел, будто сквозь меня и, склонившись над картой, продолжил:
— Смотри, Юстас, вот тут, прямо возле лесополосы, стоит этот танк, — комбат еще раз указал точку на карте, — но самое херовое то, что рядом находится опорный пункт роты противника, до него метров сто-сто пятьдесят, не больше. Вот в этом и сложность, и опасность, соответственно. Причем, опорный пункт очень серьезный, мы его артой две недели не можем достать, им хоть бы что. Туда улетел не один вагон артиллерийских боеприпасов, но их не достать. Пытались брать штурмом после арты — бесполезно. Поэтому на это обращаю особое внимание. Спа-литься там нельзя, вы будете очень близко, как на ладони. Что собой представляет опорный пункт роты, я думаю, ты понимаешь, не глупый вроде.
Я немного охуел. Так близко к противнику я еще не ползал, да и, наверное, никто не ползал из нашего отряда. Глядя на карту, я понимал, что это слишком близко. Близко настолько, что не спалиться будет крайне сложно.
— И это все? — робко спросил я, не отрывая глаз от карты.
— Да. Пока что все. Сейчас придет командир наших коллег, он этот танк обнаружил, он и расскажет подробнее.
Все присутствовавшие ожидали этого человека. Я стоял, общался с ротным, комбат со своими замами, обстановка была неформальной. Зам комбата, а, я напомню, что это было только раннее утро, уже еле стоял на ногах. Возможно, он просто не ложился, но при этом периодически обновлял вискарь с колой в своем стакане.
— Кому война, а кому и повод побухать безбожно, — произнес я ротному, глядя на бренное тело пьяного замком-бата.
