В ночь на 8 марта нас освободили от полетов. За всю войну такого ни разу не было — не летали. Всем выдали новую форму — платья, разрешили надеть туфли.
— Помнишь, как похорошели наши девчонки? — вспоминает Нина Максимовна сегодня. — На вечер в городской театр пришли все такие красивые, юные, стройные. Все мы так тронуты были вниманием — в огромном зале празднично накрытые столы, цветы. Волновались, что скажет Рокоссовский, какое у него отношение к нашему полку, — именем полка дорожила каждая.
Да, этого забыть нельзя. Наконец он вошел, весело поздоровался, и все себя почувствовали легко и просто. Рокоссовский вручил нашим девушкам Золотые Звезды Героев Советского Союза, а затем ордена. И тут Нине так обидно стало, что свой орден Красного Знамени она получила два дня назад в штабе армии. Вот не повезло!
Командир звена Нина Распопова прошла нелегкими дорогами войны от Дона до Берлина. О том, как воевала Нина Максимовна Распопова, красноречиво говорят многочисленные ее ордена и медали, Золотая Звезда, которой Нина была отмечена за боевые операции по освобождению Севастополя. Сегодня Герой Советского Союза Нина Максимовна Распопова возглавляет в Мытищах, где она живет, комитет содействия Советскому фонду мира. Только за один 1979 год вклады жителей Мытищ в фонд мира составили около ста тысяч рублей.
Мир на земле. Чисто и светло небо над нашей Родиной. Но Нина Максимовна помнит его суровым, потемневшим от дыма пожарищ, израненным трассами пулеметных очередей.
— За мир нужно бороться не только словами, — говорит она. И борется. Борется за мир как коммунист, как мать двух сыновей, как человек, хорошо знающий, что такое война.
Татьяна Николаевна Сумарокова… Долгие годы дружбы связывают нас крепче кровных уз. Называю имя Сумароковой — и словно тут же слышу ее веселый бодрый голос, вижу открытое жизнерадостное лицо. Помню Таню в самые трудные для меня дни — нежданно приведшего горького и отчаянного одиночества. Не могу представить, что было бы со мной а эти дни без друзей…
Много лет Татьяна Николаевна работала заведующей сектором редакции философии и педагогики издательства «Прогресс». Но если вы захотите поговорить с ней на работе, то вряд ли удастся. Дверь в ее кабинет то и дело приоткрывалась, без конца звонил телефон.
— Татьяна Николаевна, не забудьте, в шестнадцать тридцать заседание парткома!
— Татьяна Николаевна, местком когда собирать будем? Нужно заявления на путевки рассмотреть…
Сумарокова торопливо записала что-то в настольном календаре, звонит по телефону, чтобы перенести время назначенной встречи.
— Нет, Марина, здесь у нас никакого разговора не получится, решительно говорила она. — Задергают. Я уж в этом году наотрез отказалась от поста председателя месткома. Пощадите, говорю, ветерана, имейте снисхождение к моему преклонному возрасту, — в голосе Татьяны Николаевны явно слышится ирония по собственному адресу. — Уговорили еще годок поработать.
— Ну а Саша как относится к такой твоей загруженности? (Саша — сын Татьяны Николаевны).
— А что Саша? Привык. Он и сам унаследовал от меня вкус к общественной работе. В институте — комсорг группы. К Олимпиаде выучил болгарский язык, работал со спортсменами из Болгарии. Очень доволен был…
Пытаюсь взглянуть на Татьяну глазами постороннего человека. Красивая женщина. Пожилая? Нет, не могу отнести к ней это определение. Столько живого огня в ней, веселой решительности и молодого оптимизма. Как много успела сделать в жизни!
После войны Сумарокова закончила редакционно-издательский факультет Московского полиграфического института. С тех пор долгие годы трудится в печати — 15 лет в издательстве «Физкультура и спорт» и в газете «Советский патриот», потом в издательстве «Знание». Всегда вела обширную общественную работу. И сейчас она — член правления общества «Португалия — СССР», часто выступает перед молодежью. Так живет не только Сумарокова, так живут все мои боевые подруги, думаю я. А Татьяна, словно прочитав мои мысли, восклицает с присущей ей шутливой интонацией:
— Ну что, не стареют душой ветераны?
Милый мой друг, добрый и верный товарищ! Как хорошо, что есть на свете такие светлые люди, рядом с которыми теплее и в самые ненастные дни.
Немало боевых вылетов совершили мы вместе с Таней. А самый-самый памятный? — спросите вы. Самый памятный для меня восемьсот десятый. У Тани к этому моменту боевых вылетов было почти восемьсот…
В начале мая сорок пятого года мы добивали одну из фашистских группировок на берегу Балтийского моря в порту Свинемюнде. Здесь у гитлеровцев скопилось огромное количество войск и техники. Погрузка на транспортные суда шла в Свинемюнде круглые сутки…
И так же с утра до ночи и с ночи до утра бомбила порт наша авиация, чтобы помешать гитлеровцам. Не смолкала орудийная канонада, не прекращался треск крупнокалиберных зенитных пулеметов. Рвались авиационные бомбы, подымая высоко к небу фонтаны тяжелой балтийской воды.
