Облака почернели, деревья покрылись угольной пылью, воины были словно в масках.
Батальон топтался у станции два дня. Ни одна атака не увенчалась успехом. Ему пришлось выдержать почти шестичасовой бой. Бектемир смутно помнит, что он несколько раз лицом к лицу встречался с врагом, колол его штыком, бил прикладом, стрелял в упор.
Аскар-Палван бешено бежал за выскочившим из воронки немцем.
Но эти схватки шли только на подступах к станции.
Немцы оделись в броню и выползли навстречу.
К гулу танков прибавился рокот самолетов.
Гитлеровцы перешли в контратаку. Так вон какая она, психическая атака!
Густая волна фашистов, как черная туча, покрывшая пространство, двигалась ровным, размеренным шагом. Страшная картина! Думаешь, что через мгновение эти наглые, взбесившиеся и вместе с тем холодные, как смерть, создания пройдут, затоптав и придавив все к земле…
— Огонь!
Эта команда, пролетая над рядами бойцов, возвращает к действительности — нужно драться. Гитлеровцы уже рассчитывали на легкую победу. Они приближались, наступая на трупы своих же автоматчиков. Они торжествовали.
Но торопливо, перебивая друг друга, заговорили пулеметы. Плотная стена огня вначале заставила гитлеровцев вздрогнуть. Они растерянно потоптались на месте и побежали врассыпную.
На станции немцы цеплялись за каждый камень, за каждый бугорок.
На второй день после полудня бойцы все-таки ворвались на железнодорожную станцию. Здесь еще долго не умолкала стрельба. Немцы с крыш домов, из-за различных построек продолжали огрызаться короткими очередями автоматов и частыми винтовочными выстрелами. Разрушенная станция была в огне и густом дыму. Горели склады, десятки перевернутых вагонов.
Бектемир, шатаясь, отошел в сторону и бросился на землю. Все тело его было охвачено горячим жаром. О, если бы глоток воды, если бы вдохнуть холодного, чистого воздуха!
Прошло довольно много времени, прежде чем он от дышался. Но голову, словно наполненную свинцом, трудно было поднять. Боец лежал и видел солнце, которое сквозь дым и копоть просматривалось, будто через черное стекло.
Стало жаль солнца. Оно, словно дымясь, начало плавиться. Но скоро оно вымоет свои золотые косы в прозрачной горной воде и его улыбка будет переливаться на чистом, как снег, теплом пуху хлопка в его далекой стороне. Эта улыбка будет гореть в песнях, на девичьих зубах, в ярких серьгах сборщиц.
Боец отвел взгляд на перевернутые вагоны. Их тоже стало жалко. Для Бектемира паровозы были живыми, могучими существами. Сейчас и они беспомощны!
Повернувшись, он ощутил на лице какую-то шишку величиной с орех и острую боль в правом бедре. Но медсестрам сейчас было не до него. Они едва успевали смотреть за тяжелоранеными. Кое-как он перевязал сам себя.
Закончив перевязку, Бектемир вспомнил Аскара.
"Что с ним? Не случилось ли беды?"
Эти два дня многих унесли из жизни. Вчера на командный пункт ворвались три немецких танка. В неравной схватке погиб старший сержант Краснов.
С трудом доходило до сознания, что капитан Стеклов на глазах у гитлеровцев, остервенело бросившихся, чтобы взять его живьем, сам себя взорвал последней гранатой.
… Сафар, раненный в ногу, был отправлен в госпиталь. А сегодня утром Али, поддерживая перебитую руку, через лес отправился в санбат.
"И Аскара не видно, — оглянулся боец. — Неужели с ним что либо случилось?" — не давала покоя мучительная мысль.
Бектемир, поднявшись, медленно пошел разыскивать Аскар-Палвана.
— Ну, что у тебя? — спросил он глухо, сдавленным голосом, когда нашел Аскар-Палвана с перевязанной головой.
"Смерть слегка задела меня и пролетела мимо. Сегодня она чересчур пошутила со мной. Э, и с тобой, вижу, заигрывала.
— Кажется, она нас будет медленно жевать. — Бектемир через силу улыбнулся. — Долго будет жевать.
— Лишь бы не проглотила, — согласился Аскар.
Откуда-то появился Дубов. Он весело оглядел солдат:
— Ну как живете?
— Живем… — пожал плечами Палван. — Пока живем… Отогнали фрица.
— Голова нового командира, оказывается, мудрая… — похвалил Дубов. — Смелый человек. А не то бы нам это место не очистить от эсэсовцев даже за неделю. Да и не знаю, что было бы с нами.
— Хороший командир… — согласился Палван. — Хотя по виду не скажешь, что богатырь.
— Это правильно. Показал себя. — Дубов покрутил усы. — С таким не страшно рядом быть.
