– Щас даст… пропадем, ребята!
– Не каркай.
Мина ударила с перелетом. А Николай Слобода показывал Фатееву тропинку, ведущую в сосняк. Славка понял его с полуслова. По сторонам мины. Там уже лежали с разорванными ногами и промежностями не менее десятка человек. Сюда бросили целую роту, надеясь прорваться с фланга. Здесь она почти целиком и осталась. Влетели сгоряча на минное поле, а когда загремели взрывы и моряки шарахнулись назад, их накрыли из нескольких пулеметов. Большинство раненых уже истекли кровью и замолчали, двое-трое продолжали стонать.
– Помогите, умираю, — собрав последние силы, закричал один из них. — Выручайте, пришлите санитаров.
В его сторону тут же хлестнула пулеметная очередь, а кто-то из десантников невесело заметил:
– Вот и допросился.
– Поле насквозь простреливается, к нему не подойти.
– К вечеру на том свете все и встретимся, — поддержал его другой.
– Через пяток минут начинайте вести огонь, — командовал политрук Слобода. — Чеховских, Фатеев и ты, Коломеец, поползем по траншее.
Собирали гранаты, оставив лишние вещи в окопе. Славка видел, как трясло Коломейца.
– Чего крутишься? — подмигнул ему Чеховских. — Зачем гранаты за пазуху набил? Ползти как будешь?
Подтянул к себе ничего не соображающего от страха парня, переложил гранаты поудобнее, чтобы не мешали ползти.
– Помнишь, как обращаться с ними?
– Угу.
– Чего угу? Не забывай встряхивать.
– Угу.
Ползли по тропинке, не поднимая голов. Позади остатки взвода и роты морской пехоты палили из всех стволов, вымещая злость за пережитый страх.
Фатеев, как обычно, полз впереди. Опыт давал о себе знать. Когда в кустах что-то шевельнулось, ударил длинной очередью, затем бросил две «лимонки». Оказался заслон из пулеметного расчета. Тяжелый МГ-08 на треноге опрокинуло, двое солдат лежали рядом. Третий отполз на несколько шагов и лежал, зажимая лицо ладонями, мундир сверху пропитался кровью. Леня Коломеец ахнул от страха, когда Чеховских, подтянув немца, молча всадил в бок кинжал.
– Вот так, — пробормотал Чеховских.
– Надо остальных звать, — предложил было Коломеец, но дзот, развернутый в их сторону второй, более узкой, амбразурой открыл огонь.
Это был новый пулемет МГ-42 со скорострельностью 20 пуль в секунду. Группу спасло лишь то, что все пятеро лежали в низине. Траву и мелкие кусты срезало, как косой.
У бойца с самозарядной винтовкой СВТ нервы не выдержали. Приподнявшись, он стал медленно отползать, используя, как прикрытие, большой, обкатанный льдом камень.
Дальнейшее навсегда отпечаталось в памяти Фатеева да и всех остальных из группы. Пули ударили в верхнюю часть камня и откололи круглую, с чайное блюдечко, верхушку. Острый, как нож, кругляш, вращаясь, врезался в шею десантника и перерубил ее почти напрочь. Хлынула кровь, парень вскочил и, получив еще несколько пуль в спину, упал на траву.
Гриша Чеховских мощной рукой придерживал бьющегося в истерике Коломейца. В пяти шагах, запрокинув голову, умирал с надрубленной шеей боец. Фатеев полз по траве, делая круг. Привстав на колени у задней дверцы дзота, бросил оставшиеся у него две РГД.
Двойной взрыв перекосил дверь, но вряд ли принес вред находившимся внутри.
– Стреляй в дверь, не давай высовываться, — крикнул Слобода. — Я им «лимонку» сейчас засажу.
Подбежав ближе, протолкнул гранату, она за что-то зацепилась, и политрук едва успел откатиться от веера осколков. Дверь, расщепленная, излохмаченная, по-прежнему закрывала вход, а от соседнего дзота вели огонь трое-четверо немцев. Затем завыла мина и взорвалась в нескольких шагах позади.
– Уходим, их там чертова прорва, — кричал Фатеев, меняя диск. — К фрицам подкрепление прибыло.
Николай Слобода, пригибаясь, побежал назад. На том месте, откуда он бросал гранату, взорвалась мина, следом еще и еще.
Отходили под непрерывным минометным обстрелом, теряя на каждом метре людей. У берега шлюпки торопливо забирали уцелевших десантников. Осевший на борт сторожевой корабль прикрывал отход, бегло стреляя из всех стволов. На него, так же как и на отступавших бойцов, сыпались мины. Оба дзота были разворочены до основания, из камней торчали расщепленные шпалы. Дот с закрытыми амбразурами молчал. Однако снаряды сторожевого корабля оказались недостаточно мощными, чтобы развалить железобетонные стены.
