– Как твоя сестра? – спросила Адина Софию, и я стукнул себя по голове за то, что сам не додумался спросить.
София сказала, что у Сальции дела неважно. Адина обняла ее, София спросила, не начинает ли Адина заболевать, а та рассказала, что в их квартиру въехало еще два семейства. И пока эти семьи сидели и болтали с одним из ее дядюшек, прибыла третья семья. Она понятия не имела, где им всем разместиться.
– Теперь нас шестеро в одной комнате, – сказала она. – А в чулане и в одном из углов постоянно капает вода. Прямо у моей головы, целую ночь. Мы просили с этим как-то разобраться, но никто ничего не починил.
Один из синих полицейских на площади схватил какого-то ребенка за рубашку и порвал ее со спины.
– Ты порезался? – спросила меня София.
– У него плохие десны, – сказал ей Борис. – Слышала, как воняет у него изо рта?
И тогда я рассказал о том, что сделал Борис.
– Кирпичом? – переспросил Лутек, когда я закончил.
– Прямо по голове, – сказал я.
– Да здравствует Борис, – сказала Адина.
– Мне кажется, что он умер, – сказал я.
– Ему следовало усвоить, что красть нехорошо, – сказал Борис.
– Думаешь, теперь они оставят нас в покое? – спросила София.
– Если не оставят, получат еще один кирпич в голову.
– Да здравствует Борис, – сказала Адина.
– Ты уже это говорила, – сказал ей Лутек. И тогда я понял, почему Борис взял меня вместо Лутека.
– Он, может быть, и правда умер, – повторил я, но они все посмотрели так, как будто им и своих проблем хватало.
– Почему мы продолжаем тут сидеть? – поинтересовалась Адина.
– Мы ждем знака с той стороны, – сказал ей Борис. Нам пришлось поменять место обмена, и мы послали одного из мелкой ребятни с запиской.
Я спросил у Софии, горюет ли еще ее отец о Брыжских девочках.
– Какая тебе разница? – сказала она.
– Ну я же задал вопрос? – спросил я.
– Бедный Шимайя, – заметил Борис. – Все думают, что ему плевать.
Она сказала, что ее отцу было уже лучше, но Ханка Нажельска все еще ревела по этому поводу днем и ночью.
– Ханка Нажельска видела меня с тобой и прозвала меня трефной грязью в трефном горшке.
Он засмеялся.
– А что вы с ним делали вдвоем? – спросил я.
– Она сказала, что снова сделает мой рот кошерным, – сказала она Борису. – Она положила камень в горшок с паром, но я закричала, что он был слишком горячий, и она немного его охладила, прежде чем положить мне в рот.
– Так вот как рот становится кошерным? – спросил Борис.
София отвернулась и вытерла глаза, а Адина шлепнула его по руке.
– Среди нас нет ни одного хорошего еврея, – сказала София.
– Хорошие евреи покупают то, что приносим мы, – сказал Борис.
– А как насчет твоего брата? – спросила Адина.
– А как насчет твоего? – спросила София. – Я имею в виду самого старшего.
– Он молится наедине по будням и ходит на общие службы по праздникам, – сказала Адина. – Когда их устраивают. Разве твои дяди не религиозны?
София ответила, что один из ее дядьев ходил в шул[12], но не дошел до давен[13], а просто сидел в шуле, а второй туда даже не ходил. Правда, он всегда старался достать им карпа или гуся на Шаббат.
Мальчишка, которому не удалось проникнуть через ворота, пошел к нам за своим куском сахарина, но Борис взглядом остановил его.
– Вот к Шимайе въехало всего четверо, – горько заметила Адина. – А к нам вселилась целая деревня.
– У его семьи все могло быть намного хуже, – сказал ей Борис.
– У меня было шесть братьев и сестер, и пятеро умерли во младенчестве.
– Бедная твоя мама, – сказала София.
– И только посмотри на сына, который выжил, – сказал Лутек.
– Раньше я часто говорила маме о том, как боюсь, что у меня не будет детей, – сказала София. – Она мне на это отвечала, чтобы я не смела так говорить и что у меня будут дети; дай только время.
– Может, в этом году, – сказал Борис. Лутек засмеялся.
– У меня на родине девчонки крепкие, но не слишком умные, – сказала Адина. – Раньше я думала, что можно забеременеть от поцелуя.
– От моего точно можешь, – сказал Борис.
Лутек и Адина начали смеяться над его хвастовством.
– Чудо уже то, что я выросла нормальной, – сказала София. – Если меня можно назвать нормальной.
– Тебя – нельзя, – сказал ей Лутек.
– А я думаю, что ты уж точно не нормальный, – ответила она ему.