Аскар-Палван хотел еще что-то добавить. Но улыбка сошла с лица.
Все повернулись в сторону, где пламя поднялось в бешенстве, словно намереваясь проглотить небо.
— Россия, Россия, — прошептал Дубов. — Ты в истории много раз горела. Но каждый раз выходила из огня, закаленная — как сталь, блестящая — как сталь.
Глаза солдата повлажнели. Не скрывая своих чувств, он продолжал стоять и смотреть вдаль, на бушующее пламя.
А вечером бойцы ушли на похороны. Друзья в последний раз взглянули на капитана Стеклова, старшего сержанта Краснова и многих, многих других.
Всю ночь под грохот вражеских пушек шла подготовка к новым боям. Пехотинцы, артиллеристы, саперы, танкисты, связисты — словом, все ждали команды, чтобы перейти в наступление.
Враг, пытаясь прощупать наши силы, предпринял несколько разрозненных боевых действий. Его атаки были отбиты.
У Бектемира поднялось настроение.
Среди бойцов, которые впервые оказались на передовой и с опаской поглядывали вокруг, вздрагивая из-за каждого пустяка, Бектемир чувствовал себя опытным, закаленным.
По возможности он пытался учить их, как вести себя в бою, как уберечься от опасности.
— Вот это мина пролетела. Слышите звук? Она упадет далеко. А это снаряд. Тоже далеко взорвался.
Новички с почтением слушали Бектемира.
Даже в короткие минуты затишья Бектемир не отрывал глаз от вражеских окопов. Мало ли что может случиться? Иногда он "шутил" с немцами. На край окопа пристраивал какую-нибудь помятую каску, и немцы мгновенно открывали огонь. Боец находил цель и спокойно нажимал на спусковой крючок. В батальоне Бектемира не считали снайпером, но сам он чувствовал себя в стрельбе уже сильным, хотя никогда никому об этом не говорил.
Бектемир хорошо знал не только свою винтовку. Он присматривался и к другим видам оружия.
— На фронте все пригодится, — говорили опытные воины. — Все нужно знать.
И Бектемир помнил об этом.
Оружие постепенно становилось послушным ему. Он даже изучил трофейный немецкий автомат Ивана Самарина — невзрачного бойца с рыжим пухом на лице и тонким голосом. Автомат достался солдату в подарок за то, что ночью ходил за "языком" и, накрыв немца на посту, связал ему руки и приволок в батальон.
Бойцы получили обед и наклонились над котелками. Вдруг заговорили вражеские пушки и пулеметы. Полетели комья черной земли. Бектемир только успел послать в рот первую ложку, как вынужден был, крепко обняв котелок, прижаться к стене окопа. Некоторые, не успев проглотить то, что было во рту, окровавленные, припали к земле.
Когда стрельба прекратилась, Бектемир выбрался из окопа. Посмотрев на котелок, неопределенно промычал: каша была покрыта толстым слоем земли. Он принялся осторожно счищать грязь. Но когда положил в рот одну ложку, ощутил, что это была не каша, а глина. Сплюнул и выругался:
— Гады. Не дадут поесть по-человечески.
Бойцы дружно засмеялись:
— Что? Вкусная каша?
Аскар-Палван хмуро сказал Бектемиру:
— Как у Насреддина весь скандал произошел из-за чапана, который никому не достался, так и вся вот эта кутерьма из-за каши. Вкусный, теплый запах еще не дошел до носа, как с треском котелок вылетел из рук.
— Вот, оказывается, и котелок может щитом стать… — улыбнулся Бектемир.
Вечером бонны получили подарки из тыла. Бектемир развязал мешочек. В нем были две пачки папирос "Наша марка", пара носовых платочков, несколько печений, горсть шоколадных конфет, зубная щетка, туалетное мыло, карандаш, бумага и конверты. Дрожащими руками развернул белые шелковые платочки. По краям тоненькая нежная кайма. По уголкам зелеными, голубыми, розовыми нитками были вышиты красивые цветы. В середине платочка красными нитками слова — "За Родину".
Глаза Бектемира загорелись. Эти цветочки показались ему горными, живыми, нежными. Хотелось с наслаждением вдохнуть их запахи.
Когда-то бывший чабан лежал на траве и его окружали вот такие милые, озорные, напоенные тишиной и светом цветы.
С хрустом грызя печенье, он машинально рылся в конвертах. Внутри одного из них боец обнаружил маленькое письмецо. Уставившись в письмо, он долго изучал его. Наконец обратился к одному русскому бойцу.
— Нет. Ты сначала послушай мое письмо, — захлебываясь от восторга, сказал тот. — Каждое слово, как огонь, жжет сердце. Нет… Пьяным становишься от этих слов.