Дот возвышался мрачной серой коробкой, не рискуя открывать амбразуры, слишком близко находились пушки русского корабля. Берег был усеян телами погибших десантников, волны прибоя ворочали их и били о скалы. За полосой укреплений горела казарма, еще какие-то строения. Немцам этот бой тоже стоил немалых потерь, хотя, как часто бывало в 1942 году, мы не добились на этом участке успеха.
О немецких потерях сообщила разведка. Десантники целиком выбили взвод боевого охранения, завалили несколько блиндажей и дзотов с людьми, прямым попаданием орудия сторожевика разнесло грузовик с подкреплением. Много немцев было убито и ранено в рукопашной схватке на берегу, но плацдарм остался за врагом.
Штабные выводили какие-то сказочные цифры немецких потерь, чтобы оправдать гибель сторожевого корабля и неудачную попытку десанта. Наши людские потери, как всегда, прошли мелкими строками.
– Но юшку мы им пустили, — грозил кулаком Григорий Чеховских.
– Это точно, — поддакивал Коломеец, уже считавший себя бывалым бойцом.
– Что точно? Штаны лучше постирай.
На следующей неделе отряд по приказу командира бригады предпринял самостоятельную операцию. На многое не замахивались, но внезапно нанесли удар по строившейся в узком заливе базе для немецких катеров. Базу немцы строили небольшую, где могли переждать непогоду или залатать пробоины два-три небольших катера.
Взорвали причал, перебили охрану и большую часть инженерной команды, несколько человек взяли в плен.
– Ну, вот, умеете, когда захотите, — потрясал кулаком комбриг Юшин.
– Цель нормальную выбрали, — отвечал Маркин. — А в тот раз кинулись целый укрепрайон нахрапом брать, ну и получили по ряшке.
– Ну, это не нам операции планировать. Начальству виднее.
Какое-то время стояла тишина. На базе шли занятия, иногда устраивали танцы. Слава Фатеев гулял вечером со своей подругой Катей и слушал ее рассказы о Ленинграде. Любовь не любовь, а хорошо, когда рядом близкий человек.
Иногда, забывая про все, смеялись, дурачились — обоим лишь по двадцать лет недавно исполнилось, но часто Катя уходила в себя и говорила:
– Душой чувствую, не дожила мама с братьями до весны. Такой голод был, что люди человечину ели. Предлагают котлеты или холодец, люди знают, из чего это сделано, не спрашивают, молча покупают. Мама скорее бы умерла, чем такой холодец покупать.
– Ты про человечину меньше рассказывай. У нас некоторые помешались, паникеров кругом ищут. Парня неделю в особом отделе продержали за то, что немецкий «Мессершмитт» хвалил.
– Я с тобой только делюсь.
– Ну и правильно. А своих раньше времени не хорони. Город по Ладоге снабжают, театр даже работает.
– Эх, Славка, не знаешь ты ничего. Нас перед эвакуацией инструктировали — не разводить панику, меньше болтать. То есть не говорить правду. Люди от голода хищниками становятся. А в основном ждут, когда конец придет. Мы прошлой зимой не верили, что выживем. Умрет кто-то из семьи, по неделе в комнате лежит, пока не соберемся с соседями и кое-как вниз вытащим. Смотрим, на следующий день у мертвеца кусок ляжки или мышца с руки срезана.
– Ну, хватит, Катя, — уговаривал Слава, — у меня не лучше дела. Из Сталинграда ни одного письма не получил. В газетах бубнят: мол, идут бои на подступах. А где они, эти подступы?
Иногда проводили свободный вечер в рыбацком стане. Ели уху, рыбаки доставали где-то спирт, забывались все несчастья.
Но тишина длилась недолго. Немцы не давали покоя, бомбили один участок за другим.
Однажды налетела тройка «Юнкерсов-87». Главной целью был пароход, стоявший у пирса. Зенитное прикрытие у пирса было слабое. Когда-то участок защищала четырехорудийная батарея, затем одно орудие разбили, второе увезли на ремонт и до сих пор не вернули. Оставались две трехдюймовки и не слишком надежный пулемет ДС-39. Командовал этой неполной батареей капитан, а орудия и пулемет обслуживали девушки-зенитчицы. Когда «Юнкерсы» приблизились, оба орудия ударили дружно по команде капитана, который стоял на командном пункте. Дело он свое знал, вел себя в бою решительно, с него брали пример остальные.
Тяжелые снаряды зенитчицы брали вдвоем и подносили бегом, без передышки. Головной «Юнкерс», не обращая внимания на плотный огонь, пикировал ровно и круто — с такой траектории бомбы ложатся в цель наиболее точно.
Главная задача зенитчиков — не допустить удара по пароходу. Обученные расчеты быстро вычисляли траекторию бомбардировщика, хотя знали: на пикировании его не возьмешь — слишком велика скорость. Орудия, хоть и не автоматические, но вколачивали снаряд за снарядом каждые шесть-семь секунд.