Рабочая бригада вернулась, пройдя через ворота. Полчаса ушло на проверку документов каждого отдельного работника на всех трех контрольно-пропускных постах. Наших отцов в бригаде не оказалось. И ни один из моих братьев тоже не вернулся.
– Ты когда-нибудь играл в праздничных пьесах в хейдере? – поинтересовалась Адина у Бориса. Увидев, какой взгляд он бросил в ответ, она добавила, что просто спросила.
– Что с тобой не так? – спросил он.
Мальчишка, у которого порвали рубаху, стоял посреди площади и пронзительно вопил от полученных побоев. Машинам приходилось объезжать то место, где он стоял. Он пытался дотянуться до участка спины, где у него болело.
– Ну хватит уже с этой шумихой, – сказал Лутек. Вопли мальчишки перешли в рыдания, и он ползал в пыли на четвереньках.
– Посмотрю, что там такое, – наконец сказал Борис. Он встал и перешел на другую сторону улицы к аптеке.
– Куда он пошел? – спросила Адина.
– Со второго этажа можно увидеть, что творится по ту сторону стены, – пояснил ей Лутек.
Через несколько минут Борис вернулся и брякнулся на спину так, что его ноги повисли в воздухе.
– Он там, – сказал Борис. – Не знаю, чего он ждет.
Стоящий на четвереньках мальчишка наконец поднялся и побрел в нашу сторону, как маленький калека.
– Этого-то нам и не хватало, – сказал Борис.
– Отдай мне мою конфету, – сказал мальчишка, остановившись напротив нас. Никто с пропускных пунктов не обращал на нас никакого внимания.
– Отдай ему конфету, – сказала София Борису.
Она протянула мальчишке сахарин, который достала из маленького мешочка, привязанного к поясу у нее на юбке.
– Мне положено два куска, – сказал мальчишка. Ленивый глаз[14] делал его еще уродливее.
– Почему это тебе положено два? – спросил его Борис.
– За то, что я вытерпел такое битье, – сказал мальчишка.
– Ну, положим, я заслужил жареного гуся, – ответил ему Лутек. – Но мы не всегда получаем то, что хотим.
– Нет, я заслужил два, – повторил мальчишка.
– А ну пошел вон отсюда, а не то мы тебе покажем, что такое настоящая трепка, – сказал ему Борис.
– Я позову полицию, – ответил мальчишка.
Борис встал и одной рукой поднял его за шею так, что ноги у того задергались в воздухе.
– Что это вы там делаете? Отпусти его, – закричал вдруг кто-то так, что перепугал нас.
Этим человеком оказался Корчак, Старый Доктор.
– Вам должно быть стыдно, – сказал он. Он оторвал руку Бориса от шеи мальчишки. София с Адиной поднялись на ноги.
– Убирайся отсюда, дедуля, – сказал ему Борис. – От тебя несет водкой.
Старик выпрямился. Я не слышал никакого запаха. Затем он произнес:
– Обратите внимание на то, что я сейчас скажу. Оно еще может вам пригодиться.
– Это же Старый Доктор, – сказала Адина Борису. – Он управляет сиротским домом.
Старик замер в ожидании, как будто это могло что-нибудь изменить.
– Так ты пришел нас поучать или у тебя есть предложение? – спросил Борис.
– У меня к вам предложение, – ответил Корчак. – Я предлагаю вам оставить моих мальчиков в покое. Я предлагаю вам оставить всех этих мальчиков в покое.
– А кто назначил тебя королем мира? – спросил Лутек.
– Прошу прощения за наших друзей, – сказала Корчаку София.
– Пойдем домой, Митек, – сказал Корчак, обращаясь к мальчишке.
Мальчик пошевелился за его спиной. Из них получилась живописная парочка: старик с грязными очками и мальчик, у которого был ленивый глаз и у которого не было рубашки.
– У тебя штаны как у бродяги, – сказал Борис.
– Бродяга бы их не взял, – ответил ему Корчак.
– Знаешь, где я его нашел? – сказал Борис, кивая в сторону мальчишки. – Он рылся в мусоре. Может, тебе стоит подкармливать своих детей?
– Любой, кто когда-нибудь вставал мне поперек дороги, подтвердит, что я все еще могу довольно неплохо врезать, – сказал ему Корчак.
– И эта старая развалина мне еще угрожает? – спросил Борис у Софии.
– Борис, пошли, – сказала ему Адина.
– Разве мы тебя заставляли что-то делать, парень? – спросил Борис.
– Вам все равно, что с ними случится, – сказал ему Корчак. – И кто пострадает. И все только ради того, чтобы вы могли разок где-нибудь разжиться хлебом. Верно?
– И это ты, большая шишка с собственными владениями, будешь нас судить? – спросил Борис.
– Собственными владениями? Да чем может владеть еврей? – спросил его Корчак. – Мы-то никогда ничем не владели.