Кого ни спроси, с удивительной ясностью вспоминает каждый свой первый вылет. Но, пожалуй, не меньше помнится и последний… Наш с Таней Сумароковой вылет 5 мая запомнился мне навсегда, хотя во время полета не случилось ничего особенного.
До цели мы долетели спокойно. Словно сейчас вижу: матово блестит темная вода, у причалов обреченные громады кораблей. И неожиданная, недолгая тишина… Где-то на востоке зарницами вспыхивают взрывы — летчицы 125-го гвардейского Борисовского ордена Суворова и ордена Кутузова полка пикирующих бомбардировщиков бомбят противника на Курляндском полуострове.
— Марина! Цель под нами! Бросаю «гостинцы»!
Пятидесятикилограммовые бомбы полетели вниз, а самолет, как всегда, резко качнуло.
«А может быть, это последние наши бомбы», — вдруг подумалось мне.
Две следующие ночи мы провели на земле — полетов не было. Непривычно спокойными были эти ночи для нас. Зато третья выдалась исключительно бурная — ведь это была ночь на 9 мая.
Еще чуть светало, когда в нашу спальню влетела Римма Прудникова (она была дежурной по полку).
— Девчата! Победа! — голос у Риммы от волнения звенел. — Победа! Мир!
На несколько мгновений воцарилась мертвая тишина. Ждали, как мы ждали этой минуты. В последние дни знали, что она не за горами — и все-таки онемели от неожиданности. А потом поднялось такое, будто все с ума посходили. Во дворе началась стрельба — майское небо озарили вспышки красных, зеленых и белых ракет. Стихийный салют.
Только к утру все понемногу угомонились, разошлись по комнатам. Но уснуть, конечно, никто от возбуждения не мог. Лежали с открытыми глазами, тихонько переговаривались.
— Таня! Ты о чем думаешь сейчас? — спросила я Сумарокову.
— Я представила, как маму увижу, — шепотом ответила Таня. — Я ведь ее с сорок первого года не видела. А тогда, в начале войны, мы с ней всего одну ночь вместе были…
— Таня, а в авиацию ты по желанию попала?
— Нет, собиралась быть хирургом. В небо привели война и случай. Хотя была в детстве у меня встреча с человеком, о котором я много-много раз вспоминала в полетах…
13 октября 1941 года в коридоре 1-го медицинского института студентка Таня Сумарокова встретила Катю Доспанову, свою однокурсницу.
— Катя, хочу на фронт!
— Я тоже, только нигде не берут. А в ЦК комсомола девушек-летчиц собирают. Ты слышала?
— Так то летчиц, — разочарованно ответила Сумарокова.
Летчиц Тане приходилось встречать редко. В предвоенные годы это были чаще всего инструктора или учлеты аэроклубов, встречались и женщины-пилоты самолетов ГВФ. Эти девушки казались ей совершенно недоступными, существами из другого мира.
— Таня, пойдем попробуем, — уговаривала ее Катя, — ведь если женское подразделение организуется, то кроме летчиц еще кто-то потребуется, какой-нибудь обслуживающий персонал!
Этот довод подействовал, и подруги пошли в ЦК ВЛКСМ, записались на прием к М. М. Расковой.
— Воевать хотите? — строго и внимательно глядя на девушек, спросила Раскова.
— Да!
— Образование?
— Студентка.
— Здорова?
— Абсолютно.
— Зрение?
— Отличное.
— Штурманом пойдете воевать?
Слово «воевать» для Тани в те дни было самым желанным, слово «штурманом» она даже осмыслить в то мгновение не успела. По счастливо вспыхнувшему лицу девушки Раскова поняла ее без слов.
— Через два часа приходите сюда. При себе иметь запасную пару белья.
Так началась военная служба Тани Сумароковой.
Поначалу было очень трудно. Многие девушки приехали на учебу, уже имея небольшой летный опыт, учились до этого в аэроклубе. Для Тани и авиация, и вообще воинская служба были непривычны. Сама она вспоминает об этом времени так: «Привыкать было очень тяжело. Только страстное желание воевать заставляло напрягать всю волю и включаться в совершенно незнакомые, никогда раньше не предполагаемые условия жизни. С техникой я была, по сути дела, незнакома, равняться со студентками физико-математического факультета мне, конечно, было трудно. Собирая пулемет или решая навигационные задачи, я путалась и отчаянно презирала себя в такие минуты. К счастью, таких, как я, было немало. Надо было учиться — напряженно, упорно. Зато как я гордилась, оказавшись одной из первых на морзянке. Занятий по радиоделу ждала, как в детстве ждешь посещения цирка…»
